– Мы должны определиться и понять, куда наш корабль движется, – ко всем тут задаётся странным вопросом Иван Павлович, прямо ввергая всех членов совета директоров в умственный ступор. – Что это за ещё корабль такой? Какого он водоизмещения и крепко ли держится на воде? Так же хотелось бы знать, кто на нём капитан и как там насчёт провианта? Ну а мне, в частности, хотелось бы знать, хватит ли на всех спасательных шлюпок или на крайний случай жилетов? – нервно и волнительно дёргаются подбородки членов совета директоров, почему-то очень уверенных в том, что их корабль обязательно ждёт катастрофа, со своими неизменными последственными действиями, дракой за шлюпки и жилеты, которых, как всегда в таких случаях бывает, на всех не хватает.
И единственное, что держатели основных пакетов акций могут на это всё ответить: так это прямо, без всяких фигурных инсинуаций в виде упоминания всех этих спасительных кораблей в виде ковчега, спросить у сегодняшнего руководства, что оно предлагает делать в этом инвестиционном случае, когда стартовая позиция находится на исходной точке. А сами при этом взглядом упираются в эту исходную точку и пытаются рассмотреть в ней для себя нечто значимое (может быть и тот самый спасительный ковчег).
Ну а руководство корпорации, в лице его президента Ивана Павловича, с таким же интенсивным упором смотрит в эту точку, пытаясь выяснить для себя её внутреннюю структуру, на основе которой будет разрабатываться дальнейшая инвестиционная стратегия корпорации. И только один господин Орлов себя чувствует относительно всех не так зациклено на одной проблемной точке и целеустремлённо. А он отстранённо на всех, со знанием дел всех этих людей вокруг смотрит, и ему по большому счёту скучно и неинтересно на всё это смотреть, когда всё обо всех тут знаешь, и главное из этого знаешь, что от них ничего нового не стоит ожидать. И оттого, наверное, господину Орлову так невозможно себя сдержать зевается.
Ну а зевание на людях, да ещё так сладко и не с прикрытым рукой ртом, всегда очень заметно для окружающих людей. И как бы эти люди не были интеллигентны и с культурными на счёт себя мыслями, они всё равно ничего не могут поделать против своей внутренней, полной зависти природы, и сами начинают вытягиваться в лицах, в огромном желании так же сладко, с прикрытием глаз зевнуть.
И хотя это серьёзное заседание акционеров в своей повестке дня не предусматривало такой умственной разминки, да и не все здесь поймут такое твоё направление мыслей в сторону зевания на твои инвестиционные дела, отчего-то многим пришлось себя крайне сдерживать от такого самовыражения себя, щипая себя за ногу. А вот Иван Павлович, президент корпорации, по уважительной для него причине, – он в этот зевающий момент находился на ногах, у стенда с информационными материалами, – не смог себя уберечь и противостоять этому провокационному на себя давлению своей человеческой природы, со своим стадным чувством подражательства, и взял, да и зазевался.
И при этом он определённо был застан врасплох этой зевотой, раз не успел ни отвернуться, ни прикрыть себя рукой. А как только понял, что ему этого не прикрыть, то выпустил мышцы своего лица на волю рефлексии и так в зевании закатился, что увидевшие всё это участники этого заседания, даже испугались на мгновение за свои инвестиции, которые этот Иван Павлович, имея такой размах в глотке и явно, что и аппетит у него хороший, запросто может проглотить в своей неуёмности рационального мышления.
И хорошо, что Иван Павлович быстро сообразил, что в этом зевающем деле всякая задержка может привести к непредсказуемым кроме ответной зевоты результатам. Ну а чтобы люди не сильно на всё это демонстрируемое тобой отвлекались, нужно перевести их внимание в сторону источника возникновения этого отвлечения – к господину Орлову.
– И что всё это значит? – обратился с вопросом к Орлову Иван Павлович, как будто он и так не знает.
