Мне нужно как можно быстрее вернуться к Аэнор.

***

Я стоял у двери спальни, где оставил её, и уже чувствовал, что что-то не так. В комнате как будто вибрировало напряжение. Когда дверь распахнулась, я обнаружил Аэнор, одетую в белое платье на пуговицах.

Она сидела на кровати и сердито смотрела на меня.

— Ты ходил за морским стеклом, не так ли?

— Если бы ты видела, что я сделал с пятью охранниками наверху, ты бы захотела иметь его при себе.

Она направилась к двери.

— Я не стану им пользоваться. Мы вернёмся к Оссиану домой, проведаем Джину, а там отыщем другую ведьму. Я знаю, как связаться с Лиром, если он мне понадобится. Может, он даже откроет нам портал, чтобы добраться в нужное место.

От упоминания имени Лира мои губы скривились. То есть, мы будем полагаться на Лира? Эта мысль вызывала у меня желание спалить ещё одну лестницу, полную охранников. Но, полагаю, если он действительно может ей помочь, я не позволю своей гордости встать на пути.

Аэнор уже очутилась у двери. Она обернулась, чтобы взглянуть на меня.

— Ты идёшь?

Я без единого слова последовал за ней, и мы вышли в коридор.

Аэнор покосилась на меня.

— Тебе сколько лет? Десятки тысяч? Должно быть, за всё это время ты встречал нескольких ведьм.

— Я им не очень-то нравлюсь. В целом я не могу сказать, что за своё время на Земле обзавёлся друзьями. Через минутку ты увидишь, почему.

По мере того, как мы поднимались по лестнице, вонь ударила по мне.

Аэнор увидела их первой.

— Что, во имя всех адов…

Перед нами лежали обугленные тела, стены с обеих сторон почернели. Кристаллизовавшиеся мозги мужчины блестели в мрачном освещении.

— Они стали на моём пути, — сказал я.

Она повернулась ко мне, поморщившись.

— И непременно нужно было использовать этот способ?

— Кажется, они хотели тебя убить. Я потребовал кровной жертвы, чтобы удостовериться в их верности. Они отказались.

— Ты говорил мне никогда не приносить жертв. У тебя с этим какие-то моральные проблемы. И что же случилось?

Я скрестил руки на груди, довольный тем, что доказал свою правоту в отношении морского стекла.

— А случилось то, что боги не должны находиться на Земле, Аэнор. Потому что мы полны ревностной ярости и гнева. Наша бездна нужды, наше желание поклонения — это никогда не будет утолено.

Аэнор уставилась на меня.

— У тебя были свои моменты умиротворения на Земле. Ты рассказывал мне про рассветный хор птиц, лучи восходящего солнца на полу твоей пещеры. Ты был умиротворённым час назад, в той замшелой спальне, пока не принялся возиться со шторами. Тогда ты не требовал жертвоприношений. Просто тебе нужно больше таких моментов, чтобы заполнить пустоту.

— Всего-то?

— И в любом случае, думаю, ты убил охранников, потому что тебе пришлось. Это были стражники Тетры. Если бы ты позволил им жить без кровной клятвы, я бы погибла. Так что ты сделал то, что должен был. Нечего раздувать шумиху.

Временами Аэнор бывала поразительно прагматичной.

— Возможно, — ответил я.

Она скривила губу при виде тел, занимавших пространство лестницы.

— Однако я могла бы сделать это, не узнавая, как выглядят испепелённые мозги.

— За нами гонится немало людей, и нам нужно уходить, — я ощутил внезапную спешку, желание вытащить её отсюда, излечить проклятие в её венах. Что, если Тетра достаточно пребывает в реальности, чтобы общаться с моей бывшей женой? В моём лице они могли обрести общего врага.

Я подхватил Аэнор на руки и быстро зашагал вверх по лестнице. Пинком я открыл дверь в ночь. На галерее башни мои крылья расправились, и я взлетел в тёмное небо. По нам хлестал ветер, но моё тело согревало Аэнор, так что она не замёрзнет осенней ночью.

