Чувак, я слышал, что случилось с Софи?

Мне приехать?

Черт побери!

Ее найдут.

Ты вернешься сегодня?

С Обри все хорошо. Верно?

Поверить не могу.

Что случилось?

Ты в норме?

Мне пишут друзья и родные, узнавшие о похищении из новостей или социальных сетей. Я всем отвечаю, хотя и не знаю толком, что сказать. Естественно, я не в норме. Да, Софи найдут. Нет, помощь мне не нужна. Да и что они могут сделать?! Слова утешения и поддержки мне ничуть не помогут. Я мог бы притвориться, солгать. Но правда куда сложнее. Я люблю свою жену. И я ее ненавижу. Я любил то, чем мы могли бы стать. Но, как бы тяжело ни было это признавать, те времена давно прошли. Обри все изменила. Когда она родилась, наша жизнь вышла из-под контроля и стала совершенно иной. Теперь я отец, а Софи – мать. Я узнал, что мать значит больше отца. Мать – превыше всего. Отец – это роль. Биологическая функция. А мать священна. Материнство поглощает брак до мельчайшей частицы. Без остатка.

Я откладываю телефон в сторону и достаю бутылку виски, которую привез из Сиэтла. Хотя я планировал провести эти выходные с семьей, я знал, что неизбежно буду сидеть и пить в одиночестве, жалея себя. Я предложил съездить на отдых, чтобы наладить отношения между нами, и Софи согласилась. Согласилась, как ваш знакомый соглашается поехать на бейсбольный матч, где будет играть ваш сын. Знакомому это совершенно не нужно и не интересно. Но он все равно едет, потому что вы его позвали, а он не успел придумать подходящую отговорку, чтобы вас не обидеть.

Я ни с кем не обсуждаю проблемы в нашей семье. И никогда не обсуждал. Софи, по-моему, делает так же. В этом она похожа на свою мать. Скрывает свои чувства. Она всю жизнь наблюдала, как Хелен выстраивает невидимую стену, чтобы защититься от Фрэнка. Я не Фрэнк. Я не такое животное, как он. Но невозможно избавиться от черт характера, сформировавшихся в прошлом. Наш брак тихо распадается, беззвучно угасает. Я люблю Софи, в этом нет никакого сомнения. А она? Я не уверен, что она обо мне думает. Если бы она действительно меня любила, то не поступила бы так.

Я отхлебываю виски из бутылки, и горло охватывает знакомый сладкий жар. Я всегда думаю о Софи, когда пью. Странное чувство – любить кого-то до боли.

Я звоню Хелен.

– Как там Обри? – спрашиваю я.

– Есть какие-нибудь новости? – говорит она срывающимся от волнения голосом.

– Нет. Ничего, тишина. Как Обри?

– Она не понимает, что происходит, так что все хорошо.

Ее голос начинает дрожать еще сильнее. Легко забыть, что за ее холодной, бесчувственной маской скрывается настоящий человек. Знаю, нехорошо так думать. Но она всегда казалась мне такой.

– Фрэнк вне себя от ярости, – говорит она, отстраняясь от эмоций, которые причиняют ей боль.

– Чем он занят?

– Сидит в кабинете. Обзванивает всех подряд – от ФБР до журналистов.

– ФБР?

– Фрэнк уверен, что ее похитили с целью получить выкуп, – говорит Хелен. – Конечно, он готов заплатить. Я знаю, что и ты тоже.

– Разумеется, – отвечаю я, – но никто не потребовал выкупа. Ее похитили не за этим.

Пару секунд она молчит. Думает о том, что ей велел сказать муж.

– Мы не знаем наверняка, – говорит она.

Я слышу на заднем плане голос Фрэнка. Он подходит ближе к телефону.

– Кто это? – спрашивает он.

– Адам.

Фрэнк берет трубку.

– Есть какие-то новости?

– Ничего, – отвечаю я. – Ведется расследование.

– Ты видел этих детективов? Пара деревенских недоумков, как по мне.

Я молчу.

– ФБР не станут вмешиваться, пока не будут уверены, что это именно похищение с целью выкупа. Ты можешь в это поверить? Иначе дескать оно не попадает под федеральное законодательство. Бьюсь об заклад, они бы запели совершенно иначе, будь это их малышка.

Он всегда называет ее так. Моя малышка. Как будто ей шесть, а не тридцать три.

– Думаю, похититель уже выдвинул бы свои требования, – говорю я, хотя сам не вполне уверен в этих словах. Я размышляю, пока Фрэнк продолжает свою тираду. Телефон Софи остался в коттедже. Мой телефон – у меня в руке. Похититель вряд ли смог бы связаться со мной, если только похищение не было спланировано заранее. С другой стороны, он мог бы позвонить в полицию или журналистам. Необязательно говорить со мной лично.

