Надо было работать- да приказчик всех в церковь отправил, что бы честь хозяйскую соблюсти. Так что не воскресенье- а выдался сегодня выходной день.
Закончилось всё- и разошлись люди по домам, даже и не знал теперь Федот, чем всё закончится для них.
Прошёл месяц, и второй, да ничего не случалось. Молодой барин укатил в Москву, служить службу чиновную. А в Тельновке всё шло своим чередом, только про оброк да барщину помещики не забывали.
***
Минул год, всё шло своим чередом. Работный дом приносил Тельновым громадные доходы, так что приказчик попусту не заходил, а оставил следить за порядком Ивана Ивановича. Барыня тоже была ласкова, но по- своему. В деревне народ почти и не пороли, только если пастуха Аркадия, названного так покойным Тельновым в час увлечения "Буколиками" Овидия. Этот страж овечьих стад, совсем не напоминал стоглазого Аргуса, а уж скорее веселого Силена, и частенько развлекал детей, а особенно девок, игрой на дудке или рожке( флейты у него не имелось, как и арфы). Так что бывало, на скотину времени у него не было, а что бы всё же находилось, Кузьма Петрович сам и порол пастуха, ведь казачков да гайдуков из отставных солдат в деревне не водилось. Старый барин служил по гражданской, а не военной части, и вышел в отставку коллежским секретарем.
Близилась Купальская неделя. Готовили во всех избах и праздничное угощение, да и одежду новую.
– Федот, ты уже домой идёшь?– спросил Фома, – да я бы с тобой прошёлся, и поговорим.
– Пошли, да и твой дом недалеко, – ответил юноша.
По правде сказать, дом Фомы да и его отца с матерью и двумя братьями и сестрой был как раз на другой стороне Тельновки. Парень нарочито не торопясь уложил инструмент в ящик, поправил рубаху, одел картуз на волосы, обрезанные сестрой в кружок, и пошёл домой, с ним двинулся и Фома, тоже заведший себе вместо войлочный шапки картуз, да еще и с лакированным козырьком.
Колея на дороге была пробита колесами тяжёлых телег, так что травы росло мало, но навоза от коров лежало много, и Федот шёл осторожно, что бы травой не очищать красивые кожаные голенища обновки. А чего себя не побаловать? Денег, почитай по шесть рублей в месяц зарабатывали, да серебром, а не бумажками. Барыня спасала, сметлива очень. Хоть часты стали рекрутские наборы, да платила Екатерина Алексеевна соседним помещикам за рекрутчину, они в очередь посылали мужиков на царскую службу. Кого? Да кто хуже всех для помещика, ленивый или буйный, того и в солдаты.
Вот и изба, и пес, рядом крутится. Федот снял картуз, пригладил волосы обеими ладонями, как научился у Ивана Ивановича, и отворил дверь.
Прошел через сени, в доме всё хозяйничала Марфа, да и не одна. С ней рядом стояла и Алёна, улыбчивая сестра Фомы, младше его на два года, девица пятнадцати лет. Да и Федот уж теперь не ребенок, семнадцать годов. И Фоме столько же. Юноша давно уж понял, чего к ним Фома захаживает, но пристали к нему многие привычки наставника- только улыбался, да делал вид, что не понимает, что к чему. Всё равно сестру замуж отдавать – а Фома не старый, толковый, да и умом не обижен. Раньше сватов к сестре не засылали, с их-то сиротством, но недавно бабка Лукерья заходила, да всё длинным носом вертела, что да как, каков достаток в доме? Да приданое у Марфы? С крыльца не спустишь- старая, да и не принято. Даже барыня уж очень её уважает и зовет не иначе, как моя Афродита или бескрылый Эрот. Что за Ерот, черт его знает, чертыхнулся про себя юноша. А вот чего Алёна? Да ему-то жениться рано, как бог свят.
– Привет, братец. Чего столбом стоишь? – хитро улыбалась Марфа, – Алёна ко мне пришла, угощение тоже готовит.
– Да и я не просто так пришёл, Федот Андреевич, – в первый раз обратился к нему по отчеству друг, – хотел бы сватов прислать к сестре твоей, Марфе Андреевне. Что бы осенью, честь по чести, нам пожениться.
– Да я не против, – сказал, чинно усаживаясь, юноша, глава семейства, – надо еще и у барыни спросить позволения.
– Завтра отцу скажу, он с приказчиком обговорит, а там, и Екатерина Алексеевна решит.
