надо.

Головин задумчиво посмотрел по сторонам, словно решая, стоит ли говорить об этом, потом показал взглядом на ширмы, отделяющие кабинеты от общего зала, и тихо прошептал:

– Тут между Тяжем и Самсоном непонятки возникли… Решить им кое-что между собой надо. Вон там они сидят.

– Ты, давай, не увиливай, – продолжал настаивать Александр. – От тебя-то чего ему надо… Ты, водила с Нижнего Тагила?

Головин хитро усмехнулся.

– Я так думаю, что они там у себя решили выкурить трубку мира.

– А ты здесь причем?

– А при том, что я им сейчас табачок подбросил.

– Какой табачок? – не понял Матвеев.

– Травку.

Александр ахнул:

– Так ты, Башка, еще к тому же и барыга?

Головин нахмурился. Взяв графин, он, осмотрел его и поставил обратно на стол.

– Никакой я не барыга. А впрочем, всё, проехали! Давай тяпнем по последней, и будем на девочек смотреть… Гляди, какие красавицы!

Они выпили, а после, молча, уставились на сцену, где ансамбль из шести танцовщиц исполнял канкан.

Захмелевший Матвеев во все глаза глядел на сцену и не мог понять, что это такое: танец или стриптиз. Почти обнаженные девицы с одинаковыми прическами и цветом волос высоко задирали ноги, громко визжали и то и дело показывали публике голые задницы.

– Ну, как, нравится? Ничего девочки? – Юрка толкнул локтем Александра. – Хочешь, познакомлю?

– Ага, – засмеялся Александр, – вон с той, второй с права от тебя.

– Это с той, что ли? – Головин указал пальцем на одну из танцовщиц. – Не угадал. Давай дальше.

– Это почему не угадал? – не согласился Матвеев. – Хочу ее!

– Боюсь, дорого она тебе обойдется. Это, что б ты знал и не дергался, Наденька Кислицына – подруга Самсона.

– Понял. Виноват. Больше не повторится. – Александр приложил ладонь к правому виску. – Позвольте еще одну попытку?

– Валяй!

– Тогда хочу вон ту, крайнюю, рядом с Наденькой.

Головин нахмурился и отрицательно покачал головой.

– Давай дальше!

– А это еще почему?

– А потому, что Оксана Марфина – подруга одного моего кореша, можно даже сказать, брата. Кстати, у нее сегодня первое выступление.

– Дебют?

– Ага, он самый! Ее кореш откуда-то с юга привез и сразу сюда устроил. Хорошая девочка! – причмокнул Юра.

– А твой кореш-брат на одну ночь часом не подвинется?

Головин удивленно посмотрел на Александра.

– Ну, ты и наглец! – рассмеялся он. – Не дай тебе бог столкнуться с ним. Страшный человек.

Канкан закончился. Танцовщицы, одна за другой, спустились со сцены и скрылись за боковой дверью. В ту же секунду, отодвинув ширму, из кабинета вышел Самсон и прошел вслед за ними.

Не успели Головин и Матвеев обсудить достоинства и недостатки понравившихся танцовщиц, как из боковой двери снова появился Самсон. В сопровождении переодетых в вечерние костюмы Нади Кислицыной и Оксаны Марфиной, он прошел через зал и скрылся в кабинете, из которого вышел несколькими минутами ранее.

Головин выругался.

– Ты чего? – удивленно посмотрел на него Александр.

– Ничего! Просто Тяж с Самсоном, кажись, сегодня настроились с девочками повеселиться!

– А тебе всю ночь их в машине ждать! – догадался Матвеев. – Ну, ну.

Он засмеялся. Посоветовав Юре идти работать на завод, подвинул к себе тарелку с овощным салатом и взялся за вилку.

Через полчаса Самсон появился еще раз. С озабоченным видом быстрым шагом прошагал до боковой двери и скрылся за ней.

А буквально через несколько минут в ресторан ворвался отряд ОМОНа.

Опрокидывая попадавшиеся на пути стулья, бойцы первым делом бросились в кабинеты. Затем обследовали подсобные помещения и только после этого принялись проверять документы у тех, кто находился в общем зале.

Показывая свое удостоверение и отвечая на вопросы милиционеров, Матвеев краем глаза успел заметить, как из кабинета, откуда только что вышел Самсон, заломив руки за спину, выволокли какого–то здорового парня.