Но я молчу. Фрэнка интересуют лишь собственные разглагольствования.

– Я позвонил в «КОМО-ТВ», – говорит Фрэнк. Гордо заявляет. – Линда Ландан попытается что-нибудь разузнать.

Линда Ландан – последняя представительница старой гвардии телеканала, который пытался подстроиться под молодое население Сиэтла, выросшее в эпоху безграничной власти Амазона. Линде под пятьдесят, и из-за пластических операций и инъекций ботокса ее лицо сохраняет абсолютно бесстрастное выражение даже во время репортажа о пожаре, унесшем несколько жизней. Однако она твердо намерена бороться за эфирное время до последней капли крови.

Я ее не выношу. Я говорил об этом. Фрэнк в курсе. Поэтому-то он ее и выбрал.

– Хорошо, – говорю я. – Помощь нам не повредит. Главное – найти Софи.

Я слышу шум мотора и выглядываю в окно. Это синий «Лексус». Вернулись постояльцы из третьего коттеджа, «Лилии». Женщина держит своего спутника под руку. Я по-прежнему прижимаю к уху телефон, но Фрэнк закончил говорить. Даже попрощаться не соизволил. Просто передал трубку Хелен, которая, как обычно, резко меняет тему.

– На десерт у нас сегодня вишневый пирог.

– Пока, Хелен, – говорю я. – Поцелуй Обри перед сном от меня.

Затем я звоню своим родным. Сначала маме, которая живет в Чандлере, штат Аризона. Потом папе, который, как и всегда в это время года, уехал охотиться в Спокан. И, наконец, брату Кигану в Лос-Анджелес. Всем им я рассказываю одно и то же, и их ответы оказываются весьма красноречивы.

Я: Хотел рассказать тебе первым, пока про это не стали говорить в новостях.

Мама: О, господи боже.

Папа: Уверен, что она не сбежала к любовнику?

Киган: Хочешь, я прилечу?

Я знаю, что Киган готов бросить все дела в отеле, которым он управляет. Он мог бы приехать к завтрашнему утру.

– Я в порядке, брат, – говорю я. – Посмотрим, что скажут в полиции. Они уже занимаются этим делом. Одна из детективов – Ли Хуземан.

– Сестренка Кипа?

– Да, – подтверждаю я. – Мир тесен.

Мы разговариваем еще некоторое время, потом я кладу трубку и возвращаюсь к своему виски.

Я направляюсь в сауну и настраиваю температуру. Я думаю об отце и о том, как он сразу же начал обвинять Софи, как будто мне от этого станет легче. Как мама завела молитву, хотя звук в трубке то обрывался, то появлялся вновь. Ее это не заботило. Сам факт молитвы важнее, чем то, услышит ли ее Бог или еще хоть кто-то.

Сауна располагается рядом с кухней. Внутри сауна обшита кедром и обогревается электрической топкой. Когда я открываю дверь, в лицо мне бьет раскаленный воздух. Словно пощечина. Соответствует моему душевному состоянию. Я успел раздеться и взять полотенце и теперь завязываю его вокруг пояса. Сев на деревянную скамью, я позволяю жару окутать меня; пот скатывается у меня со лба и смешивается со слезами.

Что бы там ни думали окружающие, я вовсе не бессердечный истукан. У меня есть чувства. Честно. Я просто не считаю нужным кричать о них на каждом углу. Это все моя вина. Я один. Моя жена пропала. Я никак не могу повлиять на то, что произойдет дальше.

Я не умею управлять миром. Не умею контролировать людей. У меня никогда это не получалось.

Через полчаса я засыпаю на диване с бутылкой в руке.

А потом внезапно звонит телефон, словно рой рассерженных пчел. Девять утра. Черт побери. Я проспал. Как я мог проспать?

Брат прислал сообщение: «Проверь “Фейсбук”».

В субботу ухожу с работы поздно вечером, почти в одиннадцать, и меня до сих пор не покидает напряжение от встречи с Адамом и от трагедии, которая с ним произошла. До меня доносится запах фейерверков, которые только что запустили возле старшей школы Окленд Бэй – неотъемлемая часть ежегодного Лесного фестиваля Шелтона. Не сомневаюсь, посторонним наш праздник кажется глупым. Но мне все равно. Это часть нас. Каждый год на День поминовения проводятся соревнования по рубке леса и парад Пола Баньяна[2], приезжают передвижные ярмарки. Соревнования по рубке леса пользуются неизменной популярностью в нашем городе, построенном на усыпанной опилками земле. В семнадцать лет я боролась за звание Королевы леса, но проиграла. Об этом титуле мечтают почти все девочки в городе.