– Так и договорились. Ну а насчет приданного я с отцом твоим поговорю да со сватами.
– Спасибо, – и Федота обняла и расцеловала раскрасневшаяся сестра.
– Спасибо за брата, – тихо промолвила Алёна.
– Ну кормите тогда, чего только « спасибо», – улыбнулся и хозяин дома.
Видать, уж всё без него всё обговорили, хитрющие девки, а стали из печи выкладывать и щи с солониной, и кашу с мёдом, да и пряники ржаные.
– Да, – только и вымолвил Федот, осмотрев стол, – хозяйка из дома, да напоследок кормит получше.
– Ну а чего, – говорила сестра, – вот, на Алёне женишься, ей уж летом шестнадцать будет. Справная хозяйка, я проверила.
Федот чуть не уронил ложку со щами себе в штаны, да ловко ухватил зубами.
– Да чего ты? – рассмеялась сестра,– не съест она тебя, чай. И коней ты не пугаешься, и на ярмарках на кулачках, тебя не остановишь, неужто красной девки испугаешься?
Юноша вздохнул да посмотрел на Алёну, сидевшую ни живой, ни мёртвой, только вот покраснела, да того гляди разревётся.
– Извини, Алёна, – проговорил он громко, – если хорош да мил для тебя, пришлю сватов летом. И ты мне тоже по сердцу.
– Вот и ладно… – проговорил довольный Фома.
***
Первая ночь Купальская прошла как миг, Федот всё за руку ходил с Алёной, другие девки его в хоровод не тянули, да и в кусты не зазывали. И через костёр с ней прыгал, и венки в озеро опускал. Фома же неотступно был со счастливой Марфой. Барыня брак разрешила, и хорошо, что и пара красивая, да и жених не из чужой деревни. Тут во время праздника и приказчик ходил кругами, да с друзьями своими, кто поздоровей, и с палками, отбивать парней с соседних деревень, чужих холопей, кто станет тельновских девок обхаживать. И нехорошо, а делать что? Если стакнутся парень да девка разных хозяев- беда. Кто отступные платить-то будет? А денег требуют за крепостных немало: и пятьдесят, и сто рублей за живую душу.
Вторая ночь также была не хуже первой, вернее, так начиналась…
Федот шёл по тропе, Аленка всё смеялась.
– Я вот сейчас одолень- траву найду, да найду цветок папоротника, все клады нам и откроются, – говорила девушка, всё смотрела под каждый листок.
– А ты всё обдумала, Алёна? А телега или тачка где? На чём золото повезёшь?
– Ты, Федот, сильный, дотащишь, – нашлась красавица.
Луна светила полная, да и ясно было, так что на опушке леса было не то что светло, но не темно. Неугомонная Алёнка всё искала своё счастье, да и нашла пол кустом. Вот она откинула ветки, и обомлела.
– А! – побледнев, закричала она, – кидаясь к юноше, и залилась слезами.
– Чего? Да неужто клад? – не поверил парень, взяв девушку за плечи.
– Фома это, – запричитала девушка, начиная шмыгать носом, – убитый…
– Да ладно…– только сглотнул он, наклонился, и тоже откинул ветви.
Фома лежал на спине, раскинув руки и смотрел в чёрное небо невидящими глазами. Напротив сердца, на рубахе расплылось маленькое красное пятнышко.
– Кто ж его? – Алёна заглядывала в глаза спутника, не ожидая овета на свой вопрос.
– Ладно, всё равно отнести надо, – вздохнул Федот, и присев, поднял мёртвого на руки.
Алёна, всё плача, нашла рядом картуз брата, и платок Марфы. Юноша нёс тело друга по тропинке, к деревне. И не знал раньше, что так тяжело нести неподатливое неживое тело, руки затекали.
– Ничего, скоро дома будем, – всё приговаривал он, – Алёна! Домой беги, предупреди мать и отца, пусть встретят.
– Я сейчас, – и быстроногая девушка побежала в деревню, домой.
У Федота уже руки одеревенели, но он шёл и шёл, как наконец, услышал, что навстречу ему бегут люди.
– Парень, ты где? – кричал отец Фомы, Панкрат Семенович.
– Здесь я, дядя Панкрат, – отозвался юноша.
– Федот! Идём мы!
Прибежал и встал перед ним ещё нестарый Панкрат, да два старших брата Фомы- Кузьма и Лазарь, державшие в руках большой кусок грубого полотна.
