Именно враньё и возмутило меня больше всего. Не хочешь на мне жениться – ну не женись, твоё право. Да, это привело бы к ссоре, возможно, даже к разрыву – а как ты хотел, у всего есть своя цена. Но вот эта попытка и невинность соблюсти, и капитал приобрести… Трус! Подлец!

Впереди показался переход, отсюда до метро было уже два шага. Обычно Гришка возил меня на своём авто, но, если не мог, я не видела большой беды воспользоваться общественным транспортом. Я ускорилась, почти перейдя на бег. Хотелось наконец нырнуть под землю и спрятаться от бьющей в лицо холодной мороси. Колёсики чемодана опять подпрыгнули на бордюре, соскочили на асфальт проезжей части…

Грузовик я заметила, только когда он, как показалось, обиженно взревел над самым моим ухом. Я обернулась. Страх – мгновенный ужас, сжимающий внутренности и парализующий всё тело, был последним, что я почувствовала перед тем, как огромная морда машины впечаталась в меня всем своим весом, отрывая от дороги и отбрасывая куда-то в темноту.

Дети! Запомните навсегда! Если вы ни черта не видите из-за слёз и настолько заняты своими переживаниями, что даже забываете взглянуть, какой там свет горит на светофоре, бегите по тротуару, не выходите на проезжую часть. Даже если придётся десять раз обежать один и тот же квартал, как белке в колесе. Пожалейте водителя – за что ему-то такое счастье, бодро сигающее прямо под колёса…

Песок поскрипывал на зубах, выжимал слёзы, ноги вязли в нём по щиколотку. По темени словно били молоточки, в глазах темнело, а солнце всё пекло и пекло с ясного неба, заставляя заливаться потом, так что я уже была мокрой как мышь. Дыхание со свистом вырывалось из груди, пока я с упорством автомата штурмовала очередной бархан, чтобы, перевалив через гребень, начать спускаться к подножию следующего. К счастью, они не были особо высокими и крутыми. Волнистая пустыня простиралась вокруг, насколько хватало глаз. Она не была совсем уж бесплодной – несколько раз я натыкалась на кустики жёсткой травы, названия которой не знала, а иногда и на настоящие кусты высотой чуть выше колена, но воды не видела нигде. Должно быть, у этих растений была очень мощная корневая система, способная пронизать слой песка и добраться до подземных водяных жил.

Но я-то не растение! Я не могу пустить корни до водоносного слоя!

Я сморгнула капли пота, повисшие на ресницах. В голове почему-то неотвязно крутился дурацкий вопрос: а как в этой пустыне выживает зелёный молодняк? Ладно, у взрослых растений длинные корни, ну а маленькие, только-только вылупившиеся из семечек? Как они выдерживают, пока их корешки не пронзят всю эту толщу песка? Или здешняя зелень размножается исключительно отростками и отделяется от родителей, только отрастив корень достаточной длины? Или тут есть какой-нибудь сезон дождей, во время которого молодь недостатка влаги не испытывает? Хотя какое мне до всего этого дело?

Я умерла. Умерла и попала в ад. Где нет чертей, жаровен и серных озёр. И тем более нет никаких дурацких кругов, которые нафантазировал этот выдумщик Данте. Только бесконечная пустыня, только прилипшее к бесцветному небу солнце, только раздирающая рот и горло жажда.

А может, я лежу в коме или на операционном столе под наркозом, и мне всё это мерещится с пугающей реалистичностью?

Болоньевое пальто я сбросила с себя почти сразу, как животное сдирает мешающие бинты, и теперь жалела об этом: у него был отстёгивающийся капюшон, можно было бы хоть прикрыть голову. Но пальто осталось лежать на песке где-то за моей спиной, и я не была уверена, что смогу найти его, даже если вздумаю вернуться обратно по своим следам. С тех пор прошло уже… два часа, три, четыре? И следы-то, наверное, занёс песком ветер. Сумка с деньгами, документами и складным зонтиком осталась валяться где-то там же, если вообще была при мне, когда я очнулась на склоне одного из этих бесконечных барханов. Но тогда я была в настолько шоковом состоянии от всего происшедшего, что просто поднялась и побрела куда глаза глядят, не пытаясь провести ревизию имеющихся при себе вещей и вообще не соображая, что делаю. И лишь спустя какое-то время я пришла в себя достаточно, чтобы оглядеться, сообразить, в каком незавидном положении оказалась, и задаться вопросом: а что же дальше?

