Савушкин на мгновение растерялся, услышав словацкую речь от пленного майора – и увидел на его лице отражение целой череды чувств. Сначала майор, обратившись к «словакам» на их родном языке, изобразил дружелюбие и покладистость. Через секунду, осознав, что его слова попросту не поняты – его словацкая речь не понята словаками! – по его лицу мелькнула растерянность, которую тут же сменило непонимание – а затем последовало самое скверное: майор понял, что его пленители НЕ СЛОВАКИ… Твою ж мать!

Савушкин вытащил свой «парабеллум» и тут же, не говоря ни слова, выстрелил майору в лоб. Тот, успев лишь изумлённо посмотреть на капитана – тут же, хрипло выдохнув, повалился на обочину, его ноги рефлекторно черпанули землю – после чего тело майора замерло.

Старшина Костенко, изумлённо глядя на капитана, с трудом выговорил:

– Товарищ капитан, да как же…. Вы ж ему жизнь обещали?

Савушкин, выплюнув горькую слюну, поморщившись, ответил:

– Костенко, без тебя тошно… – И, обернувшись к лейтенанту, спросил: – Котёночкин, ты тоже не понял?

Заместитель Савушкина глухо ответил:

– Понял. Только сейчас дошло….

– Ну вот и разъясни старшине… Портфель заберите, оружие, продукты – и к нашему «хорьху», надо сматывать удочки…

Капитан направился к засаде. На душе было тошно, хотелось заорать от бессилия…. А как по-другому? А никак! Чёртов майор, ну вот на хрена он решил блеснуть своим знанием словацкого? Сейчас бы, живой-здоровый, правда, без портфеля – шкандыбал бы вниз, к Макуву…Полиглот, на свою голову…

За своей спиной Савушкин услышал, как Котёночкин объяснял старшине, тащившему коробку с сухим пайком убиенных чинов дивизии «Татра»:

– Этот майор, казначей дивизии «Татра», обратился к нам по-словацки. Видно, или служил в чехословацкой армии, или жил тут, и язык выучил. А мы его не поняли! Мы, словацкие повстанцы! И он нас расшифровал – может, и не до конца, но то, что мы ни разу не словаки – понял чётко. Вот капитан его и шлёпнул….

Костенко ответил:

– Тоди всэ зрозумило…. Надо нам словацкий было учить…

Савушкин пробормотал про себя:

– Знал бы, где упадёшь – соломки подстелил бы….

Ожидавшие группу захвата Некрасов с радистом изумлённо глянули на их расстроенные лица. Строганов спросил растерянно:

– Да что случилось-то, хлопцы?

Старшина вполголоса ответил:

– Командир начфина фрицевского шлёпнул…. Бо той дуже сильный хвилолог оказавсь….

– И что с того? На то и война, что ж тут такого? – не унимался радист.

Савушкин решил оборвать эту дискуссию, крайне ему неприятную:

– А то, Женя, что в начале допроса я обещал ему жизнь, и слово офицера дал. А сам…. – И махнул рукой.

Радист развёл руками.

– Ну так, товарищ капитан, вы ж не просто так его застрелили, правильно? Значит, была тому причина?

Тут в дискуссию вступил подошедший Котёночкин:

– Была, Жень. Этот немец, майор, с нами вдруг решил по-словацки заговорить. А мы это прочмыхали, не врубились ни черта. Ну он всё и понял…. Словаков в такой же форме вокруг хватает, да только нас – отпусти мы его на волю – стали бы искать очень яро, и нашли бы… Вот капитан его и пристрелил. Во избежание, как говориться…

Радист кивнул.

– Всё правильно. Товарищ капитан, как говорит Костенко, не журытэсь – всё правильно вы сделали. Хвосты надо рубить!

Савушкин тяжело вздохнул.

– Понимаю, что правильно. А всё равно…. На душе тошно. Слово я ему дал, лингвисту недоделанному… А это, Женя, очень плохо, слово своё нарушить. – Помолчав пару секунд, Савушкин, уже совсем другим тоном, продолжил: – Ладно, свернули вечер душещипательных историй и трагических переживаний…. Всё, грузимся, к темноте надо вырулить на равнину. Попробуем как-то затеряться среди немцев… Одеть всем пауков на рукава! Теперь мы опять – инженеры и техники организации Тодта. – Вздохнув, добавил: – Раз повстанцев из нас не получилось…

Вскоре «хорьх» разведгруппы пополз вниз, по изрядно испоганенной техникой танковой дивизии «Татра» дороге на Битчу. Пользуясь тем, что скорость хода едва ли превышала десять километров в час – Савушкин погрузился в изучение документов покойного казначея «Татры», благо, было их преизрядно. Ведомости на получение жалованья, наградные, наряды на продукты, счета, товарные накладные, требования на топливо, расходные ордера – всё это позволяло изучить боевые возможности новосозданной танковой дивизии более чем скрупулёзно.

