Разве есть что-то большее? Власть? Деньги? Посвятить жизнь борьбе за счастье других? Господа и дамы, окститесь. Сначала посвятите жизнь счастью ближнего, посмотрите, выдюжите ли, тогда поговорим и о дальних. Власть и деньги – это только власть и деньги, к настоящему счастью они отношения не имеют.

Не знаю, что отражалось на моем лице, пока я думал об этом, но Зарина, иногда косившаяся, старалась не отвлекать. Будто чувствовала судьбоносность моих мыслей.

– Устала?

Можно было не спрашивать. Конечно, она устала после нескольких часов пути по бездорожью. Зарина измождено улыбнулась:

– Могу пройти еще немного.

– Остановимся у тех деревьев. – Я указал вперед, где виднелись верхушки двух высохших ив.

На выходе из болот мы едва не попались. Нас ждали на берегу, или ситуация в стране уже настолько плоха, что патрулируют теперь везде и всегда. Воздух под деревьями, где мы выбрались из трясины, был тяжел от сырости и неподвижен, над землей висел утренний холодный туман. Зябкое безмолвие нарушалось только верещанием кузнечиков и звуками капель с деревьев. Мы уже собирались выйти на твердую почву, как донесся тяжелый топот. Он приближался.

Мы медленно, чтобы не создавать волну, погрузились в грязную жижу. Над поверхностью остались только макушки, глаза и носы, и те мы предварительно намочили и запачкали. От гулко стучавших сердец по поверхности расходилась рябь, пальцы сжимали под водой копья и рукояти мечей.

Укрывшиеся за стеной тростника, мы ничего не видели, зато прекрасно слышали, как скрипят седла и кожаные ремни, как постукивает бронза в сочленениях доспехов. Тройка царберов проехала в двух десятках метров, сквозь камыш мелькнули ярко-желтые пятна плащей.

Когда все стихло, мы еще долго сидели не шелохнувшись и, чуть позже, пересекли пустые пространства от топи до колючих кустов предельно осторожно, заметая следы метелками из травы. Свободно вздохнуть удалось лишь в глубине зарослей, куда мы пробрались по-пластунски, один за другим, обдирая руки, затылки, спины и ноги.

Остров, где мы были счастливы, пришлось покинуть раньше, чем планировалось. Продукты у нас еще оставались, и можно было продержаться еще неделю на готовом и немало на том, что я добыл бы, используя человолчьи навыки, но однажды вечером в стороне, откуда мы в свое время пришли, в лучах закатного солнца сверкнул металл. Обнаженный клинок или начищенный доспех. Скорее всего, наши следы обнаружили, и с помощью подручных средств следом за нами неумолимо двигалась погоня. Мы быстро собрались и перешли по воде к соседним островкам, где в окружающих топях оставили часть одежды и оружия – как свидетельства нашей гибели. С минимумом вещей, катаной, еще одним мечом, луком со стрелами и двумя копьями, выполнявшими роль шестов при движении по болоту, и двумя сумками с провизией мы переплыли обширную глубокую заводь. Именно «мы», а не «я», поскольку Зарина за эти дни немного научилась плавать. Я страховал ее сбоку и, естественно, вся поклажа в пути находилась у меня. У торчавших из воды сгнивших деревьев мы отдыхали, держась за стволы, и плыли дальше.

Теперь болото осталось далеко позади, здесь нас окружали заросли шипастого кустарника. Колючки были повсюду, ни шага не сделать, чтобы чем-нибудь не зацепиться. Для продвижения приходилось продираться и даже прорубаться, и чем дальше мы углублялись в однообразные невысокие дебри, тем чаще останавливались и замирали, прислушиваясь.

Погони не было. Кажется. Или она шла по нашим следам где-то далеко позади, и у нас была фора во времени.

Вымазанные грязью для маскировки, мы двигались к темному дому, ориентируясь по солнцу. Копья теперь только мешали и были оставлены в кустах, и постепенно, с уменьшением припасов еды и воды, из двух котомок у нас осталась одна. На очередном привале между высохших ив, когда, перекусив, мы откинулись на траве, Зарина тихо сказала:

– Что будем делать, если портал не сработает?

