«Вопрос по существу», – с интересом поднял голову серый человек.

– Понимаете…, я – бизнесмен, я потратил всю жизнь, пробиваясь к вершине успеха. Я заработал свое состояние кровью и потом. В общем…, – замялся Прокудин-Николаев, – Мне кажется, что я заплатил завышенную цену.

Зал загудел, возбужденно переговариваясь.

– Узнаем мнение зала! – не к месту радостно вскрикнул ведущий и повернулся к аудитории.

Взметнулся частокол рук, желающих задать вопрос герою шоу или просто высказать свое «авторитетное» мнение по этой теме.

Ведущий «озабоченно» оглядывал зал, всем видом показывая свои невероятные «терзания» по поводу того, к кому первому подойти с микрофоном.

– У меня вопрос! – раздался густой бас.

Все обернулись.

«Обязательно найдется выскочка», – недовольно поморщился ведущий.

– Я хочу задать вопрос господину Прокудину! – настойчиво повторил тот же голос.

Камера взяла «выскочку» крупным планом – человек в сером костюме стоял в, колыхающейся массе зрительного зала, как маяк в беспокойном море. Незыблемо и упрямо. Слегка подавшись вперед, он хмуро смотрел на Прокудина. Взгляд, холодный и пронзительный, казалось, готов рассечь его пополам.

– Почему вы не сказали о том, что вас не устраивает цена, но говорите об этом сейчас? Когда сделка состоялась? – нарочито чеканя слова угрожающе начал «серый».

Прокудин, побледнев, вцепился в подлокотники кресла с, нарастающим ужасом во взгляде смотря на «серого».

– Мне…, – задыхаясь пробормотал Прокудин.

– Нет. Это НАМ жаль потраченного на тебя времени. Впрочем… ты за него заплатил…, – перебивая Прокудина, подытожил «серый», – PACTIO DISSOLVERE…, – громко провозгласил он, подняв правую руку вверх и, не сводя взгляд с Прокудина, направился к выходу, – POENA, – негромко, но достаточно отчетливо произнес «странный гость», продолжая медленно идти, – POENA, – повторил он, останавливаясь в двери и поворачиваясь к Прокудину.

Не прекращая «гипнотизировать» собеседника, он с едва различимым хрустом, раздавил что-то носком ботинка и, решительно развернувшись кругом, пружинистым шагом вышел из студии.

«Бывают же странные люди!», – подумал про себя ведущий и, поворачиваясь к камере, произнес бодрым голосом: А мы продолжим программу после рекламной паузы! Не переключайтесь!

Никто не заметил, как от пола поднялся едва различимый черный дымок и, заструившись, неторопливо, но уверенно направился к Прокудину…

Запись остановилась. Худяков знал, что после рекламной паузы программа не продолжилась. Потому что не с кем её было вести. Прокудин-Николаев умер. Ну как умер? За какие-то 3 минуты он, из молодого, здорового парня, превратился в дряхлого старика, а затем в иссохший труп. За полчаса эфирного времени Худяков успел краем глаза ознакомиться с материалами уголовного дела «любезно предоставленными» Зыряновым. Папка, которую Зырянов ему передал была объемной: показания свидетелей, стенограмма передачи, полицейский отчет с места происшествия, медицинское заключение…

Задумчиво постукивая пальцем по столу, Худяков свернул окно медиапроигрывателя и набрал в строке поиска: РУРСУС. Поисковик, немного поразмыслив, вывел информацию на экран:

«РУРСУС» (лат.) – вновь, снова (наречие), дословный перевод – «очередной раз», используется – «второй шанс».

Встрепенувшись, Худяков быстро просмотрел конец записи, и застучал по клавиатуре.

Компьютер, пожужжав выдал:

«PACTIO DISSOLVERE» (лат.) – договор расторгнут,

«POENA» (лат.) – наказание.

Сыщик, откинувшись в кресле, достал сигарету, прикурил и, жадно затянувшись ароматным дымом, тихо произнес:

– POENA…

***

На следующее утро, появившись в центральном офисе «Парацельса», Худяков, поприветствовав секретаршу, сразу направился к двери.