– Тяж! – глядя на здоровяка, прошептал одними губами внезапно побелевший Головин, и низко опустил голову».

На этот раз Полина была в длинной шерстяной юбке и изящной кофточке. Она вышла на середину комнаты и, приподнявшись на цыпочки, с интересом осмотрелась по сторонам.

Отметив, что ничего с момента ее последнего прихода не изменилось, она перевела взгляд на Романова и, капризно сжав губы, попросила не томить.

– Ну, показывайте же, я жду!

Растягивая удовольствие от встречи, Романов нарочито неспешно сел на диван.

– Как здоровье? Как дела? – посмотрев Полине прямо в лицо, поинтересовался он. – А у меня всё хорошо, спасибо.

– Ой, извините! Скажите, как ваши дела? – воскликнула Полина. И тут же засмеялась, поняв, что задала вопрос, ответ на который уже прозвучал.

Романов довольно кивнул. Положил ногу на ногу и задал еще один вопрос:

– Скажите, а почему вы всё время улыбаетесь?

Полина на мгновенье задумалась. Пожала плечами и, сцепив руки за спиной, медленно прошлась по комнате.

– Не знаю… Наверное, оттого, что я долго занималась народными танцами. В ансамбле от нас постоянно требовали улыбаться даже во время репетиций. Вот, видимо, с тех пор улыбка ко мне и приклеилась.

– Понятно, – вздохнул Романов.

Тяжело встав с дивана, он поправил брюки. Сказал, кивнув на стол, что рукопись в папке.

Полина быстро подошла к столу. Вытащила из бумажной папки отпечатанные листы и, сев на стул, с интересом принялась за чтение.

Романов, дабы не мешать ей, подошел к окну. Скрестил руки на груди и, раскачиваясь взад-вперед, принялся наблюдать за тем, как во дворе его дома мальчишки играли в хоккей.

Он не любил хоккей. И, тем не менее, наблюдая за ходом бестолковой, по его мнению, игры, он пришёл к мысли о том, что в будущем любого человека нет ничего такого, ради чего стоило бы торопиться взрослеть, поскольку взрослость – это не что иное, как время несбывшихся детских надежд.

С этой мыслью Романов задернул шторы. Отошел от окна, и встав у Полины за спиной, спросил:

– Ну, как, много прочитали?

Полина подняла голову. С любопытством посмотрев на него, спросила: за что он так не любит танцовщиц.

– Кто? – удивился Романов. – Я?

– Ну да! Иначе, я думаю, вы бы не написали… – она наклонилась над рукописью и, отыскав глазами нужное место, процитировала: – Вот: «захмелевший Матвеев во все глаза глядел на сцену и не мог понять, что это такое: танец или стриптиз. Почти обнаженные девицы с одинаковыми прическами и цветом волос высоко задирали ноги, громко визжали, и то и дело показывали публике голые задницы». Ну что это, в самом деле?

– А что, вы считаете: этих девиц можно назвать танцовщицами?

– Конечно! – горячо произнесла Полина. – Возьмите, к примеру, Бориса Моисеева. Его тоже трудно назвать танцором в привычном понимании этого слова, однако, скажите, у кого повернется язык утверждать, что его шоу не являются искусством?

– У меня повернется! По-моему, его танцы хороши только тем, что во время их исполнения он не поет. Шучу, конечно. А если говорить серьезно, для меня разница между профессиональным танцором и вашим Моисеевым такая же, как между начинающим музыкантом, срывающим овации после исполнения красивой пьески, и маэстро-виртуозом.

Полина выпрямилась и, поджав губы, обиженно произнесла:

– Вы рассуждаете как дилетант! Я полжизни танцевала… Да что там я! Я знаю людей, танцоров от Бога, которые отдали бы душу только за то, чтобы достичь половины того, чего сумел добиться Моисеев… Это – большой артист! Что же касается танцовщиц варьете, то у каждой из них за плечами профессиональная подготовка и богатый опыт выступлений на сцене. Кроме того, все они выдержали большой конкурс…

– У кого ноги длиннее, – вставил Романов.

– Да! Представьте себе, и это тоже! Кроме мастерства, они, между прочим, еще должны соответствовать определенным стандартам.