Киф вздохнул.

— Думаю, это возможно.

Он закрыл глаза и заткнул уши, не позволяя ничему отвлекать себя, пока прокручивал оба воспоминания… сосредотачиваясь на каждом моменте отдельно и пытаясь разобрать ощущения до мельчайших деталей.

Но… как бы ему ни хотелось сказать Дексу «Ты прав! На самом деле была куча различий!».

Он просто… не мог.

Чем больше он думал об этом, тем больше убеждался, что оба прикосновения были совершенно одинаковыми. Он никогда раньше не чувствовал ничего подобного этой странной пустоте… и надеялся, что никогда не почувствует ее снова.

Но ты почувствуешь, напомнил ему мозг. Каждый раз, когда ты рядом с кем-то, кто…

Он покачал головой, отказываясь закончить мысль.

Но это не делало все менее реальным.

Не менее ужасным.

И когда он открыл глаза, Декс выглядел совершенно разбитым.

Все его тело дрожало, он обхватил себя руками и прошептал:

— Мы серьезно не можем сказать Рексу.

— Я знаю. Не скажем.

— Ему будет так трудно лгать, — пробормотал Декс. — Он все время будет говорить о проявлении, особенно когда станет старше и начнет беспокоиться об этом. Но я не могу ему сказать! Я не могу.

— Не можешь, — согласился Киф.

Декс обхватил себя еще крепче.

— Он плакал раньше… я тебе говорил? Бекс и Лекс дразнили его, как всегда, но обычно ему было все равно. Но это было больше, и он расстроился, побежал наверх и захлопнул дверь в свою комнату. Мама была занята тем, что пыталась помешать Лексу закопать все, что у нас есть, в снег, а папа пытался помочь Бекс освободить ее ноги от пола, поэтому я пошел проверить его и нашел его свернувшимся калачиком на кровати, рыдающим о том, как это несправедливо. И я сказал ему… — Декс с трудом сглотнул. — Я сказал ему, что скоро настанет его очередь. И… он мне не поверил. Он посмотрел прямо на меня и прошептал: «Что, если я никогда не проявлюсь?».

Киф отвернулся.

Декс слегка поперхнулся и добавил:

— Я сказал ему, что он ведет себя нелепо. Я сказал, что ему всего двенадцать, и у него еще куча времени в запасе… и то, что Бекс и Лекс рано получили свои способности, не значит, что он тоже их не получит. А потом я сказал, что его способности, вероятно, будут намного круче, чем у них, и поэтому это заняло немного больше времени… И он сел и спросил: «Как Технопат?». И я помню, что подумал, как это странно, потому что сначала я действительно был расстроен своими способностями. Но он сказал мне: «Подумай, сколько крутых вещей мы могли бы построить вместе!».

Его голос сорвался на рыдание, и Кифу пришлось смахнуть несколько собственных слез.

Он пытался придумать, сказать, что-нибудь, чтобы исправить ситуацию.

Лучшее, что он смог придумать, было:

— Мы все еще можем ошибаться. Просто потому, что эти два чувства были одинаковыми, это не значит, что…

— Да, я знаю, — тихо сказал Декс. — Вот почему мы не можем ему сказать. Может быть, когда ты немного привыкнешь к этой способности, то поймешь, что это было просто… недоразумение.

— Совершенно верно, — согласился Киф.

Но ни один из них не казался убежденным.

Декс шмыгнул носом.

— Но дело в том, что… даже если бы мы знали наверняка… нам все равно придется прятать это как можно дольше. Я имею в виду… подумай, что это сделает с ним…с его жизнью? Скорее всего, его исключат из Ложносвета. И все начнут обращаться с ним еще хуже, чем сейчас. Сплетничать о том, что есть еще один бездарный Дизней… они все ждали этого с тех пор, как родились тройняшки. Поэтому, как только они получат подтверждение, они сосредоточат все свои суждения на Рексе и заставят его чувствовать себя ущербным, никчемным и неполноценным… как будто он не должен существовать, и…

— И они ошибаются, — перебил его Киф. — Мы оба это знаем. Как и все, это имеет значение.

Декс снова шмыгнул носом.

