Семья состояла из мужа, здоровяка в традиционной набедренной повязке, его жены, еще молодой, миниатюрной и хорошо сложенной женщины, одетой в длинную индейскую рубашку, и двенадцатилетней девочки, такой же пугливой, как и ее мать. Однако подарки, предложенные гостями, – тафия и сигары для мужа, стеклянные бусы и зеркальце для матери и дочери – произвели впечатление. Эти побрякушки высоко ценятся венесуэльскими индейцами.

Вся обстановка состояла из закрепленных за бамбуковые перекрытия хижины гамаков и трех или четырех корзин, называемых канасто[74], куда индейцы складывают одежду и самые ценные предметы домашнего обихода.

Вспышки молний зигзагами прорезали южную часть горизонта

Нравилось это сержанту Марсьялю или нет, но он вынужден был провести ночь под одним кровом с пассажирами «Марипаре», так как иного он нигде не нашел. Господин Мигель, в еще большей степени, чем его коллеги, старался выказать внимание обоим французам, и Жан де Кермор, несмотря на свирепые взгляды дядюшки, смог чуть ближе познакомиться со своими попутчиками. А маленькая индианочка, очарованная его приветливостью, буквально не отпускала его от себя.

Снаружи бушевала гроза, и разговор часто прерывался громовыми раскатами. Ни индианка, ни девочка не выказывали страха, даже когда раскаты грома без малейшего интервала следовали за разрядами молний. Наутро они увидели вокруг хижины сожженные молнией деревья.

Индейцы привыкли к столь частым на Ориноко грозам и не испытывали ни страха, ни беспокойства. Чего нельзя было сказать о юноше, который хоть и «не боялся грома», но ощущал какую-то внутреннюю тревогу, нередко свойственную впечатлительным натурам.

Беседа между гостями и хозяевами затянулась до полуночи, и даже сержант Марсьяль с удовольствием принял бы в ней участие, знай он испанский язык так же, как его племянник.

Речь шла о работах, которые каждый год привлекают в эти края сотни индейцев. Конечно, черепахи встречаются и на других пляжах Ориноко, но в таком количестве их можно увидеть лишь на песчаных отмелях между Рио-Кабульяре и деревней Ла-Урбана. Хозяин дома, хорошо знавший черепашьи повадки и сам ловкий охотник, сказал, что, начиная с февраля, здесь можно увидеть буквально сотни тысяч черепах.

Само собой разумеется, индеец, не сведущий в естественной истории, не мог сказать, к какой разновидности относятся черепахи, расплодившиеся в таком количестве на отмелях Ориноко. Он просто охотился на них вместе с индейцами других племен и метисами льянос, собирал яйца, извлекал из них масло таким же нехитрым способом, каким извлекают масло из олив. На берег вытаскивают лодку, поперек лодки ставят корзины с яйцами. Яйца разбивают палочкой, и их смешанное с водой содержимое стекает на дно лодки. Час спустя масло всплывает на поверхность. Его подогревают до тех пор, пока вода не испарится и оно не станет прозрачным. Вот и все.

– Говорят, что это масло великолепно, – поделился Жан сведениями, почерпнутыми из его любимого путеводителя.

– Действительно, великолепно, – ответил господин Фелипе.

– А к какой разновидности относятся эти черепахи? – спросил юноша.

– Это Cinosternon scorpioides, – ответил господин Мигель, – панцирь их достигает метра в диаметре, и весят они не менее шестидесяти фунтов.

До сих пор молчавший господин Баринас заметил, что научное название этих скорпиоидов Podocnemis dumerilianus, что, однако, не произвело на индейца ни малейшего впечатления.

– Еще один вопрос, – обратился Жан де Кермор к господину Мигелю.

– Ты слишком много болтаешь, племянничек, – пробормотал сержант, подергивая свой ус.

– Сержант, – улыбаясь, спросил господин Мигель, – зачем мешать вашему племяннику узнавать новое?

– Потому что… потому что ему незачем знать больше своего дяди.

– Согласен, мой дорогой Ментор[75], – ответил Жан, – но вот мой вопрос: эти животные опасны?

