- Ты спешишь. Слишком всё упрощаешь, - возражает Голубая, но тон вовсе не строг, а даже неожиданно ласков.

- Ладно, не буду, - выдыхает недовольно Голд, позволяя эху подхватить его слова, и тут же, слегка склонившись, звонко чмокает Голубую в макушку. А фея, вместо того, чтобы осадить наглеца, только улыбается, прикрывает глаза и склоняет голову на безволосую, как у женщины грудь.

«Что бабы в нём находят?» - с неожиданной завистью думает Уилл. Ну, действительно, ничего ж в нём нет, ни лицом, ни фигурой не вышел, а туда же. Вот почему его?!.. Даже эта история с Белль. Когда она это зелёное чудище мало того, что не побрезговала поцеловать, так ещё и чуть своей любовью в человека не обратила. Вот случись, что с ним, - Уиллом, - лишись он своей красивой мордашки, как бы Белль на это взглянула? Взялась бы «целить любовью» или искать способ спасти? Он не знает ответа. Взгляд, которым Белль провожала его, говорил о её любви. А вот поступки… В груди закипает злость, и на Белль, и на самого себя. Он выходит из тени и говорит резче, чем собирался:

- Браво-браво! Пока вы тут развлекаетесь, весь Сторибрук на ушах стоит и думает, как вас спасти.

Голубая вздрагивает и отстраняется от мужчины, отступает назад.

- Могли бы быстрее думать, и спасать, - колюче парирует Голд и разглядывает Уилла самым бесцеремонным образом: - А ты что ещё за чудо?

- Не делай вид, что не узнаешь меня, - голос срывается и звенит.

- А что должен узнавать? - со смешливым, но, кажется, вполне добродушным удивлением переспрашивает Голд. - Я, что, по-твоему, в лицо всех лягушек знаю?

Уилл не из тех, кто решает споры кулаками. Нет. Разве что, если хватит лишнего, и в голову ударит выпитое. А сейчас он трезв — пару глотков пива в лечебных целях — не в счёт. Уилл трезв, но ярость поднимается в нём и захлёстывает так, что он тонет в ней, захлёбываясь, хватая ртом воздух, не в силах вымолвить и слово… Фонарик выпадает из разжавшихся пальцев с глухим стуком падает на песок. Фея, опасливо выглядывая из-за спины Голда, что-то говорит, и прозрачные мушиные крылья трепещут у неё за спиной. Уилл не может разобрать слов, у него шумит в ушах и в глазах двоится: чудятся такие же крылья и за спиной у Голда. Но это не важно, не важно. Почему тот улыбается, смеётся над ним, когда сам смешон, когда Уилл напялил на себя этот костюм только затем, чтобы спасти его паршивую шкуру. Почему Уилл не может рассмеяться в ответ, почему Голду всё достаётся даром: богатство, любовь, весь город пляшет под его дудку, и та женщина, которую Уилл называет своей, на самом деле принадлежит этому смеющемуся выродку. Всё спутано, смешано, и Уилл покраснел от гнева и натуги и всё хватает ртом воздух, и выглядит, наверное, смешно. Смешно. Смешано. Всё смешано: Белль, её бесконечные отговорки, её любовь, в которую так хочется верить, но невозможно проверить, чудовища, поцелуи, это ненавистное лыбящееся лицо. Уилл не может, он не может ничего, и ни в чём не уверен, но стереть эту улыбку, он может. Он сжимает кулаки и бросается на Голда, не помня себя. И, может быть, он уже не смешон, а страшен, потому что фея преграждает ему путь, но он отталкивает её и примеривается, как бы ловчее ударить Голда по челюсти, и успевает обрадоваться, увидев, как насмешка на его лице уступает место растерянности, и почувствовать тепло его кожи костяшками пальцев….

…А потом кулаки сами собой разжимаются. Кружится голова, и все мысли исчезают куда-то, остаётся только невнятная муть. Свод пещеры, и без того высокий, стремительно улетает вверх. В песке Уилл теперь увязает по колено. Он пытается сжать кулаки, ничего не выходит. Повертеть головой, чтобы выяснить, куда это смылись Голд и фея, но шея будто онемела. Уилл больше не злиться, ему страшно. И он открывает рот, чтобы сказать: «Голд, кончай с этими шутками» или даже «Эй, ребята, полно. Ясно, что я разозлился, когда увидел, что вы целёхоньки». Может быть, даже он унизится настолько, что извинится. К чёрту, он извиниться, пусть только они прекратят это. Уилл открывает рот, чтобы сказать это чёртово «Извините», но язык не слушается и из горла вырывается какое-то странное кваканье.

Комментарий к Глава 3

[1] В нашей ау-версии Уилл и Анастасия так и не нашли в себе сил помириться. Ну, иначе я не понимаю, зачем Уилл вернулся в Сторибрук и завёл роман с Белль.

