Пашка бешено хлопнул дверью и укатил прочь, оставляя меня с голыми руками и головой.

7

Сначала я просто смотрела вслед удаляющимся огням. Потом — в темноту. Пашка бросил меня ровно на полпути между конюшней и окраинными домами, поэтому сюда не доходило ни капли света ни с одной стороны. Просто чернота. И я вглядывалась в неё долго-долго, пока глаза не привыкли настолько, что стали разбирать силуэты голых кустиков и травинок на пустыре.

А потом они поплыли перед глазами, размылись собравшимися слезами. Сначала щекам стало горячо и тут же — холодно. Мне всей было страшно холодно. Пальцы кололо, голову будто стискивало ледяным железным обручем.

Не было даже капюшона. Я сунула руки в карманы, чтобы согреться хоть как-то.

Надо было идти. А ещё лучше — бежать отсюда. Скорее, к остановке, к людям, теплу, к дому. Но я не могла сделать и шага.

Руки Пашки будто всё еще были здесь. Хватали, держали, сжимали… Мне было страшно и горько, и противно за себя же. Я ведь сама виновата? Села к парню в машину, к парню подруги! И он решил, что…

Слёзы снова брызнули из глаз. Я обняла себя руками. Меня трясло так, что стучали зубы. Пальцы, чуть отогретые карманом, снова стали леденеть.

И вдруг силуэты сухих растений стали чётче. Высветились холмики снежно-грязных бугорков на дороге. А потом ослепительное сияние залило всё вокруг. Я зажмурилась, не понимая, что происходит. Медленно смогла приоткрыть глаза до щёлок, поморгала.

Фары. Кто-то ехал ко мне. И на секунду сердце с ужасом подскочило — Пашка! Вернулся! Сейчас затолкает меня в машину и накинется. Закончит начатое. Я хотела уже кинуться прочь, но тут поняла, что свет фар накатывал на меня со стороны конюшни. А Пашка уехал в город. Это не он, не он…

Машина покатилась медленнее и остановилась рядом со мной.

Большая, тёмная. Я узнала тот самый бронзовый Лэнд Ровер и невольно шатнулась к обочине. На большее сил не было.

Опустилось стекло, я услышала окрик:

— Всё в порядке?

Мне хотелось кричать, что не всё. Что всё совершенно не в порядке! Но я так вымоталась, что продолжала стоять в свете фар, трястись от холода и напряжения, ронять слёзы, хотя отчаянно пыталась прекратить их ток.

Вдруг я услышала, что дверь открылась. Шорох одежды. Скрип подошвы по утрамбованному снегу.

Я сжалась, через силу шагнула назад. А потом сияние фар окутало высокую фигуру, прянуло в лицо. Красивое, как с обложки. И сейчас, когда оно было не раздражённым и сердитым, а встревоженным — казалось совсем нереальным. Я застыла, глядя на него широко распахнутыми глазами.

Почему именно он? Из всех вариантов — он. И хоть конь в этот раз был не белый, а железный, снова мы встретились в обстоятельствах, в которых нельзя было.

— Эй… — мужчина ускорил шаг, направляясь ко мне, но, заметив, что я снова дёрнулась назад, замер в трёх шагах.

— Не бойся, — тихо и мягко сказал он.

И что-то было в его тоне, в том, как осторожно он протянул вперёд руку ладонью вверх, что я поверила. Поверила, что можно не бояться, можно позволить ему приблизиться.

Он сделал один короткий шаг, потом ещё. Я втянула голову в плечи, прячась от морозного ветра и его взгляда. Я боялась, что он увидит мои слёзы, растрёпанные волосы, эту ночь и пустырь вокруг, и всё поймёт. Поймёт даже больше, чем было на самом деле. Начнёт спрашивать, а я не смогу ответить.

Но мужчина молчал. Только сделал движение рукой, будто успокаивающе поглаживал по плечу, но плеча не коснулся.

От этого я окончательно потеряла контроль. Разревелась навзрыд. С некрасивыми рыданиями и всхлипами. Сквозь непроизвольные содрогания ощутила, как на голову легло что-то тёплое. Это он накинул на меня, точно платок, свой шарф. Не колючий, а очень мягкий, пахнущий почему-то корицей. У меня дома так всё детство пахло по выходным, я обожала шарлотку с корицей. И этот запах, неожиданное тепло перещёлкнули что-то во мне.