– Они могут быть опасны своей многочисленностью, и лучше не оказываться на пути сотен тысяч черепах…

– Сотен тысяч!

– Именно так, месье Жан. Ведь чтобы наполнить маслом десять тысяч бутылей, как это делается ежегодно, нужно не меньше пятидесяти миллионов яиц. А так как каждая черепаха откладывает в среднем сотню яиц, часть которых поедается хищниками, и так как, тем не менее, их хватает еще и на воспроизводство вида, то я полагаю, что число черепах, посещающих эту часть Ориноко, достигает миллиона.

В расчетах господина Мигеля не было преувеличения. Тут появлялись действительно мириады животных. Движимые таинственным влечением, они напоминают, по словам Элизе Реклю, живую приливную волну, медлительную и непреодолимую, сметающую все на своем пути, словно наводнение или снежная лавина.

Надо сказать, что люди истребляют черепах в огромном количестве, и в один прекрасный день вид может оказаться полностью уничтоженным. К великому сожалению индейцев, некоторые отмели, в частности пляжи в устье Меты, уже опустели.

Индеец рассказал, как ведут себя черепахи в период кладки яиц. Начиная с середины марта, примерно в течение трех недель, черепахи бороздят обширные песчаные отмели, выкапывают ямы глубиной до двух футов, куда они откладывают яйца, а затем тщательно засыпают их песком.

Индейцы ценят черепах не только за масло, получаемое из их яиц, но и за их нежное и вкусное мясо. Поймать черепаху в воде практически невозможно, но на суше ее достаточно перевернуть палкой на спину, и она становится совершенно беспомощной, потому что сама не может снова встать на лапы.

– С людьми такое тоже бывает, – заметил господин Баринас, – потеряв точку опоры, они уже не могут подняться.

Очень справедливое замечание, завершившее несколько неожиданным образом разговор о черепахах Ориноко.

Тут господин Мигель обратился с вопросом к индейцу:

– Скажите, вы не видели двух путешественников, плывущих вверх по Ориноко, которые были в Буэна-Висте четыре или пять недель назад?

Жан де Кермор с волнением ожидал ответа индейца, ведь речь шла о его соотечественниках!

– Двух европейцев? – спросил тот.

– Да… двух французов.

– Пять недель назад?.. Да, я их видел. Они провели здесь сутки, и их лодка стояла на том же месте, что и ваша.

– Они были здоровы? – спросил Жан.

– Здоровы. Двое крепких и жизнерадостных мужчин. Один из них охотник, мне бы таким быть. Сколько он подстрелил пум и ягуаров! И карабин у него завидный… С таким оружием не промахнешься, с пятисот шагов попадешь в голову оцелоту или муравьеду!

Индеец говорил с азартом, глаза у него блестели. Он ведь тоже был отличный стрелок и страстный охотник. Но как мог он со своим грошовым ружьем, стрелами и луком тягаться с современным оружием этого француза!

– А его спутник? – спросил господин Мигель.

– Его спутник? О, тот ищет всякие растения, собирает травы, – ответил индеец.

Тут индианка что-то сказала своему мужу на местном наречии, и тот тотчас же добавил:

– Да, да… я ему дал одно растение, очень редкое. Он был так доволен, что нарисовал нас одной машинкой… нарисовал на зеркальце…

– Наверное, он их сфотографировал, – сказал господин Фелипе.

– А вы нам не покажете эту картинку? – попросил господин Мигель.

Девочка встала. Открыв одну из стоящих на полу корзин, вынула оттуда «маленькую картинку» и протянула ее юноше.

Это действительно была фотография. Индеец стоял в своей излюбленной позе, на голове – плетеная шляпа, на плечах – накидка; справа от него – его жена в длинной рубашке, со стеклянными браслетами на руках и ногах; слева – девочка в набедренной повязке скорчила уморительную гримасу, как маленькая обезьянка.

– Я знаю, что они переправились через реку, добрались до Ла-Урбаны, где оставили свою пирогу, и пошли через льяносы в сторону восхода солнца.

– Они были одни?

– Нет, с ними был проводник и три индейца из племени мапойе.