– Я надеюсь, что все будет хорошо, и уже завтра мы, скорее всего, вывалимся в нашем мире, как ангелы и черти на вашем причале. Только в моем мире для нас никто соломку не постелет. И у нас сейчас холодно, осень, это как здесь зимой, только намного холоднее. Ты запомнила, как себя вести, если все получится?

– Притвориться, что потеряла память, и стараться молчать.

Да, просто молчать от живого человека потребовать трудно, отсюда появилось упоминание про «стараться».

Я кивнул:

– Говорить и решать проблемы по мере их возникновения буду я. Было бы лучше изображать глухонемых, но для этого нужно тренировка, иначе нас расколют в первые же минуты. Остановимся на амнезии.

– Где?

– Амнезией у нас называют потерю памяти.

– У вас вообще язык ненормальный. Зачем придумывать новые слова вместо уже существующих?

Я сам часто задавался этим вопросом. Ответом Зарине стала фраза, очень похожая на умную и глубокую и оттого очень мною любимая:

– Если что-то происходит – значит, это кому-то нужно.

Скрытую мудрость в сказанном каждый должен обнаружить сам. И сделать выводы. Умные и глубокие. Чтобы где-то кому-то икнулось, а кто-то в гробу перевернулся.

Глядевшая в бездонное небо Зарина предпочла не ломать голову:

– И кому же это нужно у вас?

– Не знаю.

– Так можно объяснить что угодно.

«Именно», – хотелось мне ответить, но, чтобы не признать бессилие собственного словоблудия, я высказался еще более глобально:

– Одна из наших древних цивилизаций сформулировала: «Кви продест». То есть, если что-то произошло или происходит – ищи, кому это выгодно, и не ошибешься. Это основа современной криминалистики.

Жаль, что не журналистики; у этих виноват исключительно тот, кто не заплатил за мнение, которое будет выдано за единственно верное. Точнее, тот, кто не проплатил это мнение наперед. Какой из этого следует вывод? О событиях, которые произойдут, надо знать заранее, чтобы подготовить журналистов. Получается, куда и насколько ни копни, везде на вопрос «кви продест?» будет звучать «политики», поскольку именно они, прямо или косвенно, законно или нет, стоят за событиями, которые произошли, происходят или будут происходить.

– Что такое «криминалистика»?

– Наука раскрывать преступления.

– Вот, опять. Вместо нормальных слов – что-то невразумительное. У меня создалось впечатление, что в вашем мире язык используют не для прояснения смыслов, а для сокрытия их и для запутывания.

Моя ты умница. Были времена прокуроров, когда люди обвиняли и обличали друг друга, и язык подстраивался под требования, выполняя нужные задачи, а теперь мы – цивилизация адвокатов. Соответственно, сейчас язык призван запутывать и скрывать, с чем он успешно справляется.

Оказывается, взглянуть на себя со стороны полезно и весьма интересно.

– Иногда мне тоже так кажется. – Я смотрел вверх в безоблачную синь, пахло жухлой травой, но сознание не хотело видеть реальность, ему было интереснее в лабиринтах абстрактных понятий и видениях будущего, которое вот-вот должно наступить. – И все же, что говорят – это не главное, все зависит от того, кто говорит. Люди – разные, языки у них тоже разные, и нужно что-то, что объединяет. Слова «амнезия» и «криминалистика» как раз из этого ряда. Они международные, и даже не зная чужого языка, ты, услышав их, поймешь, о чем речь.

Для Зарины другие языки пока было из того же ряда, что телефон или космический корабль – мои объяснения в свое время она внимательно выслушала и сказала, что все поняла. Возможно, действительно поняла, но это как от рождения слепому рассказать, что такое цветы и почему они прекрасны. То есть, попытаться можно, и смысл можно передать, но достичь полного понимания…

– Я вот думаю о твоем «кви продест», – сказала Зарина.

Я хотел поправить, что не о моем, а о древнеримском, но для нее Древний Рим – пустой звук, и я промолчал.

– Получается, – продолжила она, – что если портал между нашими мирами работает – это кому-то нужно. Кому?