– Мои люди проследили путь фьеры, – дознаватель улыбнулся сочувственно, и мне стало особенно жутко после этой улыбки, будто сам трехголовый пёс ада дружески оскалился, помахивая хвостом-змеёй. – Утром она была на утренней службе, и прелат Силестин сообщил мне кое-что интересное. Что вы видели фьеру Роджертис, когда она выходила из исповедальни уже после службы. Это так?

– Ты видела бедняжку Томазину? – ахнула тётя. – Боже, как это всё ужасно!

– Форката? – дознаватель вперил в меня взгляд. – Это очень важно, я требую от вас максимальной правдивости.

Я рассказала ему о том, что видела и слышала в церкви в воскресное утро, постаравшись не упустить ни одной подробности.

– Вы видели того, кто выходил из исповедальни следом за фьерой Роджертис? – спросил дознаватель, и мне показалось, что он даже замер, как змея перед броском, ожидая моего ответа.

– Увы, нет, – ответила я тихо. – Я не оглянулась, я подумала, что это прелат Силестин выходит следом за фьерой… Но прелат был на клиросе… Он спустился позже…

– Боже мой, – пробормотала тётя, переплетая пальцы.

– Кто-то ещё был с вами в церкви? – спросил фьер Ламартеш, и лицо его мгновенно стало замкнутым.

– Только я и прелат…

– Возле церкви?

– Только я и… – на секунду я замялась, но потом закончила: – и мастер Рейнар, палач.

– Палач? – вскинул брови фьер Ламартеш. – Он-то там что забыл?

– Он налаживал дверь в часовне, за собором, – торопливо объяснила я. – Я клянусь вам, что когда я уходила вместе с тётей, мастер Рейнар всё еще был там.

– Да, спасибо, я проверю, – дознаватель задал мне еще два или три вопроса, после чего распрощался и ушел.

– Какая ужасная осень, – сказала тётя, когда дядя вернулся, после того, как проводил дознавателя. – Что за страшные вещи творятся в Сартене, Клод?

Дядя хмурился и пробормотал что-то непонятное, а я отчетливо поняла, что из-за того, что не догадалась оглянуться – потратить пару секунд, чтобы повернуть голову в сторону двери, смерть фьеры Томазины может остаться такой же тайной, как и смерть фьеры Селены. А что если их убил один и тот же человек? А что, если этот человек не остановится, а я могла остановить его?

– Как же мне жаль, что я не оглянулась в тот момент, – произнесла я медленно, – ведь могла это сделать, почему же не оглянулась?..

– На всё воля небес, – немедленно отозвалась тётя. – Значит, так было надо.

Мы позавтракали в полной тишине и даже не пошли на прогулку – тётя почувствовала себя плохо и предпочла остаться дома. А к вечеру примчалась в легком экипаже Лилиана. Шляпка её была лихо сдвинута набок, вуаль висела косо, а сама моя сестра была так бледна, что могла бледностью посрамить белую лилию, свою тёзку.

– Виоль, во что ты опять впуталась?! – завопила Лилиана с порога. – Весь город болтает, что ты видела убийцу!

Нам стоило огромных трудов успокоить сестру и убедить, что слухи – это всего лишь слухи, и если бы я видела убийцу, то уже сообщила бы об этом дознавателю.

– Какая ужасная осень! – повторила Лилиана слова тёти и начала отчитывать меня: – Я ведь предупреждала! Девушке надо слушать! Слушать, а не пускать в ход язычок! Дознаватель уже два раза приезжает в этот дом, и виной тому – моя болтливая маленькая сестричка!

– Виоль сказала только правду, – заметила тётя. – Её не в чем упрекнуть.

– Упрекнуть не в чем, – забеспокоился дядя. – Но если по Сартену пойдут слухи, что Виоль знает, кто убийца… – он не договорил, потому что тётя выразительно на него посмотрела.

– Не пугай девочку, – строго сказала она.

– Но ей теперь надо и правда быть поосторожнее, – дядя вызвал Дебору и приказал принести графин с вином. – Виоль, с этого дня я не хочу, чтобы ты куда-то отлучалась одна. Только со мной, с тётей или с Лилианой.

– Да, конечно, – прошептала я, впервые понимая, что слухи – это вовсе не безобидная болтовня. И что убийца может и правда решить, что мне что-то известно о нём, и тогда…

– И что теперь? Запереть её? – Лилиана сорвала шляпку и бросила её на диван, на котором сидела. – Это перед самым началом сезона? Невозможно! Невозможно, говорю я вам!