Так, командует этой гоп-компанией, назначенной удавить словацкое восстание, некто генерал-лейтенант Фридрих-Вильгельм фон Лопер – гут, примем к сведению. Однако, генерал-лейтенант… Высоковато звание для комдива. Ну да ладно, у немцев свои соображения на сей счет. Так. Два панцергренадерских полка – это мотострелковых, по-нашему, четыре отдельные танковые роты, отдельные артдивизионы, противотанковый батальон…. Густо у них артиллерии, ничего не скажешь, не то, что в наших танковых корпусах…. Так, дивизия делится почти пополам на две боевые группы, одна из Австрии, другая из Силезии, всего на круг почти семь тысяч штыков… Ну, как и говорил тот бензиновый фельдфебель из Венгерской Горки… Нет, не удержатся словакам. С их-то архаичным войском… Не удержатся. Одна надежда – горы будут сковывать манёвр немцев, махом прихлопнуть мятеж у них не получится, а там, глядишь, и наши из-за Карпат подтянутся…. Дай Бог, успеют – при условии, конечно, что перевалы за нами. Но немцы! Вот же черти, махом дивизию смайстрячили, да ещё и какую! Не словацким чета…. Танки у фрицев всё больше «четверки», новомодного железа почти что и нет, всех этих бронированных кошек, «тигров» да «пантер» …да и штурмовых орудий в этой «Татре» густо, правда, всё больше из серии «на тебе, убоже, что нам не гоже» – тем не менее, в словацких условиях даже этот устаревший хлам свою роль сыграет… Толково. Для действий в предгорьях, против слабо подготовленного противника – идеально. Мобильно, много самоходок, лёгких пушек и гаубиц, пехота вся моторизованная. Немцы, что тут скажешь, мастера. На войне уже собаку съели.

Тут Савушкин оторвался от бумаг. Стоп! Что-то нестерпимо знакомое мелькнуло только что перед ним. Что-то такое, что нельзя пропустить… Так, погоди. Как тот майор говорил? Боевая группа фон Олена. Фон Олен?

Савушкин на мгновение застыл, по затылку и спине пробежал холодок. Не может быть! Чёрт! А ведь он, Савушкин, этого фон Олена знает! Как жаль, что покойный майор Штром так не вовремя поторопился показать свои филологические способности – с ним стоило бы поговорить о его командире…. Вряд ли в панцерваффе вермахта много старших офицеров по фамилии фон Олен – и сто марок против словацкой кроны, этот оберст фон Олен – в марте сорок третьего был квартирмейстером сорок восьмого танкового корпуса. В те мартовские дни он был майором генерального штаба, и звали его Конрад фон Олен. И есть у капитана Савушкина к означенному Конраду фон Олену пара-тройка вопросов, на которые очень бы хотелось получить ответы… Жаль, вряд ли получится их задать. А не мешало бы… Ох, как не мешало!

Савушкин, повернувшись к старшине, напряжённо всматривающемуся в спускающиеся вниз полукружья серпантина раздолбанной в лоскуты дороги – спросил его вполголоса:

– Костенко, Харьков помнишь? Март сорок третьего?

Старшина, ни на секунду не отрываясь от руля – бросил:

– А як же ж!

– Того майора, которого мы подстрелили у Сабуровской дачи, помнишь? Ты его ещё потом перевязывал?

– Танкиста? Шо из «ганомага» выскочив, як скаженны, и якого Василь Деркач приземлив? Помню, конечно! Вы его тогда приказали отправить с нашими ранеными в госпиталь. Помню, помню!

– А дальше историю ты знаешь?

– Ни, звидкиля? Мы через неделю еле-еле с того Харькова дёру дали, да ще так погано… Тьфу! – И старшина плюнул за борт.

– А я тебе расскажу. Машину с нашими ранеными немцы перехватили в посёлке Шевченки – и этот майор приказал своим всех раненых наших расстрелять. Да всех не получилось, один, сержант из конного корпуса, выжил. Немец, что в него стрелял, в последний момент отвел винтовку… кавалерист этот всё и рассказал нашему особисту. Когда меня в апреле месяце таскали в особый отдел, за утерянные немецкие документы. Которые мы при отходе сожгли. Чуть в штрафбат тогда не отправили…