А сама по себе зевота, это не просто твоя физическая рефлексия на совокупность внешних и внутренних факторов, за что её часто и принимают там, – этот человек глубоко мыслит, – где живут приземлённой, бесхитростной жизнью, и большого значения не придают скрытным знакам и посланиям, а вот здесь, в этом мире недоговорённостей, недомолвок и в той же умалчиваемой степени определённости, всякая мелочь имеет своё значение и знаковость. И этот зевок господина Орлова, кто слыл за человека незаурядного ума, – он сделал головокружительную карьеру, от финансового аналитика до вице-президента, и к нему не только прислушивались, а и приглядывались, явно чего-то опасаясь (и вот тут-то и раскрывается интерес Орлова к дяде племянника, кто владел немалой долей акций корпорации), – и ничего просто и за просто так не делает. И эта его зевота так прилюдно продемонстрированная, явно что-то да обозначает. А вот что, то это и предстоит всем тут разрешить.
При этом зевать вот так демонстративно на таких вот собраниях не каждый себе может позволить. Что указывает на то, что господин Орлов занимал одно из самых высоких положений в этом финансовом мире, среди людей с глобальными мыслями насчёт современного миро-построения, где без своей иерархии не обошлось.
Так на самой первой и низшей ступени этой иерархической лестницы, человек себя осознавший не простым человеком, а много чего могущий, склоняется к тому, чтобы чихать на всех и на этом он будь здоров живёт. Далее, при продвижении им к вершинам управления, он каменеет лицом и мыслями, и перестаёт понимать всех этих людишек, мельтешащихся у него под ногами. Ну а если ты человек всё-таки незаурядного ума, то ты на этой ступени своего развития не остановишься, и встряхнёшь с себя всю усталость и незыблемость своего миро положения, и пойдёшь дальше в своём, как минимум, самовыражении. Где вот такая скучающая зевота, а никак не сонная, как могли бы подумать поверхностные и приземлённые умы, есть проявление твоей умудрённости жизненным опытом, не без своего перенасыщения знаниями всего и вся. Меня, мол, уже ничем не удивишь, я всё это уже слышал и знаю, к чему всё это приведёт.
А вот к чему всё это приведёт, многим здесь на собрании людям совершенно невдомёк (кроме само собой Орлова), вот они и начинают не сводить своих взглядов с Орлова, который явно что-то такое важное знает, что всем может грозить в будущем, или по крайней мере, он сумеет с прогнозировать эту беду. Ну а то, что всех их людей при финансах ждёт непременно беда, то это даже не обсуждается, когда они привыкли жить в стрессовых ситуациях ежедневно, – ведь капиталы нужно сохранить и приумножить, а это уже большой стресс, – и ничего другого не ожидают хотя бы ещё потому, что именно ставка на беду, а лучше, конечно, на глобальную, приносит наибольшие дивиденды. И им лишь одно нужно угадать, в какой области человеческой жизни ожидается катастрофа, чтобы сделать в эту область жизнь свои вложения.
– Да вот есть у меня мысль, со своими параллелями. – Вальяжно развалившись на стуле, покручивая в руках ручку, под внимательными взглядами людей вокруг заговорил Орлов. – Если взмах бабочки в Токио иногда может вызвать дождь в Нью-Йорке, то, чем я хуже её. А если этот так, в чём я нисколько не сомневаюсь и если будет нужно, то я готов это обосновать с помощью теологических инструментов, то вот эта моя зевота, чем не основание, если не для дождя в Нью-Йорке (с этим делом и бабочки справляются), а скажем так, для чего-то более глобального. – Господин Орлов на мгновение задумался и, вдруг озарившись во взгляде, выдал такое, что сразу никто тут и не понял. – Например, для апокалипсиса! – чуть не подскочив с места, громко заявляет господин Орлов, в тоже мгновение вогнав всех находящихся здесь в конференц-зале заседателей в свой умственный, наполненный тревожностью мыслей ступор. Где самым распространённым вопросом вставшим колом в головах всех этих инвесторов был: Что он этим хочет сказать?! Неужели, нас всех ждёт чёрный понедельник, с катастрофическим падением рынков?!
Правда были и такие, кто смотрел на всё более шире, и они, задавшись вопросом: «А может торнадо прямо в самом городе, раз он упомянул бабочку?», посмотрели в панорамное окно, которое ограждало этот конференц-зал от уличного пространства на этой высоте поднебесья. А там вроде бы ничего такого не наблюдается, но всё равно не утешает этих людей, уже уверивших себя в том, что точно будет буря.
