Имелось только единственное “но” — ни одно из этих желаний в сложившейся ситуации нельзя было считать нормальным, а уж тем более — реально осуществимым.

И за это он начинал себя ненавидеть.

***

— Тьфу, черт!

На тщательно выбритой щеке медленно проступала кровоточащая царапина, а настойчивый звонок в дверь все не умолкал. Ткачев, отложив бритву, натыкаясь в полумраке коридора на как попало поставленные коробки, побрел открывать. В голове, несмотря на чашку крепкого кофе, таблетку обезболивающего и контрастный душ, все еще плескалось утреннее похмелье — вчера, выпроводив будущего владельца квартиры, он, терзаемый мутными, несвязными мыслями, как-то незаметно добавил к выпитому почти целую бутылку коньяка, за что и расплачивался теперь ноющей в висках нудной болью.

— Ирин Сергевна, а вы чего тут… как вы тут…

— Гостеприимство так и хлещет, — фыркнула начальница, привычно-насмешливо приподнимая бровь. Ступив наконец в прихожую, выразительно оглядела нагромождение собранных вещей, неопределенно чему-то хмыкнула и только потом принялась снимать пальто.

— Я тут подумала, — заявила как о чем-то само собой разумеющемся, — чего одной весь день дома торчать, помогу тебе лучше чем-нибудь, у тебя тут вон какой бардак.

— Ирина Сергевна… да вы чего… я и сам прекрасно…

— Ну да, ну да, — иронично покивала товарищ полковник, оглядев выставленную в мойке и на столе вперемешку чистую и грязную посуду. — Оно и видно. У тебя хоть газеты ненужные есть?

— Да были где-то. А зачем?..

— Гениальный вопрос, — усмехнулась Ира, включая воду. — Посуду завернуть, вот зачем. Такое чувство, что ты ни разу в жизни не переезжал.

— А, ну да, я понял, — пробормотал Паша, потерев подбородок рукой. О том, какими приключениями, в том числе и нетрезвыми, сопровождался его единственный в жизни переезд, Ткачев тактично решил умолчать.

***

— И долго ты собираешься тянуть? — Мужчина, раздраженно хлопнув дверцей автомобиля, одарил водителя неприязненным взглядом. — Я, кажется, просил, чтобы все было как можно скорее. Или ты что, решил вообще мою просьбу продинамить?

— Да нет… Я… то есть мои люди, они работают… Только никто не знал, что мужик этот раньше вернется… Мешает он очень, постоянно рядом торчит…

— А это уже не мои проблемы! Я тебе задачу поставил — будь любезен выполнять! Если, конечно, не хочешь вслед за своим братцем отправиться!

— Да мы правда делаем все возможное, — вяло возразил собеседник, сжав в кармане рукоятку дорогого складного ножа. На мгновение мелькнула дерзкая мысль, но исчезла, не закрепившись, — не будет этого, появится кто-то другой.

— Короче, так! У тебя ровно три дня! Иначе вся твоя теплая компания окажется на нарах, а тебя я лично во время задержания за сопротивление положу, понял? Все, не кашляй!

Водитель, проводив взглядом удаляющуюся по аллее фигуру, потянулся к мобильному.

— Это я. Тут человек нервничает очень, решить бы его просьбу поскорее, а…

***

— Слушай, Паш, а ты ведь мне так ничего и не сказал про новую квартиру. Выбрал уже что-нибудь?

— Да нет пока, я это, в процессе, — уклончиво ответил Паша, обойдясь полуправдой. Вообще-то процесс переговоров с будущим продавцом уже был запущен, но Ткачев догадывался, что его идея жить в прямом смысле по соседству с начальницей восторга у нее не вызовет. А уж если учесть его грандиозные планы по перепланировке двух квартир в одну, шансов избавиться от его общества у товарища полковника практически не оставалось. А подобное с ее любовью к независимости… — Ну чего, еще чаю? — Паша поторопился уйти от скользкой темы, подлив по кружкам еще кипятка.