– Лил, – мягко сказала тётя, – ты думаешь совсем не об этом.

– А о чём мне думать? – она возмущенно посмотрела на тётю, потом на дядю, а потом всплеснула руками. – Ладно, она не видела убийцу, но как запретить людям распускать слухи? Теперь от сплетен не отмоешься!

– Пусть будет стыдно сплетникам, а не нам, – отрезала тётя, и сестра обиженно замолчала.

Дебора принесла вино, и дядя налил немного в хрустальную стопку и выпил залпом.

– Мне тоже, – попросила тётя. – Немного, совсем капельку. От всех этих ужасов кровь стынет.

– Виоль просто не повезло оказаться не в том месте и не в то время, – сказала Лилиана уже спокойнее. – Как это всё неприятно… Но, между нами говоря, фьера Томазина была отвратительной женщиной. Все знали, что она меняет любовников, как перчатки. Вот и получила по заслугам.

– Лил! – тётя собиралась отпить вина и забыла, держа руку с хрустальной стопкой на весу. – Как ты можешь такое говорить! О покойниках – или хорошо, или ничего.

– Или правду, тётушка, – досадливо поморщилась Лилиана. – Ладно, Гуго говорит, что убийцу быстро поймают. Вроде бы, фьер Ламартеш уже напал на след.

– Гуго вернулся? – переспросила тётя.

– Да, сегодня, – нехотя ответила Лилиана. – Я не ожидала его так быстро. Хотела сегодня пойти с Виоль в гости к фьере Патрисии, у неё как раз брат приехал на побывку… Капитан кавалерии, между прочим.

– Наша Лил верна себе, – с улыбкой сказала тётя. – Думаю, сегодня нам лучше всем остаться дома. Неприлично развлекаться, когда произошла трагедия. Да и к Виоль будет нездоровое внимание. Не хочу, чтобы её начали расспрашивать об убийстве снова и снова. Хватило допроса фьера Ламартеша.

– Какая скукотища, – пробормотала Лилиана. – Заприте двери и никого не впускайте.

– Обязательно, – заверила её тётя. – А Клод зарядит все пистолеты.

– Ах, ведь вечер мог быть таким приятным, – вздохнула Лилиан, взяла шляпку и наклонила голову, чтобы подвязать ленты.

Я стояла прямо за сестрой и когда темные вьющиеся локоны упали ей на грудь, увидела на шее, справа, красноватое пятно. До этого оно было аккуратно спрятано под шарфом, но тонкая ткань чуть сдвинулась, открыв два полукруга, похожих… похожих…

Поспешно опустив глаза, я покраснела, когда догадалась, что это такое. Отпечатки зубов, след от укуса – не до крови, но достаточно сильный, чтобы остались красноватые пятна. Мне вспомнились длинные зубы фьера Капрета, и от этого стало ещё более неловко и стыдно.

Я напомнила себе, что личная жизнь супругов – тайна. И чем бы они ни занимались в алькове, другим не должно быть до этого никакого дела. Но почему-то это проявление чувственности между Лилианой и её мужем взволновало меня. Мне представилось, как я стою в церковном саду, и солнце ласково льется сквозь золотистую листву лип, а рядом – сартенский палач. Только не лицом к лицу, а за моей спиной. Я словно наяву почувствовала прикосновение крепких горячих ладоней. Ощутила, как сильные пальцы сжали мои плечи, скользнули вниз – к локтям, к запястьям, а потом он наклонился, целуя меня в шею – долгим поцелуем, оттянув ворот моего платья, и слегка прикусил кожу у основания плеча…

Вздрогнув, я очнулась. Лилиана теребила меня за рукав, но я не слышала ни слова, что она говорила до этого.

– Виоль, ты уснула, что ли? – нетерпеливо сказала меня Лилиана. – На следующей неделе едем к модистке. Мне не терпится избавить тебя от этого унылого черного платья. Сколько можно носить траур?

– Вообще-то, траур носят два года, – тактично подсказала тётя. – Но ты сняла его уже через год, насколько я помню.

– Не станете же вы осуждать меня за это, тётушка? – Лилиана всплеснула руками. – Мама знает, что я не стала горевать по ней меньше, когда сменила чёрное платье на жёлтое!

– Конечно, дорогая, не стану, – тётя Аликс поправила на Лилиане шляпку, чтобы сидела ровно. – Но упрекать Виоль не следует.