Честно говоря, когда я узнал, куда меня направляют, подумал, что все не так плохо. Проверка на владение оружием не пугала, а лишь подогревала мой интерес – ведь у меня есть Оррик. Я был уверен, что за время в дороге смогу уболтать его показать мне, что называется, пару приемов. Мастером, мне, конечно, не стать, но я знал, что экзамен можно пройти даже в том случае, если просто выдержать три минуты (именно столько продолжается поединок), уйдя в оборону. Больше меня пугало чудовищное, по меркам современного человека, время в пути.

Как оказалось, боялся я совсем не того. Оррик, не жалея красок, расписал нам процесс поступления, и теперь я понимал, что князь фактически подсунул мне дохлую кошку в мешке. Дело в том, что в Семинарию может поступить любой человек, кто в состоянии раз в год на протяжении трех лет оплачивать свое содержание – пятьдесят серебряных монет. Никаких иных условий не существует. Платишь – учишься, некоторым Семинария даже оплачивалась за счет особого распределения. По окончании обучения получаешь назначение в какой-нибудь церковный приход – свободных мест больше, чем претендентов.

Если же ты решил, что твое место – стоять плечом к плечу с Чистыми Братьями – так в народе прозвали инквизиторов, – будь добр, доказывай делом, а не словами, что ты достоин, ибо инквизитор – это идеал человека, образец добродетели и мужской красоты. Догадываетесь, куда я клоню?

В жюри приемной комиссии заседают одиннадцать человек – по одному от каждой Конгрегации рангом не ниже епископа. Экзаменатор, против которого нужно выстоять три минуты, – инквизитор с уровнем владения оружием не ниже «мастер меча». Так что бой на равных – это к любителям ненаучной фантастики, а пока претенденты на поступление летали по рингу, как нашкодившие котята.

Считалось, что экзаменатор проверяет их силу, ловкость и волю к победе. Чистота рядов инквизиции блюлась строго: пьяниц, любителей дурман-травы и улиток гнали взашей. За проступки карали без жалости. Главное, что касалось лично меня: Оррик не мог припомнить, чтобы в рядах братьев служили люди, имеющие какие-либо отклонения от общепризнанной нормы, – другими словами, кривоногим горбунам вряд ли будут рады в самой закрытой Конгрегации из всех, что он знал.

– Так что, – Оррик посмотрел на меня, – я бы сто раз подумал, прежде чем давал слово отправиться на испытание.

– Повторяю, – произнёс я с нажимом, – у меня, как и у вас, сложности с выбором.

Оррик вздохнул.

– Мое дело – предупредить.

Я повернулся к эльфу.

– Аридил, а ты что скажешь?

Эльф, наверное, впервые глядел на меня без пренебрежения и брезгливости.

– У меня достаточно времени, чтобы доказать, что принц – это не фарш.

Оррик в ответ на эти слова ухмыльнулся, а я подумал, что Аридил явно имел в виду что-то свое.

Следующий на нашем пути славный город Гавин мы решили обойти стороной. Делать там было нечего: мы крепко отоспались днем ранее, заодно пополнив запасы провизии в одной из деревень рядом с городом. Староста и слушать не пожелал, что нам нужно до заката миновать городские стены, и буквально силой забрал у нас лошадей, стоило мне заикнуться о цене за постой в гостинице. Всего за половину серебряного мы получили шикарное ложе на сеновале и место за хозяйским столом на ужин. А где-то за полночь Оррик, тихонько шурша соломой, испарился в ночной тишине. Спросонок я было решил, что его «прихватило» – мало ли как желудок отреагирует на незамысловатую деревенскую пищу, а потом, растянув рот до ушей, вспомнил, какими взглядами хозяйка одаривала нашего бравого инквизитора, когда Усан (так звали нашего хлебосольного хозяина), отвлекался на кого-то другого. Вот они, радости жизни обычного воина, о которых с такой охотой поведал мой боевой товарищ.

Инквизитор – ну и что, что бывший, ментов, как известно, бывших не бывает, – пошатываясь, вернулся под самое утро. Я так и не смог заснуть, время от времени проваливаясь в неглубокую дрему: слишком много посторонних звуков вокруг. Сеновал, кое-как обшитый корявыми досками и накрытый шапкой соломы, ничуть не скрадывал ощущение улицы: сверчки, ночные птицы, шорохи за стеной и Оррик, пытающийся ступать, как здоровенная пьяная мышь, – все это лезло в уши и, несмотря на усталость, мешало уснуть.

Когда беспокойный воин прекратил ворочаться и засопел ровнее, я мстительно толкнул его в бок.