==============

========== Глава 4 ==========

Костюм Рул Горм сидит на ней безупречно, не скажешь, что ещё недавно одежда была безнадёжно испорчена и лежала на камне неопрятной сырой грудой. Лишь лицо феи — кажущееся болезненно бледным в свете фонаря - и растрёпанные волосы выбиваются из её привычного облика.

Румпельштильцхен уже натянул брюки — они не только выглядели постиранными и отутюженными, но даже были тёплыми на ощупь, - и теперь с недоумением смотрит на свитер и пиджак. Волшебство Рул Горм и их привело в порядок, но как справиться с одеванием, когда за спиной живут своей жизнью жёсткие полуметровые крылья? Рул Горм избавилась от своих в миг. Она сказала — надо только сосредоточиться. Но собрать мысли не получается. Как бы он ни был удручён произошедшим, в голове по-прежнему звенящая пустота, и непривычная лёгкость — кажется, от любого резкого движения он может взлететь к невысокому своду. Румпельштильцхен зажмуривается и сжимает руки в кулаки. Ничего не меняется. Рул Горм смотрит на него грустно — вздыхает, делает едва уловимое движение пальцами, и Румпельштильцхен оказывается полностью одет. Крылья никуда не делись, зато в свитере и пиджаке появились прорези.

- Спасибо… - произносит он хрипло и, так и не решившись назвать её по имени, замечает: - Это удобно.

- Только до полуночи, - сухо замечает Рул, - потом одежда вернётся в свой естественный вид. И по моим подсчётам, времени у нас осталось не так много — может быть, пара часов.

- Да, я знаю, - соглашается Румпельштильцхен и с внезапной надеждой смотрит на лягушонка, что изо всех сил пытается вырваться из рук феи. - А, может быть, он тоже к полуночи примет свой естественный вид?

- Нет, - утомлёно возражает Рул, и Румпельштильцхен думает: в силах ли он прогнать грусть из её взгляда, - так не получится. Я уже говорила: я не могу обратить его обратно, так же как и ты. - Слегка смягчившись, фея добавляет: - Ты просто исполнил его желание. И теперь он останется таким… на какой-то срок или навсегда. Ты не виноват.

Румпельштильцхен резко вдыхает, втягивая носом влажный воздух. Не виноват. Как будто, если повторить это ещё раз, что-то измениться. Как будто тот парень, Уилл, и впрямь мог желать стать лягушкой. Это было смешно только в первый миг, когда Уилл плюхнулся в пыльцу. Но потом, когда Рул сказала, что это необратимо, и… в общем, она много тогда наговорила, только Румпельштильцхен был так взволнован и удручён, а потому запомнил слишком мало, кроме того, что причина столь невероятного преображения — в нём и волшебной пыльце. Это всё кажется невероятным. Он давно уже чувствовал себя странно, точно во сне, но сон был приятным и вдруг обернулся кошмаром.

Рул протягивает ему барахтающегося лягушонка:

- Я ненадолго. Надо набрать пыльцы.

Румпельштильцхен кивает, обхватывает холодное дёргающееся тельце под передними лапками, смотрит, как фея колдует над его рюкзаком и вдруг исчезает, оставляя после себя лишь тающее в воздухе голубоватое сияние.

Румпельштильцхен извлекает из кармана носовой платок — что тоже оказывается куда чище, чем он помнит, — и аккуратно заворачивает в него лягушонка.

- Не вырывайся, - просит он его. - Только хуже будет. А так, Рул Горм придумает, как тебя выручить. Или Белль.

Румпельштильцхен вздыхает. И как он умудряется всё так усложнить? Если бы Уилл не расстался с человеческим обликом, всё можно было бы обставить так, словно Румпельштильцхен даёт Белль столь желанную для неё свободу любить, кого вздумается. Он бы ещё дал ей отступного… в его деревне никакое богатство не могло заставить перестать болтать гадости за спиной, и здесь, в Сторибруке, вряд ли дела обстоят иначе. Но, как бы то ни было, деньги годились для того, чтобы подсластить микстуру. Теперь же всё обернулось иначе. Единственная здравая мысль — оставить Уилла на милость хозяйки города: Реджина - ведьма, так пусть поломает голову над тем, как его расколдовать, — а самим убраться из Сторибрука подальше, но не во внешний мир — пусть новообретённая магия успела сыграть с Румпельштильцхеном злую шутку, у того нет никакого желания её терять — а в мир волшебный. Эрэнделл. Дверь между мирами. Только вот она находится в доме Тёмной. Да, Тёмная — мать его внука, и она когда-то любила Бея, так говорил Генри. Сам Румпельштильцхен не может представить своего солнечного мальчика рядом с этой угрюмой женщиной. Но Генри незачем врать. Генри хотел…