Ведь именно такую картину мы так часто видим в кино и новостных сюжетах. Так часто, что уже привыкли к ней и смотрим почти равнодушно. Когда взрывы происходят где-то там, далеко от нас, а здесь не видно и не слышно ни этих вспышек, ни взрывов, и пострадавшие там – сплошь чужие нам люди, думающие и разговаривающие на чужом языке, то для нас их горя, их страданий, их мук потери близких как бы и не существует. Для нас это – очередное кино. Ещё один «экшн».

А достаточно теперь только представить себя или своих близких среди этого ада – всё меняется, обретает иной смысл. Сразу начинает холодеть в жилах кровь, руки и ноги цепенеют, все житейские проблемы отступают, и ты радуешься только тому, что сам ты остался жив, живы твои родные, твои друзья и их родные, и больше тебе уже ничего не нужно, всё остальное отступает на задний план, теряет всякое значение.

Всё сразу приобретает другой оттенок, когда смерть, увечья и боль, помноженные на число пострадавших в сумме с их родными, близкими, друзьями, знакомыми и соседями, приходят в твой город. В тот город, где ты родился и вырос, по улицам и проулкам которого ты ходишь каждый день. И не задумываешься о том, что вот эта припаркованная машина, вот эта стена дома, вот этот канализационный люк буквально через одно мгновение и по чьей-то злой и подлой воле могут обрушиться на тебя, растереть и расплющить, превратив в кровавую биомассу. Когда такое случается в твоём городе, тебе становится по-настоящему страшно: за себя, за свою семью, за своих друзей. И тебя охватывает животный страх. Мозг отказывается давать правильные команды телу. Хочется только куда-то далеко-далеко убежать и там спрятаться, как зверь в норе. Сидеть, закрыв голову руками, не выходить наружу и не отпускать от себя детей.

Потом страх потихоньку рассеивается, и наступает отрезвление. Люди бросаются звонить родным, выяснять, где они, живы ли, целы ли. Услышав любимые голоса, успокаиваются. А в это время там, на месте трагедии, вперёд выходят смелые и отважные люди, работой которых является оказание помощи, наведение порядка и устранение последствий ЧП. Их энергичные и хорошо отработанные действия ускоряют восстановление привычного спокойствия, мобилизуют остальных, подавая им пример того, как нужно поступать в экстремальной ситуации. И люди, пострадавшие менее других, забывая о собственных ранах и повреждениях, боли и страхе, не обращая ни на что внимание, бросаются помочь тем, кому хуже. Бросаются, не думая о том, что ещё пять минут назад им самим была безразлична судьба и само существование тех, других. Сочувствие и сострадание в результате побеждают страх и эгоизм, это и делает человека по-настоящему человеком, выделяя его среди остальных обитателей планеты.

– Да, сейчас вся Москва превратится в одну большую пробку, это я вам точно говорю, – вывел коллег из оцепенения и перевел всё на бытовой уровень Кирсанов.

– Похоже, домой я сегодня попаду очень поздно, – предположил кто-то.

– Вот таксисты-то сейчас заработают на этом, – кто-то ещё из комнаты дополнил с ехидством в голосе.

– Уроды они, если втридорога брать с людей сейчас будут, грешно это.., – послышалось в ответ.

Все мысленно согласились с прозвучавшими репликами коллег, стали торопливо набирать номера телефонов своих близких, справляясь о них и одновременно успокаивая тех собственным безопасным положением. Вскоре спокойствие вновь вернулось в комнату, постепенно погружая её обитателей: кого в работу, а кого – ещё глубже в собственные размышления, страхи, переживания. За окнами между тем всё чаще и всё громче стали слышаться пронзительно ревущие сирены, но так как сами окна комнаты выходили на глухой заснеженный двор, никто к ним и не спешил.

Глава V

– О!.. Появились подробности теракта, – опять нарушила деловитую тишину комнаты Ольга. – Оказывается, это было покушение на кого-то из руководства страны… в одном месте говорят о Премьере, в другом – о Президенте… В Москву стянуты подразделения Росгвардии, в отдельных районах слышна стрельба! …проходит зачистка территории… Охо-хо!.. Боже, что же это происходит-то у нас?