– Что так долго? Запор?

В ответ сначала была тишина, а потом, когда до сонного и обессилевшего Оррика наконец добрался смысл моих слов, он яростно засопел. Впрочем, и сопение продолжалось недолго, сменившись коротким смешком.

– Всыпать бы тебе хорошенько! – прошептал он с чувством. – Спи, завтра не будем так плестись по дороге и пойдем галопом.

Вот кто меня тянул за язык?

До Гавина, третьего города Темирской Торговой Автономии, через который пролегал наш путь, мы добрались за двадцать четыре дня вместо запланированных одиннадцати, но и так и эдак прикинув услышанное из того памятного разговора в самом начале нашего путешествия, я пришёл к выводу, что торопиться все-таки не стоит. Поначалу я думал, что непременно нужно успеть к началу экзаменов именно в этом году, чтобы иметь возможность попытать свое счастье дважды, с тем расчётом, что первый раз могу позволить себе провалить испытания, зато разжиться опытом и уже к следующему подойти во всеоружии. В свете того, что рассказал Оррик, я на всех парах летел к самому грандиозному в своей жизни провалу: уверен, что никакой пробы пера, тестирования и «сдам на следующий год» мне не светило. Зная мою судьбу, обязательно произойдет какая-нибудь пакость. Лучше уж опоздать и изучить детали, чем запороть дело наскоком.

Придя к выводу, что «поспешишь – получишь шиш», как говорил мой отец, я успокоился и начал получать наслаждение от процесса. И процесс, как говорится, пошел!

Во-первых, я перестал изводить себя мыслями, что мы куда-то опаздываем, а следовательно, нервничать по этому поводу. Год у меня есть, сцену вряд ли будут менять, так что ничего, подождут, а я к тому времени что-нибудь да придумаю. Во-вторых, нужно было что-то решать с лошадью: мы никак не могли сойтись с ней характерами или ещё по какой причине, но верховая езда оказалась для меня сущим кошмаром – вот все, что я получил от общения с этим архаичным способом передвижения.

В один из дней я подошёл к Оррику.

– Что я делаю не так?

– Ты о чем-то конкретно? – поинтересовался тот.

Я вздохнул.

– Давай начнём с лошади.

Оррик хмыкнул.

– С чего бы? Едешь и едешь.

Ага, это мои слова. Помнит же, старый черт.

– Так было раньше, а сейчас хочу послушать твоих советов. Почему я никак не привыкну?

Но помощь пришла совсем с другой стороны.

– Ты сидишь на лошади, как будто на сломанном стуле, а едешь на ней, словно погоняешь плетень.

Я оглянулся: эльф на коленях стоял у огня и размеренно свежевал только что добытого Орриком зайца – сегодня ему повезло подстрелить на охоте ушастого и нас ждал знатный ужин.

– Вон, – опять хмыкнул Оррик, – послушай, что умные люди говорят.

На «люди» эльф не отреагировал, а я припомнил, что инквизитор стал намного меньше цеплять Аридила, хотя иногда и не отказывал себе в удовольствии. После того случая в Бадери, когда я остановил толпу, они стали гораздо терпимее относиться и к моим промахам.

– Я всю дорогу за тобой наблюдаю, – тем временем говорил эльф, даже не глядя в мою сторону. – Ты странный человек, Иан. Упорный, целеустремлённый, у тебя есть воля, ты вглядываешься в самую суть, но почему-то видишь только то, что хочешь увидеть. Ты настолько не прислушиваешься к другим, что даже если собаку называют собакой, а тебе взбрело в голову, что это кошка, то она так и останется для тебя кошкой. Еще я заметил, что ты совсем не делаешь разницы между мной и Орриком. Тебе плевать, эльф я или, скажем, гном. Уверен, что даже с орком ты вел бы себя точно так же. Это странное чувство, Иан, боюсь, я был не готов к такому. Дома меня воспринимали исключительно в свете моего положения, возраста, связей и возможного будущего. Тебе, как ты тонко подметил, по барабану, что я принц, а он инквизитор. Ты относишься ко мне, как это ни странно звучит, просто как к человеку, у которого длинные уши. И это ставит меня в тупик: кто ты, Иан? В каком краю процветают такие обычаи? Кто занимался твоим воспитанием? Я кое-что слышал про твою историю, но это ни в малейшей степени не дает ответы на эти вопросы. Я перебрал в уме сотню мест, но не смог представить себе тех, кто воспитывает ребенка так, что он полностью игнорирует сословные и расовые различия.