Меня словно подстегнули плеткой. Деньги! Ему надо заплатить! Как же я забыла! Побежала в ночь, в грозу, и не догадалась прихватить с собой ни одного золотого! Я лихорадочно схватила себя за шею, за уши, хотя знала, что на мне не было ни ожерелья, ни серег – я не надевала украшения, потому что утром было не до нарядов. И колец не надела…

– Вам щедро заплатят, – продолжала я горячо и быстро. – Клянусь, обязательно заплатят, мастер Рейнар! Сколько скажете! Я отдам вам всё моё приданое, а дядя положил в банк на моё имя сто сольеров!

Я напрасно ждала ответа – палач молчал, и это привело меня в отчаяние. Да что же ему нужно?! Сколько он берет за помощь?!

Светильник в стенной нише освещал нас со стороны, и я увидела, как вспыхнули под маской глаза, а потом палач посмотрел на мою грудь.

Я растерянно опустила голову, проследив его взгляд.

Промокшее платье облепило меня, как вторая кожа, не скрывая ничего. И через тонкую ткань было видно, как напряглись соски.

Первым моим порывом было прикрыться, и я обхватила себя за плечи, закрывая груди, но опомнилась и убрала руки. Лилиана права – нравы в этом городе ужасны, так что нечему удивляться.

– Если вам мало, – произнесла я хрипло, потому что голос внезапно изменил, – если мало, я отдам себя.

Я ждала ответа, но все равно вздрогнула, когда палач заговорил. Вздрогнула от неожиданности и неизбежности.

– Очень щедро, – произнес он, и его голос тоже прозвучал хрипло и приглушено. – Решили предложить самое дорогое, да? А согласитесь стать женой палача?

Женой? Женой убийцы, изгоя, чтобы тоже быть навсегда отверженной приличным обществом? Я стиснула зубы, чтобы не стучали, и тихо ответила:

– Да.

Короткое слово упало между нами, как камень. Мне показалось, что палач словно отшатнулся от меня, но он всего лишь взял светильник.

– Идите за мной, форката.

Я неуклюже поднялась с колен, путаясь в подоле, и пошла за палачом, не видя ничего, кроме его широкой спины и крепких плеч под белой шелковой рубашкой.

У него шелковая рубашка?..

Боже, Виоль! О чем ты думаешь! Совсем не о том, о чем следует!..

Но я не успела отругать себя всласть, потому что мы поднялись на второй этаж, палач толкнул одну из дверей, приглашая меня войти, и я оказалась… в спальне.

Комната была странной – со скругленными углами, с тремя арочными окнами, сейчас занавешанными тяжелыми шторами. Пол закрывал ковер с толстым пушистым ворсом, а посредине стояла кровать – широкая, из морёного дуба, без балдахина. Белоснежные простыни, белоснежные подушки и тонкое козье покрывало, край которого был откинут – будто приглашая прилечь.

– Раздевайтесь, – велел палач, поставив светильник на круглый столик у постели.

Это был удар почище удара молнии. Я застыла, вцепившись в ворот платья. Раздеваться? Вот так – сразу?..

– Простите, мастер, – еле выговорила я, чувствуя дурноту, – может, вы сначала поможете дяде? Поспешим к нему… а потом… я готова…

Он оглянулся, посмотрев на меня через прорези кожаной маски, и я, как зачарованная, начала расстегивать пуговицы на платье. Конечно, сначала он захочет получить плату… чтобы точно не обманула…

Смуглая рука палача перехватила мои пальцы и на мгновение сжала. Горячая рука, сильная. С мозолями. Неужели, такие мозоли – от меча, которым он рубит головы?..

– Раздевайтесь не при мне, – сказал он, и я встрепенулась, оживая. – Вот здесь есть чистые рубашки, – он отпустил меня и открыл сундук, стоявший возле стены. – Переоденьтесь в сухое. Вы приехали на лошади?

– Коляска застряла на дороге, – пролепетала я, краснея от стыда и неловкости. Он совсем не собирался брать меня прямо здесь и сейчас.

Только тут я поняла, как замерзла – продрогла до костей. И еще, наверное, я страшно грязная… и волосы перепутаны… Вряд ли такая женщина может вызвать желание у мужчины. Я метнулась взглядом по стенам, отыскивая зеркало, но зеркала не было.