— Да, но мы также знаем, что от этого легче не становится.

Киф вздохнул.

— Совершенно верно.

Прошло несколько мучительных секунд, прежде чем Декс пробормотал:

— И я понимаю, что если ты прав, а Рекс… ты знаешь… тогда все это рано или поздно произойдет. Я не могу этого изменить. Но… если мы не скажем ему, по крайней мере, он получит еще несколько хороших лет, прежде чем ему придется иметь дело с этим, верно? Это не значит, что я храню секрет для себя… на самом деле, будет жестоко скрывать его. Честно говоря, я не знаю, как буду притворяться взволнованным, когда он будет говорить о способностях, которые он хочет, или как я не придушу Лекса и Бекс, когда они будут дразнить его за то, что он еще не проявился. И если он когда-нибудь узнает, что я это знал и молчал… я не знаю. Я не могу решить, буду ли я благодарен или рассержен, если кто-то утаит от меня что-то подобное. Наверное, всего понемногу. Но я также чувствовал бы себя супер преданным и глупым, как… Ты слушал, как я плакал о том, как плохо идет обнаружение способностей, и ничего не сказал! Он может даже возненавидеть меня за это. Но… я не могу ему сказать. Я не могу так поступить с ним… сейчас.

Киф уставился на свои руки, жалея, что у него нет ничего, что можно было бы сжать, бросить или ударить.

— Прости, что свалил это на тебя, — прошептал он, раздумывая, стоит ли ему ударить себя. — Мне не следовало ничего говорить.

Он держал рот на замке в течение нескольких дней, пытаясь убедиться, что он не сказал ничего, что могло бы причинить кому-то боль.

И что он делает в первый раз, когда позволяет себе говорить?

Декс уже никогда не будет смотреть на брата так, как сейчас.

Между ними всегда будет какая-то странность.

И все потому, что он должен был рассказать Дексу…

— Это не твоя вина, — сказал Декс, будто знал, о чем думает Киф. — Ты не делал этого с ним. Это просто… генетика.

— Я все равно не должен был тебе об этом рассказывать, — возразил Киф.

— Ну что ж… я спросил, — напомнил ему Декс.

И, похоже, он жалел об этом.

Что заставило Кифа задуматься, что он должен делать в следующий раз, когда это произойдет… в следующий раз, когда он почувствует эту странную пустоту и точно поймет, что это значит.

Должен ли он рассказать об этом человеку?

Спрятать?

Сможет ли он вообще это сделать?

Или они сразу поймут, что что-то не так?

Не так с ним… не с ними.

Он не должен знать таких вещей. И если люди узнают, это превратится в серьезный кошмар.

Каждый ребенок, который не проявился, будет роиться вокруг него, желая узнать, кем он будет.

Родители будут еще настойчивее.

А что, если окажется, что он действительно может вызвать их способности?

Он еще не исключал такой возможности.

На самом деле это казалось вполне вероятным.

Неужели этого хотела его мама?

Но… почему?

Зачем давать ему такую способность? Так как не было никакого способа, чтобы это проявилось случайно.

Она определенно планировала это.

Так… что же в этом было для нее?

Власть, понял он.

С его мамой всегда так было.

И в мире, где способности были самой определяющей вещью в чьей-то жизни, наличие любого вида знания о том, что должно произойти с ними — или заставить это произойти для них — было абсолютным преимуществом.

Она могла потребовать все, что угодно, за встречу со своим талантливым маленьким сыном, и люди заплатили бы… поклонялись бы. И ей придется выбирать, у кого будет шанс.

Или…

Было ли это больше, чем это?

Он не забыл, как его мама называла свой план.

Архетип.

Оригинальная модель, с которой копировались или сравнивались все остальные вещи.

Он думал, что это просто ее несносный способ сказать: «Я умнее всех, и именно поэтому они все должны слушать меня!»

Но что, если название было о нем?

Что, если он был ее Архетипом… и она собиралась использовать его, чтобы измерить всех?

Судите их.

Сортировать их.

Собирать лучших из лучших.

Сформировать свой собственный высший элитный класс и использовать их, чтобы доминировать над всеми остальными.