Прозвучавшие из уст Ольги слова «стрельба», «зачистка» и «покушение на Президента» произвели неизгладимое впечатление на её коллег и вновь ввергли всех в возбуждение. Люди сразу же бросили рабочую рутину и стали судорожно рыскать по сайтам новостных агентств, силясь найти там хоть крупицу новой ценной информации и убеждаясь, чёрт побери, что Ольга не шутит. В комнату стали один за другим вбегать и так же быстро выбегать их коллеги из других комнат офиса, и даже знакомые из соседних офисов. Некоторые из женщин, как Надежда Викентьевна, плакали, теребя в руке носовые платки. Всеобщая обеспокоенность тем, что же на самом деле происходит сейчас в городе, затмила все остальные темы, работа полностью остановилась.

В комнате воцарился форменный гвалт. Кто-то предлагал свою версию случившегося, кто-то пытался, встав на стул, перекричать остальных, вселяя в других уверенность, что вот-вот власть восстановит порядок. Кто-то и вовсе предлагал поскорее прекратить работу и ехать по домам, пока нарастающий хаос ещё не сказался на работе общественного транспорта и не парализовал все дороги в городе, не понимая при этом, что сам хаос от этого и происходит. В конце концов, решено было отправить кого-нибудь побойчее к Кольцову.

Михаил Андреевич Кольцов, этот седовласый и полный мужчина, придя по привычке в свой офис первым, с самого утра занимался изучением управленческой отчетности, подготовленной ещё вчера по его поручению. Но как он её ни листал, как ни крутил, лучше от этого она не становилась. Свободных оборотных средств у фирмы почти не было, и это было непреложным фактом. На расчетном счете фирмы денег оставалось на неделю работы, максимум дней на десять. При этом платежи, которые должны были быть произведены фирмой за тот же срок, согласно плану движения денежных средств, превышали первую величину даже с учетом прогнозировавшейся выручки. Срочно нужно было искать где-то деньги, чтобы закрывать дыру.

Крупные банки уже не раз отказывали Кольцову в кредите, даже, казалось бы, в таких ничтожных для них суммах; мелких же банков в стране почти не осталось. Свои личные деньги, хоть и было ему их жалко, он давно перевел в займы собственному предприятию. Брокерский счёт, эту свою любимую игрушку, он закрыл ещё перед прошлым Новым годом. С тех пор ни «японские свечи», ни «стакан», ни прочие «голова и плечи» его уже совершенно не интересовали. Оставалось только идти в микрофинансовые компании и брать у них деньги под убийственные проценты.

«Дожил! Идти к ростовщикам! Ну, Андреич, поздравляю тебя с этим! – сам себе говорил он мысленно. – Да, такого ахового положения не было даже после того ужасного карантина. Что же делать, что делать? … Наверняка бухгалтер уже раструбила по фирме, что дело – швах. Сейчас народ побежит ко мне с заявлениями – отдавай зарплату и пособие, а где я им возьму? Я и сам уже третий месяц без зарплаты… Да, король-то голый, – тревожные и сумбурные мысли подавляли в нём остатки рациональной практичности: того, чем он всегда так кичился перед собой и окружающими, что всегда придавало ему уверенности в жизни, – неужели это конец?»

С этим вопросом в его глазах и застала Кольцова обеспокоенная Люба, открывшая дверь его кабинета, так и не дождавшись разрешения войти после безуспешной попытки достучаться и пытаясь даже в такой ситуации соблюсти учтивость по отношению к шефу.

– Михал Андреич, я Вам стучу, стучу… там такое творится! Вы что, ничего не знаете? – обратилась к Кольцову молодая сотрудница кирсановского отдела.

– Что творится? Где творится?.. У нас?.. А где Дмитрий Николаич?.. Почему Вы, собственно, а не он… и так бесцеремонно.., – пытался собраться с мыслями Кольцов, но это явно у него не получалось.

– Михал Андреич, в Москве теракт! На улицах стреляют! Вы что, правда, ничего не знаете? Не слышали? Вот же, послушайте, сирены на улице воют…