Чиглинцев тем временем подошел к постели, опустился на стоявший рядом стул, не сводя с Лавровой взгляда, в котором застыла боль. Он осторожно накрыл своей ладонью ее ледяную руку, проговорил очень тихо, с трудом:

- Все будет хорошо, Кать, ты только держись, слышишь? Все будет хорошо…

Он не замечал ни напряженно смотревшего на них Леоновского; не задумывался о том, что Катя его не слышит и что все эти фразы бессмысленны сейчас. Только повторял:

- Живи, пожалуйста, живи…

========== Часть 10 ==========

Раньше Чиглинцев не верил ни в Бога, ни в черта, просто не задумывался о чем-то подобном, но за то время, пока Лаврова балансировала на грани жизни и смерти, он был готов поверить во что угодно, лишь бы это хоть как-то помогло ей.

Все это время он будто не жил, не чувствовал ничего, ничего не замечал. Его жизнь словно застыла вместе с остановившимся временем. Но он верил, искренне верил, что все обойдется, что она справится, по-другому просто не могло быть. И она действительно шла на поправку, пусть и очень медленно, но все же… И то ли сила ее характера, то ли безумное стремление друга удержать ее на этом свете, то ли усилия врачей были тому причиной; а может быть, все вместе. Он знал, что она будет жить, просто знал.

- Миш… - Катя говорила еще с трудом, но не сказать этого не могла. Ей было стыдно, невероятно стыдно за свою слабость, и тогда, и сейчас; стыдно за все, что он пережил по ее вине. - Прости меня, я…

- Потом, Кать, все потом, - перебил Чиглинцев, осторожно поглаживая ее холодные пальцы. - Главное - выздоравливай.

- Миш…

Он легко догадался, о чем она хочет спросить.

- Леоновский все уладил. Никто ничего не узнает.

- Игорь… Он здесь?

Словно в ответ на ее вопрос на пороге возник адвокат. Кате хватило одного взгляда, чтобы понять: он все знает. Только откуда?

- Выздоравливай, Кать, - Чиглинцев с неохотой выпустил ее ладонь из своей руки и покинул палату.

Леоновский опустился на освободившееся место, спросил, с болью глядя в ее полные равнодушия глаза:

- Катя, зачем, зачем ты это сделала?

- Я устала, Игорь, уходи, пожалуйста, - совсем как в их последнюю встречу попросила Лаврова. Ей невыносимо было видеть его, невыносимо было ощущать его полный жалости и горечи взгляд. В его сочувствии она нуждалась сейчас меньше всего, меньше всего хотела видеть его жалость.

- Кать…

- Уходи.

Леоновскому показалось, что перед ним не измученная, только чудом выжившая женщина, а та, прежняя Катя, способная одним словом, одной интонацией заставить его сделать все, что ей нужно. И пусть ее голос был слаб, а лицо бледно, это ничего не меняло. Она осталась королевой даже сейчас. И он сделал то, чего она хотела - ушел. Понимал, что так будет лучше. А еще был уверен, что пройдет время, и он сможет ей помочь, обязательно сможет. Но не сейчас, потому что она не готова принять его помощь, смириться с тем, что он знает то, о чем она предпочла бы забыть. Но время все лечит. Самое главное - она жива.

***

Он ошибся. Почти наивная уверенность, что можно еще все исправить, отмотать время назад, снова попытаться стать близкими людьми - эта уверенность рассыпалась в прах.

Он видел, как Чиглинцев заботится о Кате, как делает все, чтобы хоть чем-то помочь ей. И как-то так получалось, что все чаще именно майор оказывался рядом с ней, именно он находил нужные Кате слова, именно ему Лаврова позволяла быть с ней. Она сама не понимала, почему все именно так: ей больно было видеть Леоновского, а его жалость и желание помочь только раздражали. Ей казалось, что Игорь хочет всего лишь искупить свою вину за свое незнание; не может бросить ее в трудный момент, увлекшись своим благородством.

С Чиглинцевым все было совсем по-другому. Ему не нужно было ничего объяснять, не требовалось оправдываться. Он понимал все ее чувства, все эмоции, поступки. И этот поступок он тоже смог понять.