Ограничивши обмен любезностями кивком, Худяков без приглашения сел за стол.

– С чего думаете начать? – поинтересовался Зырянов, исподлобья смотря на Худякова.

«Не спал. Пил. Скорее всего всю ночь», – отметил про себя Худяков.

Вид Зырянова подтверждал его догадку: выглядел тот, мягко говоря, не «комильфо». Всклокоченные волосы, кое-как приглаженные рукой, красные, из-за лопнувших капилляров, глаза, зеленоватый оттенок лица подчеркивала изрядная щетина. Завершал общую картину последствий поклонения Бахусу минувшей ночью, совершенно мятый костюм и щедрое, сладковато-тошнотворное, амбре перегара.

– Для начала прочешу Сеть на предмет неожиданно погибших милли -онеров, и пардоньте, – ардеров…, а там поглядим сколько ниточек потянется, – стараясь дышать ртом ответил Худяков (запах был тот ещё), – И куда…

– Время! Помните про время! – нервно вскрикнул Зырянов.

«Забегал, таракан», – подумал Худяков, а вслух добавил, – Я уже работаю!

– Отчет о работе – раз в неделю! – твёрдо заявил Зырянов.

– Отчет? – удивился Худяков.

– Не забывайте, что я полностью финансирую операцию, – прошипел Зырянов.

– Полноте, батенька, – Худякову доставляло искреннее удовольствие наблюдать как Зырянов багровеет от кипевшей в нем злобы, – С отчетами это вам не ко мне надо, это вам в полицию: они там большие любители бумагу марать, – и посерьёзнев добавил, – Я работаю на результат! Отчет будет один: я найду и приведу сюда этот ваш Рурсус!

– Идите, работайте, – закрыв глаза, не в силах спорить, злобно прошептал Зырянов.

– До свидания! «– Худяков поднялся и направился к двери, – Впрочем…, – смягчился он, – Если будет что-то важное – я сообщу», – сказал он не оборачиваясь. И вышел.

– Удачи, – скорее мысленно, чем вслух произнес Зырянов, проваливаясь в забытьё, – Мне…

– 2 –

Облицованный мрачноватыми, шершавыми гранитными плитами зал был обставлен по-спартански: кроме большого круглого стола и, стоящих вокруг него стульев, не было никакой мебели или других предметов интерьера. На стенах, равноудаленно друг от друга, располагались два десятка софитов, светивших приглушенным светом, отчего в помещении царил полумрак. Потолок зала терялся в темноте и не было никакой возможности разглядеть его.

Круглый стол из массива дуба, покрытый темным лаком, занимал центральную часть зала. Его гладкая, словно зеркальная, поверхность была инкрустирована надписями из серебристого металла. Надписей было двенадцать. Напротив каждой из них стоял резной, тяжелый монументальный стул с высокой спинкой. Центр стола украшала инкрустированная серебристым же металлом и заключенная в окружность надпись: «RURSUS. UNICUIQUE SECUNDUM OPERA EIUS»2.

За столом молча сидели четверо человек в серых балахонах. На головах, скрывая лица были надеты низко свисающие капюшоны.

Человек, сидевший напротив надписи «INDICIUM»3, что-то изучал в своём блокноте, изредка внося какие-то коррективы в содержание написанного. Далее по кругу, напротив надписи «CLERICUS»4, сидел человек с раскрытым перед ним блокнотом для записей. Центральное место, выделявшееся более высокой спинкой стула, пустовало. По обеим сторонам от него,

напротив надписей «MALUM» и «BONUM», сложив руки перед собой, сидели два человека. Очевидно было, что все ждут появления кого-то ещё. Тишину зала нарушил скрип двери и все разом повернули головы на звук.

В зал вошёл невысокий человек в коричневом балахоне, скрывающем в своих складках его телосложение. Так же, как и у всех присутствующих на его голове был низко надвинутый капюшон, скрывающий лицо глубокой, прямо-таки черной тенью, что вместе с полумраком, царившем в зале создавало впечатление, что вся эта сумеречная атмосфера была задумана как раз с целью придания личностям присутствующих статуса инкогнито. Что, без сомнения, так и было.