Быть взрослой, крепиться, справляться… Мне захотелось просто, чтобы кто-то укрыл собой от всего на свете. И я, не думая, что творю, ткнулась лбом в грудь этому мужчине. Слишком красивому, слишком богатому, слишком, слишком, слишком… И он не оттолкнул. Погладил по спине, по волосам. А потом тихо, но твёрдо сказал:

— Всё уже хорошо. Всё хорошо.

Я закивала, отстраняясь. Почему-то страшно было закапать слезами его пальто, наверняка жутко дорогое. По-хорошему, и шарф надо было отдать, а то вдруг он стоит, как вся моя зарплата, но в нём было так тепло, что от одной мысли снова открыть голову морозу, становилось больно. Наверное, я поёжилась, потому что мужчина будто спохватился:

— Куда тебя отвезти?

Я быстро глянула на его тачку — огромную, с тонированными стёклами, мощными дверьми — и то домашнее тепло, что охватило и успело успокоить, снова выстудило из меня. В такую если попадёшь, уже не выберешься.

Я затрясла головой из стороны в сторону. Он сделал глубокий вдох, будто набирался терпения.

— Эй, — такая мягкость в его голосе, — Я понимаю. Веришь? Я не хочу сделать тебе ничего плохого. Хочешь, я вызову полицию, скорую?..

Я ещё сильнее замотала головой. Им придётся рассказывать в деталях, называть имена. Я не могла, просто не могла.

— Что же мне с тобой делать, — мужчина произнёс это будто куда-то в сторону, а потом уже продолжил для меня: — Замёрзнешь тут совсем. Давай так, телефон есть?

Я кивнула. Наверное, он решил, что меня изнасиловали и ограбили.

— Отлично, ты сейчас переписываешь номера моей машины и шлёшь родителям, подруге, кому хочешь.

Только не подруге… Но я послушно вытащила телефон и задубевшими пальцами начала вбивать цифры.

— Имя запиши. Влад Кириллович Мельников.

Влад… Хорошее имя, будто гладящее.

— Записала? — спросил он. — Скажи, чтоб ждали тебя через полчаса-час.

Я действительно набрала всё это в сообщение маме, но не отправила. Потом не отмашешься, устроит допрос, что это было. Вот Динке могла бы слать любую непонятную хрень, она бы поняла… Но Динке было нельзя.

В итоге я сделала самое дурацкое, что могло прийти в голову: создала отложенный пост на своей страничке, который начинался словами: Если я не вернусь, то…

— Ну что, так лучше? Спокойнее? — улыбнулся Влад. — Поехали?

Вроде, так и правда было лучше. Да и если подумать, мы стояли тут одни в темноте, вокруг овраги и пустырь. Хотел бы что-то со мной сделать, мог уже сто раз. Да хоть в ту же машину затащить… Я снова вздрогнула от морозного укола промеж лопаток и прогнала пугающие мысли прочь.

Влад открыл мне дверь и, придержав за локоть, помог забраться внутрь. Против тесного, пропахшего конюшней салона Тойоты, здесь был будто дворец против хлева. Простор и кожаные сиденья, нотки хвои в воздухе… И тепло, как же тут было тепло!

Я съёжилась на своём месте, пытаясь как можно меньше касаться всего тут своей притёртой автобусами одеждой, собой — хранившей запах конной прогулки. А хотелось распластаться по сиденью и позволить жару печки впитаться в каждую клеточку.

Влад хлопнул дверью с моей стороны, обошёл машину, пару раз мелькнув в лучах фар, и занял водительское место.

Я ещё не успела пристегнуться, как щёлкнули замки на всех четырёх дверях. Я вздрогнула:

— Это зачем?

— Прости, привычка, — с искренней виной в голосе отозвался Влад. Замки тут же открылись обратно.

Я проследила взглядом за тем, как он пристегнул ремень, и только потом проделала то же самое сама. Руки Влада легли на руль. Я невольно залюбовалась его пальцами — не короткими сосисками с обкусанными ногтями, как у многих парней, а длинными, подвижными, с аккуратным мужским маникюром.

Машина плавно тронулась и покатилась по дороге, и почему-то в этот раз я не боялась, что внутри всё будет сжиматься от дурацких лихих манёвров.

Так и вышло.

Но сначала мы подъехали к первым окраинным домам, к остановке…

— Отсюда я доеду, спасибо, — пробормотала я.