Галя легко уступила первенство подруге, занявшись костюмерным делом и изредка только играя роль-другую: русалок, кикимор, фей и добрых волшебниц. Актерские лавры ее не волновали. Сильнее о ее карьере когда-то пеклась Любава – ей казалось, что с Галиной фамилией, – Весенняя, – никаких псевдонимов не надо, и потому Галя обязана стать звездой.

– Весеня! – сурово приветствовала ее Роза. – Причины опоздания?

– Мой «Жигуль» опять сломался, Розушка, – мягко улыбаясь, объяснила Галя, – пришлось оставить его в автосервисе, а к вам бежать пешком через весь город.

«Жигуль» Гали ломался так часто, что новость никого не удивила. Да и Галя сама расстроенной не выглядела.

– Как у тебя здесь хорошо, Люба, – вздохнула и закрыла глаза Галя, слегка покружилась по комнате, – такой же запах, как в детстве, помнишь, когда мы к твоей бабушке за пирожками забегали? Чудесная была женщина, царствие ей небесное…

Любава кивнула.

– Александра Петровна, – припомнила Галя, вешая пальтишко, – как сейчас помню – заходишь, а она во дворе сидит и яблоки перебирает-режет…

– На компот, – тихо добавила Любава, – сушила она их и на компот…

– А я домашний морс привезла, – спохватилась Галя. – Вот, девочки.

И она поставила на стол бутылку с ягодным морсом.

– Налейте капельку, – попросила она, присев к столу бочком. – И рассказывайте.

– Я ходила сегодня на почту… – уныло начала Любава, но Розка ее перебила.

– Сократим предысторию, – сказала она, – гуляла наша Люба, встретила мужа и Светку, расстроилась. Вот и сказке конец.

– Как – конец? – встрепенулась Галя, встревоженно глядя на Любаву. – Нет, девочки, это не конец, это глава первая. Не бывает так, чтобы отношения р-раз! – и закончились. Обычно всегда бывает еще один шанс. Так что надо думать уже сейчас – пустишь ли ты его назад в свое сердце, когда он приползет извиняться?

– А он приползет? – заинтересовалась Любава.

– И не думай! – отрезала Розка. – Чего радуешься, дура? Он тебя кинул в такое время! Обманул, предал, выпер из дома с одними снегуркиными кокошниками! На кой черт тебе его «приползет»?.. Живи своим умом, Люба, мужики – это зло, даже самый лучший из них всегда держит за спиной огромную свинью и ждет момента, когда можно будет ее тебе подсунуть… Я их знаю, мужиков этих. Я двумя тысячами этих особей руковожу с одна тыща девятьсот… не помню уже, с какого года… я каждую их свинью в лицо знаю!

– Подожди, Роз, – мягко остановила ее Галя, – вот, съешь кусочек окорока… ну что ты накинулась? Он разве виноват? А не Лана виновата? Это она, пока Люба в больнице лежала, все крутила попой перед Степаном. И дай я тебе приберу, и дай я тебе приготовлю, и дай я тебе рубашку помогу купить на совещание… А то, мол, жена в больнице, а без бабы ты тут пропадешь! Вот и докрутилась. Мужчина – примитивный организм, девочки. Одноклеточный. Его кормят и показывают ему красивую часть тела – он радуется. Нет еды и попы – он грустит.

– Что тогда эти примитивные организмы на свободе делают? – вскипела Розка. – Их надо в клетках держать, кормить сквозь прутики и иногда поворачиваться к ним жопой, чтобы радовались. И все – никаких затрат, ни моральных, ни материальных. Ну, только если на корм. Ты, Весеня, типичная мудрая женщина, от этого все проблемы. Давай на минутку отрешимся от Ланкиной коварности и вспомним, что Степа умудряется коммерческим директором большой сложной конторы являться. А это значит, что у него не только попы и кормушка в голове, но и мозг там тоже где-то да имеется. А раз имеется, значит, сам он решал, хвататься ему за Ланино тело или нет. Что мешало эту жопу отодвинуть с прохода и к Любаве в больницу поехать? Ничего не мешало! Предатель он и сволочь. Нечего его ждать.

– Это Любаве решать, – вздохнула Галя, выслушав гневную тираду, – что думаешь, Люб?

– Ты постельное свое хоть заберешь? – влезла Розка.

Любава замахала руками.

