21 февраля 1917 г. ближайшее окружение Царя знало, что «что-то замышляется»[67]. Д.С. Боткин, брат убитого с Царской Семьёй в Екатеринбурге лейб-медика, писал в 1925 г.: «Мы не должны забывать, что вся поездная прислуга, вплоть до последнего механика на Царском поезде, была причастна к революции»[68]. 22 февраля в доме командира 1-й стрелковой дивизии генерал-майора П.А. фон Коцебу в присутствии множества гостей офицеров открыто говорили о том, что «Его Величество больше не вернётся со Ставки»[69].
22 февраля 1917 г. Император Николай II неожиданно отбыл из Царского Села в Могилёв. Государь уезжал срочно, по какой-то важной причине. А.А. Вырубова вспоминала, что накануне отъезда Николай II был очень чем-то расстроен. Императрица сообщила ей, что «Государь уезжает», но «ненадолго, что через несколько дней вернется»[70]. Из воспоминаний очевидцев становится ясно, что решение Николая II ехать в Могилёв было принято после телефонного, или по прямому проводу, разговора с генералом М.В. Алексеевым, который просил его срочно прибыть в Ставку для того, чтобы «переговорить по некоторым вопросам»[71]. С.К. Буксгевден свидетельствовала: «Я находилась возле Императрицы в тот момент, когда Государь пришёл к ней с телеграммой в руке. Он сказал Императрице: “Генерал Алексеев настаивает на моём приезде. Не представляю, что там могло случиться такого, чтобы потребовалось моё обязательное присутствие. Я съезжу и проверю лично. Я не задержусь там дольше, чем на неделю, так как мне следует быть именно здесь”»[72]. Г.М. Катков считает, что «из имеющихся источников, неясно, почему Алексеев настаивал на личном присутствии Верховного Главнокомандующего. В свете последующих событий отъезд Императора в Могилев, предпринятый по настоянию Алексеева, представляется фактом, имевшим величайшее бедствие»[73].
Что же мог сообщить генерал М.В. Алексеев, чтобы Николай II срочно выехал в Ставку? Анализ имеющихся источников даёт возможность предполагать, что участник заговора М.В. Алексеев сообщил Государю о существовании в Ставке военного заговора. Приоткрыв часть правды, заговорщики придали ей правдоподобность действиями В.И. Гурко. 21 февраля 1917 г. встревоженный Государь сказал А.Д. Протопопову, что Гурко не выполняет его приказов с присылкой войск и что он едет в Ставку, чтобы прислать в столицу кавалерию[74].
22 февраля Николай II встречался с Великим Князем Михаилом Александровичем[75], который убеждал: «В армии растёт большое неудовольствие по поводу того, что Государь живёт в Царском и так долго отсутствует в Ставке»[76]. В результате 22 февраля 1917 г. Царь покинул столицу, в которой немедленно начались беспорядки.
Днем 23 февраля 1917 г. Император Николай II прибыл в Могилёв. На вокзале его встречали: генерал-адъютант М.В. Алексеев, генерал-адъютант Н.И. Иванов, адмирал А.И. Русин, генерал от инфантерии В.Н. Клембовский, генерал-лейтенант П.К. Кондзеровский, генерал-лейтенант А.С. Лукомский, генерал-лейтенант В.Н. Егорьев, генерал от кавалерии А.А. Смагин, протопресвитер Георгий Шавельский, могилёвский губернатор Д.Г. Явленский[77]. Они, по свидетельству Воейкова, произвели на Государя впечатление людей, чем-то смущённых[78]. Государь отправился в штаб, где имел часовой разговор с М.В. Алексеевым[79].
Ставка встретила Государя отнюдь не радостно. Ее старшие чины открыто говорили: «Чего едет? Сидел бы лучше там! Так спокойно было, когда его тут не было»[80]. Д.Н. Дубенский свидетельствует, что вечером 23 февраля к нему подходили чины Ставки и утверждали, что в Петрограде ожидаются тревожные дни «из-за недостатка хлеба»[81]. Дубенский также отмечал, что «уже с первых часов приезда туда Государя чувствовалась некоторая неуверенность в общей государственной жизни России»[82].
Николай II по прибытии в Могилёв выглядел встревоженным. Протопресвитер Георгий Шавельский отмечал, что «в наружном его виде произошла значительная перемена. Он постарел, осунулся. Стало больше седых волос, больших морщин – лицо как-то сморщилось, точно подсохло»[83].