Тело было целым: ощупав себя, я не нашла никаких повреждений. И это лишь укрепило меня в мысли о нереальности происходящего. Но реальность это или нет, а пить хотелось всё сильнее. Рот пересох, затылок пекло, и шея между воротом свитера и краем коротко стриженных волос уже начала гореть. Сапоги казались пудовыми, но снять их и остаться в носках я боялась. Песок, когда я касалась его, казался раскалённым.

Ветер сдул с бархана очередной шлейф песчинок, больно жаливших кожу и норовивших набиться в глаза. Я зажмурилась и заморгала, автоматически продолжая переставлять ноги. Наверное, скоро я упаду. Впереди новый гребень, и с него я увижу тёмную неровную полоску на горизонте, постепенно становящуюся всё чётче – видимо, горы или скалы. Я шла к ним – всё равно другого ориентира у меня нет.

Видимо, сознание уже начало уплывать, потому что я не помнила, как миновала гребень, только поняла вдруг, что уже спускаюсь. Я подняла голову и посмотрела вперёд. Солнце светило мне в спину, так что смотреть ничто не мешало. Да, вон они, скалы, а между ними и мной… за двумя цепочками песчаных волн…

Галлюцинация, подумала я, пытаясь усилием воли разогнать тёмные точки перед глазами. Фата-моргана. Но ноги уже несли меня вниз, и гораздо быстрее, чем раньше. И откуда только силы взялись? Оскальзываясь и оступаясь, я сбежала по склону и принялась карабкаться на следующую гряду. Там, дальше, в ложбине между барханами, что-то двигалось. Несколько повозок или, скорее, фургонов, и между ними несколько всадников.

Больше всего я боялась – ну, помимо того, что вся процессия лишь плод моего воспалённого мозга, – что, пока я до них доберусь, они проедут мимо и затеряются в песках. Но я успела: когда я влезла на последний гребень, хвостовой фургон как раз проезжал под ним. Я попыталась закричать, но из пересохшего горла вырвался только хрип. Тогда я замахала руками и бегом бросилась вниз. Оступилась, упала, прокатилась немного по склону, поднялась, вся облепленная песком…

Меня заметили. Над караваном пронёсся чей-то крик, и фургоны остановились, а всадники начали разворачиваться ко мне. Они выглядели как на фотографиях журнала «Нэшнл Джеографик»: в разноцветных длиннополых подобиях халатов, из-под которых выглядывали сапожки с загнутыми носами, и в отделанных мехом конусообразных шапках. На широких поясах висело оружие – сабли вполне средневекового вида. Но мне в этот момент было наплевать на их внешность. Главное, что это были люди. Люди, которые меня спасут!

Прямо перед лицом появилась всхрапывающая лошадиная морда. Я остановилась, покачиваясь, и подняла воспалённые глаза. Всадник сурово смотрел на меня, положив руку на эфес сабли, он не только был одет, но и выглядел как классический монгол из книжек: смуглый и узкоглазый. Всадник что-то спросил, но фраза слилась для меня в неразборчивый гул.

– Помогите! – прохрипела я, после чего в глазах потемнело окончательно.

Больше всего каморка напоминала пенал – узкая, длинная, но довольно высокая. Высоту потолка подчёркивало практически полное отсутствие мебели. Стены были глухие – окон в них не имелось как класса, если не считать маленького слухового окошка под самой крышей, над стропилами. Только оно да дверь были источниками света и воздуха, в результате чего в комнате всегда стояла страшная духота. Хотя я подозревала, что ближе к зиме духота может смениться сквозняками. Или нас ждут оба удовольствия одновременно.