– Есть горячая вода, – палач указал на камин, где на решетке над горящими углями стоял медный котелок. – Умойтесь, я вернусь через четверть часа. Вам хватит времени?

– Да… – прошептала я.

Он вышел, закрыв дверь, и теперь я могла от души выругать себя за глупость и гадкие подозрения. Виоль! Он и не думал покушаться на тебя! И его слова о женитьбе были шуткой, а ты поспешила увидеть зло там, где никакого зла не было. А были лишь честь и благородство.

Я быстро стянула мокрое платье и нижнюю рубашку и смыла грязь с лица и рук, разведя воду в серебряном умывальном тазу. Кувшин для умывания был тоже серебряный – очень красивой ковки, с удобной ручкой. Ко мне никто не вошел, но всё же я испуганно дергалась всякий раз, когда мне слышались какие-то скрипы или шорохи. Я умылась и ополоснула плечи и грудь, и заплела волосы, закрепив их единственной уцелевшей шпилькой. Чулки, туфли – всё было мокрым насквозь, и надевать мокрую одежду не хотелось. Я достала из сундука мужскую рубашку и, помедлив, надела. Она закрыла меня до колен – тонкая, мягкая ткань согрела и приласкала меня, сразу заставляя расслабиться.

Но расслабиться не удалось, потому что в дверь стукнули, и раздался голос палача:

– Можно, форката?

– Да, – ответила я прежде, чем сообразила, что пусть и прикрытая до колен, все равно выгляжу крайне неприлично.

Но палач уже вошел, и мне оставалось лишь стянуть ворот рубашки на груди, чтобы продемонстрировать приличествующую девице скромность.

Палач держал пузатую глиняную кружку, над которой завивался пар.

– Выпейте, – сказал он, протягивая кружку. – Это лекарство.

«Но я не больна!», – захотелось возразить мне, но навалилась усталость, голова закружилась, и я послушно выпила предложенное питье.

Оно было сладким, и кисловатым, и немного горьким… Как чай с сахаром и лимоном, но ароматнее…

Головокружение не прошло – наоборот, всё закачалось и подернулось дымкой.

– Что это? – спросила я слабо, пытаясь удержаться на грани сознания.

Я вцепилась во что-то твердое, горячее, сдавившее меня до потери дыхания, и лишь спустя несколько секунд с удивлением обнаружила, что рука палача обхватила меня за талию, поддерживая и не давая упасть.

– Кленовый сироп, чайный отвар и красное вино, – ответил палач. – Это поможет.

– Вино?! – я повисла на чем-то, а потом обнаружила, что палач держит меня на руках, а я обнимаю его за шею. – Никогда в жизни не пила вина. Благородным форкатам нельзя его пить…

– Мы никому об этом не скажем, – успокоил он.

– Рассчитываю на ваше молчание, – прошептала я, а дальше все происходило, как во сне. А может, это и было сном?

Я смутно ощущала, что палач несет меня куда-то, кладет на что-то мягкое, пахнущее фиалками… Ах, это постель…

Блаженно вытянувшись, я с улыбкой смотрела на человека в маске, который склонился надо мной. Наверное, выпитое вино лишило меня способности думать здраво и хоть немного бояться. Я не испытывала никакого страха и мне казалось совершенно правильным, что мужская рука осторожно отвела ворот рубашки, и широкая ладонь легла на мою грудь. По всему телу разлилось тепло, а меня охватило непонятное томление – хотелось замурлыкать, как кошке, которую погладил хозяин. Замурлыкать – и потереться об него, выпрашивая больше ласки.

Мастер Рейнар склонился надо мной еще ниже, и вдруг поцеловал меня в губы – легко, чуть коснувшись.

Но и от этого невесомого прикосновения в моем сознании возникли алые рябины, и огненная река захлестнула волнами, увлекая всё дальше и дальше от берега…

Когда я проснулась – солнце золотило стену, оклеенную бледно-желтым ситцем. Таких обоев не было в доме тётушки, и я некоторое время с недоумением разглядывала их, пытаясь понять, где умудрилась заснуть.

Мне было уютно, тепло и спокойно, и совсем не хотелось вставать. Я закуталась в пушистое козье покрывало и перевернулась на бок, чтобы ещё подремать.