Борисов вежливо поблагодарил Суламифь Марковну за совет и направился к Изольду, надеясь у «компьютерного гения» и знатока молодёжного сленга выспросить, что могут означать двоеточие и скобка в арочной надписи. Изольд был точной копией своей «маман», только в более моложавом виде. Он встретил Борисова равнодушно-приветливо – именно так и относятся к представителям «реального мира» люди «неонового зазеркалья». Вяло пожав Борисову руку своей узкой ладошкой, Изольд уставился на него большими печальными смоляными глазами: выкладывайте, мол, зачем потревожили – мне не до вас, надо нырять в «мировую паутину». Борисов без проволочек процитировал настенную надпись, правда, назвав при этом Витьку Васькой, и задал вопрос про непонятные знаки.

– Двоеточие и скобка – это улыбающийся «смайлик», – снисходительно прокомментировал Изольд, почёсывая свои давно не стриженные лохмы. – Такие жёлтые, круглые мордашки в сообщениях присылают… Получали?

– Ну да, случалось! И что же «смайлик» в данном контексте означает? – Логика нового поколения Борисову была непонятна.

– Кто-то прикалывается, «троллит» вашего Ваську. Если сказать простыми словами, высмеивает его, публично объявляет, что у этого Васьки рога на голове растут! Оленьи! Сообщает вроде бы на полном серьёзе, а сам смеётся над Васькой и призывает посмеяться всех, кто прочтёт!

– Про «смайлик» я, кажется, понял… И про «троллинг» знаю, что это такая сетевая провокация, – вздохнул с облегчением Борисов. – Так, значит, это какие-то молодые люди друг над другом прикалываются?

– Может быть, и молодые, а может, и нет… – снова потрепал свою шевелюру Изольд. – Сейчас в компьютерах и старички шарят… Продвинутые… Не все же, простите, Виктор Павлович, такие «деревянные» пользователи, как вы…

– Конечно, не все, – кивнул Борисов.

Разговор с Изей Лившицем немного успокоил его, укрепив в мысли, что надпись в арке – всё-таки дело рук каких-то молодых шалопаев, которым занять себя нечем.

«Троллинг»! Ну и словечко придумали! Им забава, а кому-то – горе!

Борисов живо представил, как, поверив этой дурацкой шуточке, какой-нибудь мужик по имени Виктор начнёт разборки со своей благоверной… Слово за слово, устроит ей скандал посреди ночи… Соседи вызовут полицию… Мужик повинится, пообещает вести себя хорошо, а когда наряд уедет, распустит руки и за нож схватится… Баба завизжит, кровь брызнет в разные стороны… А дальше – обведённый мелом силуэт на полу и дети-сироты… Картинка прямо для сюжета местного скандального тележурналиста Шеремута.

«Такая молодёжь пошла безалаберная, зацикленная на себе! Что им другие люди, их переживания, их чувства?.. – грустно подумал Борисов. – Каждый теперь – центр Вселенной, и все выёживаются, выделываются, самоутвердиться хотят! Неужели мы в юности такими же были? – задал он себе неудобный вопрос. И, подумав, констатировал: – Нет, мы точно были другими!»

Прапорщика Павла Андреевича Борисова перевели служить в Челябинск на аэродром Шагол – механиком в «придворный» авиационный полк, обеспечивающий полёты курсантов штурманского училища, когда его сыну Виктору предстояло пойти в шестой класс. Свободного жилья в гарнизоне не нашлось, и Челябинская КЭЧ выделила Борисовым однокомнатную «хрущёвку» в Металлургическом районе. По договору квартира предназначалась для временного проживания, пока её хозяин – штурман, служил в Группе советских войск в Германии.

Переезд совпал с началом нового учебного года. И школа оказалась поблизости – на улице Богдана Хмельницкого – старинная, с колоннами на входе, с гулкими лестничными пролётами и широкими коридорами.

– У нас лучшая школа в районе, – предупредила, разглядывая документы Борисова, строгая завуч в пенсе со шнурочком, как в кино у дореволюционных учительниц. – Надеюсь, Виктор, успеваемость у тебя не снизится… Смотри, если ты собираешься плохо учиться, то придётся искать другую школу…

– Он будет стараться, Нина Алексеевна, – ответила за оробевшего сына Татьяна Петровна.

– Старайся, Борисов! – напутствовала строгая Нина Алексеевна, определив его в шестой «г». – И чтоб никаких безобразий!..