24 февраля, в пятницу, в Петрограде в забастовках приняло участие около 170 тысяч рабочих. Нарастающее рабочее движение не волновало ни правительство, ни Думу. Совет министров, заседавший в те дни, даже не нашёл нужным обсудить на своём заседании проблему рабочих выступлений. Министры считали, что это дело полиции, а не политиков. Военные власти были озабочены проблемой, каким образом довести до сведения населения, что хлеба в Петрограде достаточно.
Первые известия о петроградских событиях дошли до Ставки вечером 24 февраля[84]. В.Н. Воейков стал настаивать, чтобы Государь как можно скорее вернулся обратно. Но Николай II «возражал, что он должен пробыть дня три-четыре, и раньше вторника уезжать не хочет»[85]. Причины, по которым Император Николай II упорно не хотел уезжать из Ставки, сегодня не понятны. По всей вероятности, они были связаны с той целью приезда Царя в Ставку, какая была изложена ему М.В. Алексеевым.
Полковник В.М. Пронин утверждал, что из Петрограда 24 февраля «доходили слухи о могущих быть “крупных переменах наверху” и даже о “дворцовом перевороте”»[86]. 24 февраля Государь разговаривал с Государыней по телефону из своего кабинета, и Государыня сообщила, что «толпы рабочих требовали хлеба, и было несколько столкновений с полицией, но всё это сравнительно быстро успокоилось»[87]. Вечером того же дня Николай II получил телеграмму от Императрицы Александры Феодоровны, в которой говорилось, что «совсем нехорошо в городе»[88]. 25 февраля в Ставку прибыли первые официальные телеграммы о положении дел в столице: генерал С.С. Хабалов сообщал, что «волнения в Петрограде приняли угрожающие размеры»[89]. В тот же день В.Н. Воейков получил шифрованную телеграмму от А.Д. Протопопова, в которой тот сообщал о «серьёзных беспорядках» на Знаменской площади[90]. Воейков вновь убеждал Николая II немедленно покинуть Ставку, «но Государь продолжал настаивать на своём отъезде во вторник»[91].
Государь сразу оценил всю серьезность событий: 25 февраля он направил генералу С.С. Хабалову телеграмму, в которой отдал четкий и недвусмысленный приказ: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжёлое время войны с Германией и Австрией. НИКОЛАЙ»[92]. Как утверждал Г.М. Катков: «Телеграмма была составлена самим Государем и послана без консультаций с кем бы то ни было»[93]. Генерал Е.И. Мартынов, перешедший после октябрьского переворота на сторону большевиков, утверждал, что телеграмма была написана Государем собственноручно[94]. О том, как реагировал генерал Хабалов на царскую телеграмму, видно из его показаний комиссии Временного правительства: «Государь повелевает прекратить во что бы то ни стало… Что я буду делать? Как мне прекратить? <…> Я убит был – положительно убит!»[95] Характерны слова и военного министра М.А. Беляева, сказанные С.С. Хабалову: «Ужасное впечатление произведёт на наших союзников, когда разойдётся толпа и на Невском будут трупы»[96].
Таким образом, чёткое повеление Императора Николая II решительно подавить беспорядки натолкнулось на безволие военных руководителей Петрограда. Они продолжали проводить время в бесплодных заседаниях, обсуждая проблему выпечки хлеба да сокрушаясь о том впечатлении, какое произведёт вид расстрелянных бунтовщиков на «чувствительных» союзников.
26 февраля в 10 ч. утра Государь был на Божественной литургии. Во второй половине дня он получил телеграмму от генерала Хабалова, в которой тот сообщал, что в столице идут столкновения войск и полиции с демонстрантами, есть убитые и раненые. Видимо, нервное напряжение было у Государя настолько сильным, что во время литургии у него случился сердечный приступ[97]. В письме к Императрице 26 февраля Николай II сообщал: «Сегодня утром во время службы я почувствовал мучительную боль в середине груди, продолжавшуюся 1/4 часа. Я едва выстоял, и лоб мой покрылся каплями пота. Я не понимаю, что это было, потому что сердцебиения у меня не было, но потом оно появилось и прошло сразу, когда я встал на колени перед образом Пречистой Девы»[98].