Он не считал нужным упрекать ее в том, что она совершила, да и полагал, что не имеет на это никакого права. И только когда замечал, как меняется ее взгляд, словно она снова была не здесь, чувствовал вновь разгоравшуюся ненависть к тому, кто посмел сотворить с ней такое, почти довел до смерти. Она два раза могла погибнуть по его вине, и только каким-то чудом осталась жива.

Она думала примерно о том же. И однажды сказала, смотря ему в глаза с такой уже привычной печальной нежностью:

- Знаешь… Я два раза была в шаге от смерти, и оба раза не погибла. А может, это что-то значит?

Она помолчала, подняв голову к небу, которое уже привыкла видеть сквозь стеклянную искусственность, и только спустя несколько мгновений произнесла:

- Теперь я хочу научиться жить, жить заново. Хочу забыть все, что… - Она не договорила, просто не смогла произнести это вслух. - Только не знаю, получится ли.

Чиглинцев в ответ только бережно прижал ее к себе, словно убеждал таким образом, что у нее все получится.

- Ты справишься, Кать. Мы справимся.

***

- То есть вы вот так просто сдадитесь, не попытаетесь ничего вернуть? - Марина с недоверием смотрела на Леоновского, чей вид явно говорил о том, как ему приходилось нелегко все то время, пока его любимая женщина находилась между жизнью и смертью. И тем более непонятно ей было решение адвоката оставить все как есть, остаться в стороне от происходящего.

- А смысл? - Он поднял на нее усталый взгляд, в котором курсантке показалось сочувствие. - Катя уже все решила, пусть и сама еще не поняла этого. Это ее выбор, и я не могу на него повлиять. И к тому же… - Игорь помолчал. - Пусть и не очень приятно это осознавать, но так будет лучше для нее. После всего произошедшего у нас ничего не будет как раньше, Катя будет считать себя виноватой, начнет думать, что я остался с ней из благородства… Ничего хорошего не получится, поверьте.

- А я? - как-то по-детски спросила Никишина. - Я же люблю Чиглинцева…

- Знаете, Марина, порой нужно уметь отступать, чтобы потом стать счастливым. Есть такая банальная фраза: “Все, что ни делается, делается к лучшему”.

- Фраза действительно банальная, - усмехнулась Марина, поднимаясь. - Отвечу вам такой же банальностью: “За счастье нужно бороться.” И я буду бороться.

***

Все бесполезно. Все ее надежды, наивные мечты, бессмысленная целеустремленность… Все это просто не имело никакого значения, не могло помочь ей выиграть войну за счастье. Марина поняла это, едва приоткрыла дверь палаты, едва увидела Лаврову с Чиглинцевым. Курсантка даже не могла представить, что куратор, “железная леди”, может смотреть на кого-то с такой нежностью и надеждой, как будто майор был единственным человеком, способным вытащить ее из страшной бездны прошлого, способным оживить ее.

Марина несколько мгновений смотрела на то, как Чиглинцев осторожно обнимает Лаврову, словно боясь, что она растает, исчезнет от неловкого прикосновения. А затем, бесшумно притворив дверь, вышла в коридор и прислонилась спиной к стене, сделала несколько вдохов, пытаясь прогнать пронзившую насквозь горечь. А может, так действительно будет лучше? Имеет ли она право разрушать все, что только начало робко зарождаться между этими двумя? Имеет ли право ломать судьбу женщины, для которой Чиглинцев - единственное, что может удержать ее здесь, единственный, кто сможет вернуть ее к жизни, уже не физически, а душевно? И кто, как не она, Марина, должна понимать, как Лавровой нужен человек, который может понять и принять все, что с ней случилось, и все, что совершила она сама; может сделать так, чтобы она смогла забыть все это?

Никишина, в последний раз бросив взгляд на дверь палаты своей уже несоперницы, торопливо направилась к выходу из больницы. Она приняла решение. Возможно, еще успеет много раз пожалеть об этом, но сейчас она считала, что поступает правильно. Ну а время все расставит по своим местам.