Через пару дней обучения в «лучшей школе района» Борисову устроили «прописку». Он немного задержался после уроков, перекладывая книги и тетради с парты в новенький портфель. Все ученики уже разошлись, только у доски копошилась дежурная по классу. Борисов, закончив сборы, уже направлялся к выходу, когда в класс вошли несколько его одноклассников. Возглавлял их второгодник и закоренелый двоечник Щуплов. Рослый, на голову выше всех остальных, он, неизвестно по какой причине, сразу невзлюбил Борисова: норовил толкнуть его или, проходя мимо, зацепить плечом. Борисов уклонялся от столкновений, но теперь отступать было некуда.

– Катька! Брысь отсюда! – прицыкнул Щуплов на дежурную. Она стремительно выбежала из класса, забыв свой портфель.

Щуплов и двое пацанов подошли к Борисову вплотную, а ещё один остался у двери – на «шухере».

Пацаны схватили Борисова за руки, а Щуплов вырвал портфель и швырнул его в сторону.

– Ты чё, щегол, в наш класс припёрся? – сквозь зубы процедил он. – Вали отсюда!

– Куда валить? – растерялся Борисов.

Щуплов коротко без замаха ударил его в нос. Кровь брызнула на пионерский галстук и на белую рубашку. От удара у Борисова выступили слёзы. Он с детства не любил драки, хотя и участвовал в них несколько раз. Но делал это без особого энтузиазма, скорее, за компанию. В Шадринске, где раньше жил, несколько раз ходил с ребятами в соседний двор драться – стенка на стенку. А тут он даже сообразить ничего не успел. Щуплов, воспринявший его слёзы как признак слабости, схватил Борисова за грудки и тряхнул так, что затрещали пуговицы на школьном пиджаке.

– Ты чего дерёшься? – Борисов стал отчаянно вырываться из рук своих мучителей, лягнул одного из них ногой, но снова получил по носу.

В этот момент дверь в класс приоткрылась, и в проём просунулась чья-то голова.

Пацан, стоящий у двери, вытолкнул «голову» обратно и захлопнул дверь. Началось «перетягивание каната» – дверь то открывалась, то закрывалась.

– Атас! Атас! – Пацаны, удерживающие Борисова, заменжевались.

Щуплов оглянулся на дверь и костлявыми пальцами больно сжал Борисову горло.

– Не вздумай пожаловаться, а то я из тебя весь ливер вытряхну… – грозно пообещал он.

Тут дверь распахнулась.

Подручный Щуплова не удержал равновесия и вылетел в коридор, а в класс ворвался, как ветер, светловолосый мальчишка, примерно такого же возраста, как сам Борисов.

– Оставьте его! – звонко крикнул он.

Как ни странно, пацаны подчинились. И даже Щуплов, ещё мгновение назад – всемогущий, как-то сразу скис и спрятал руки за спину.

– Ты что, Щуплов, снова захотел на совет дружины? Как тебе не стыдно! Ты разве забыл, что за тебя вся школа поручилась? Тебе же дали последний шанс стать настоящим советским человеком… Вот снимем с тебя пионерский галстук, и вылетишь из школы в один миг! Тебя даже в ПТУ не возьмут… И вас, Губайдуллин и Парфентьев, это касается! – обвёл мучителей суровым взглядом незнакомый мальчишка. – Вот что я вам скажу, товарищи пионеры! Идите-ка по домам и больше не приближайтесь к нему… – указал он на Борисова. – Никогда! Ясно?

– А мы – ничё! Мы просто пошутили… Нормальный пацан… Борисов, скажи ему, что пошутили… – забормотал Щуплов и вместе с «приближёнными» ретировался.

Мальчишка протянул Борисову носовой платок:

– Возьми – у тебя кровь!

Борисов взял платок, забыв, что в кармане лежал точно такой же.

– Я Коля Царедворцев, из шестого «а», – сказал мальчишка. – А тебя как звать?

– Витька, – зажимая разбитый нос платком, прогундосил Борисов.

– Ты лучше сядь и голову закинь, – посоветовал новый знакомый. – Так быстрее кровь остановится…

Борисов послушно уселся за парту и закинул голову:

– Спасибо тебе, Коля! Если б не ты, мне б сильнее досталось… Я им сдачи дать не мог – руки крепко держали…