– Да ты чего! Мне что, стоять на пороге и выпрашивать мои наволочки? Я так не могу…

– Так позвони ему! Пусть отдаст на нейтральной территории!

– Не хочу, – ответила Любава. – И вообще, девочки… Ему на меня плевать. Совершенно. Он из больницы меня не забирал, когда я выписывалась. Он в это время уже с Ланой в нашей постели кувыркался. Он замок сменил. Он мне дал только два часа на сборы и фактически выгнал, потому что Лана должна была с работы приехать и ее нельзя расстраивать моим присутствием. Номер у него другой. Все у него теперь другое. Не знаю, как так получилось, но…

– Да придет он еще… – негромко пророчила Галя.

– Ну – придет он! – распалилась Любава. – И что? И я пойду туда, где они вместе жили? На ту же кровать, на ту же кухню? Простите, на того же мужика после нее залезу? Нет, девочки, мне противно…

– Правильно, – одобрила Роза.

– Ох, передумаешь ты еще, – вздохнула Галя, – это же муж, родной…

– И я ему не нужна, – подытожила Любава.

Она с трудом сглотнула, криво улыбаясь, поднялась и пошла в другую комнатку, где сбросила сегодня свой рюкзачок.

Вытащив оттуда посылочку, вернулась и потрясла коробкой.

– Пришло, – сказала она.

Роза и Галя молча смотрела на нее.

Роза – спокойно, Галя – сочувственно.

– Вот! – сказала Любава, разрывая упаковку. – Вот! – повторила она, снимая шуршащие пакеты. – Девки, это ужас, я открыла – она страшная, я ее боюсь.

И она потрясла над головами подруг колыхающимся комком телесного цвета.

– Анатомически правильная форма, естественная присадка, антиаллергенный материал. С ней даже спортом можно заниматься и в бассейн ходить – покрытие устойчиво к хлорированной воде. И вот – представьте, – хожу я в бассейн, чтобы руку не раздуло, естественно, хожу с этой штуковиной. Встречаю там очаровательного молодого человека. Он прыгает с вышки и покоряет меня смелостью и грацией. Я его симметрично покоряю гибкостью и спортивным складом ума и характера. И вот мы вместе едим мороженое после занятий. Ты, Роза, советуешь мне проверить, нет ли у него кредитов и не живет ли он с мамой. Ты, Галя, рекомендуешь носить легкое и романтичное платье и – всегда! – кружевные красивые трусики на случай незапланированного любовного эпизода. И вот оказывается, что мама его живет в Сургуте, кредитов нет и наконец-то дело доходит до того момента, к которому готовились кружевные трусы!

Галя и Роза переглянулись.

– И тут я ему – на! Гипоаллергенная сися! Положи на тумбочку, пусть она нас там подождет! – и Любава расхохоталась, подкидывая на ладони экзопротез молочной железы.

Смеясь, она закашлялась, закачалась. Роза подхватила ее с одной стороны, Галя – с другой.

– Такая наша бабья доля, – грустно сказала Галя, наполняя стопки.

– Херня! – рявкнула Розка, концом своего шарфа вытирая Любаве выступившие слезы. – Если твоего ныряльщика одни сиськи интересуют, значит, не нужен он тебе. Даже если его мама в Сургуте и на нем ни одного кредита. Значит, у него другая свинья заготовлена – например, вялые сперматозоиды…

– Мужики – существа одноклеточные… – повторила Галя, выпивая свою стопку и косясь на протез, лежащий на столе.

Тот среди тарелочек с сыром, окороком и хлебом выглядел, словно угощение для каннибала.

– Лучше бы Степан вернулся, он тебя давно знает…

– Так он же сбежал! – зарыдала Любава. – Узнал, что грудь отрезали, и сбежа-ал!

Подруги обняли ее с двух сторон. Запах Розиных горьких духов справа столкнулся с нежным фиалковым ароматом Гали слева. Посерединке, словно маленький птенец, содрогаясь и всхлипывая, согнулась Любава, уткнувшись носом в свой свитер с запахом больницы.

– Целый день ревет, – басовито прошептала Роза Гале, – осенняя хандра!

Осенняя хандра, казалось, настигла и Степана Комкова. После встречи с Любавой у прудика он, что называется, растерял настроение. Уже не веселили выходки уток, потешно сражающихся за кусочки хлеба, и день казался не таким уж ярким и праздничным. Подул ветер.