Когда руки Аэнор обвили мою шею, пламя моего проклятия начало немного успокаиваться. Ощущение её мягких волос на моей шее и вид мерцающих над нами звёзд почти даровали мне одно из тех мгновений умиротворения. Она делала меня… почти здравомыслящим. И я не чувствовал себя одиноким. На самом деле, мне казалось, будто наши сердца бились в одном ритме. Это всё равно что выползти из тёмной пещеры и увидеть восходящее солнце.

Моё имя означало «полный, цельный». С тех пор, как я пал, это имя напоминало худший случай неправильного употребления. Я был противоположностью целостности. Но именно так я чувствовал себя сейчас с Аэнор, под куполом мерцающих звёзд. Я чувствовал себя целым.

Она посмотрела на меня из-под ресниц.

— Расскажи мне побольше про то, каким ты был до проклятья. Каким был один день из жизни Салема, Короля Маг Мелла?

— Мне часто не сиделось на месте. Мне не нравилось спать. Меня окружали просители, вечно чего-то желающие… Временами я один уходил в свой маленький коттедж. Мне нравилось есть сладкие блюда: плоды вереска с яблоками, брусничные и терновые пироги с мёдом.

Губы Аэнор изогнулись.

— Ладно. То есть, ты питался как маленький ребёнок. И ещё, во имя богов, что за фрукты такие ты упоминаешь? Они вообще существуют?

Я почти забыл про них. Проклятие испортило мой аппетит до такой степени, что я желал лишь крови и страданий других людей.

— Это реально существующие плоды и ягоды; тебе обязательно нужно попробовать их.

Моя улыбка померкла от понимания, что наверняка меня не будет рядом, когда она вкусит их в первый раз.

— В любом случае, по утрам я бывал у моря, смотря, как восходит солнце. Шахар временами навещала меня, но ей не нравилось жить при дворе. В те дни меня легко обуревала тоска, и я пользовался амфитеатром, чтобы затевать там бои между монстрами и солдатами. А когда мне становилось совсем уж скучно, я сам сражался с монстрами. На небесах я был воином. В Маг Мелле у нас не имелось врагов, так что мне приходилось искать способы развлечь себя. Но ни у кого не было шансов против бессмертного короля с безграничной огненной мощью.

— То есть, тебе приходилось сражаться с монстрами вместо других фейри.

— Временами я вёл наши войска войной на близлежащие дворы. Я требовал, чтобы они платили нам огромную дань, иначе я их разрушу.

— Ладно. Мрачноватый такой поворот после брусничных пирогов.

— Мне нравилось быть тираном, — сказал я. — И больше всего мне нравилось, что женщины тех дворов ненавидели меня, но в то же время желали. Это было одно из моих лучших развлечений — соблазнять их, зная, что потом это слегка ломало их изнутри. Видишь ли, дело не только в соблазнении; дело в разрушении их. В этом вся привлекательность. Честно говоря, думаю, ощущение запретности сделало секс лучше для нас обоих.

Аэнор уставилась на меня.

— И это было до твоего проклятья, верно?

— О да. Не надо ошибочно полагать, что любовь к рассвету и фруктовым пирогам делает меня хорошим, Аэнор. Эти вещи никак между собой не связаны. В любом случае, что бы я ни делал, всё было без толку, потому что мне вечно чего-то недоставало. Я всегда был неполным, сломленным. Никогда не знал покоя, вечно бродил где-то. Потому что именно это случается, когда бог падает с небес. Он вечно голоден.

Она нахмурилась, как будто раздражаясь на меня, затем повернулась и посмотрела на море. Она надеялась, что до проклятья я был идеальным джентльменом, что моя жизнь состояла сплошь из цветочков и птичьего щебета.

Но я не мог рассказать ей эту историю, потому что это неправда.

Пока я летел, вокруг нас хлестал ветер. Я хотел, чтобы она нарушила своё гнетущее молчание.

— А что ещё ты делала в Ис, кроме сна под корявым корнуэльским дубом? — спросил я.

Она смахнула прядь волос с лица, по-прежнему не глядя на меня.

— Хмм. Ну, моя магия часто ошеломляла меня. Из-за неё всё казалось слишком ярким, слишком живым. Это постоянное ощущение ошеломления. Так что, как и ты, я много времени проводила в бокалах, как говорится, опьянённая вином. Много пила под старым корявым деревом или читала в одиночестве. Иногда я посещала балы, но предпочитала одиночество.