— Да не, мне хватит уже, а то утром себя в зеркале не узнаю… Ох ты ж блин, время-то уже сколько, — спохватилась, взглянув на часы. — Слушай, я пойду переоденусь, а ты мне такси пока вызови…

— Ну какое такси, Ирин Сергеевна, поздно уже, оставайтесь. Постелю вам на диване, сам на полу перекантуюсь как-нибудь… Да и устали вы, куда поедете на ночь глядя?

— Паш, ну я не знаю, неудобно как-то. Да и вообще… — невольно поежилась, глядя на обстановку — после вывоза практически всей мебели уютом квартира совсем не блистала.

— Ну чего “вообще”, у меня тут призраки не разгуливают, если вы об этом.

— Шутник, — фыркнула сердито Зимина, поднимаясь из-за стола.

Как, блин, это у нее получалось? Даже сейчас — утомленная, растрепанная, в его свободной клетчатой рубашке с небрежно закатанными рукавами и расстегнутыми верхними пуговицами, с росчерком пыли на румяной щеке — она оставалась такой… такой, блин, очаровательной, притягательной, непозволительно-сладко волнующей…

— Ирин Сергевна, у вас тут…

Коснулся — и пальцы будто свело. Такой невинный, не значащий ничего жест — просто протянуть руку, стирая темный след с нежной кожи.

И столько захлестнувших горячей волной ощущений.

Даженесмей.

— Паша…

Бархатисто-мягкий чуть слышный выдох в самые губы. Такой испуганный и одновременно умоляющий.

В темно-карих безбашенные черти взрывали фейерверки, жгучими искрами прожигая грудную клетку до самого основания.

— Паша… я сейчас… вовсе не…

Он так остро все не понял — скорее почувствовал. Совсем как в тот раз, в кабинете, когда, так странно смущенная, потянулась к выключателю, будто чего-то стеснялась.

Оглушающе-растроганная нежность штопором пробила легкие, останавливая дыхание.

Так просто и так невозможно сейчас было сказать все, что видел и чувствовал — что женщины восхитительней и желанней в его воображении попросту не существовало.

Обрывки не произнесенных слов к губам прилипали бессвязной скомканностью.

Хотя… Разве нужно было что-то говорить сейчас? Гораздо важнее оказалось совсем другое.

Очередная доза взаимной безудержной нежности.

Просто-почувствуй-пожалуйста.

Теплые руки отчаянно-жадно сомкнулись на его спине — и все остальное перестало иметь значение.

Ведь он видел ее глаза.

Беспокойные черти в бессмысленных темно-карих стремительно уходили под расплавленный лед.

========== IV. 4. Исчезновение ==========

Проснувшись рано утром, Паша еще долго лежал в постели — совершенно размякший, расслабленный и непривычно спокойный. За окном лениво разгорался новый день, но вчерашнее, ночное, все не выветривалось — и от этого хотелось улыбаться беспричинно и совсем по-дурацки.

Это оказалось так удивительно — засыпать вместе. Даже несмотря на повисшую плотной завесой неловкость; даже несмотря на хмельную одурманенность от всего произошедшего; даже несмотря на то, как Ирина Сергеевна, тихонько чертыхаясь, ворочалась рядом, пытаясь устроиться поудобнее. А он, застывший на пионерском расстоянии со сбитым дыханием и безумно колотящимся сердцем, не мог заставить себя повернуться, расправить скомканное одеяло, притянуть ее теснее к себе. И только когда Зимина наконец затихла, все-таки осмелился придвинуться ближе, осторожно коснуться ладонью выступающего животика, уткнуться лицом в мягкие рыжие пряди. От нее замечательно пахло каким-то ягодным шампунем — не то малина, не то земляника, а еще, недозволенно-жарко— недавней близостью, и от одного воспоминания становилось непередаваемо страшно и сладко.

Он, считавший себя вполне искушенным в подобных вопросах, и представить не мог, что его начальница — беременная начальница — может быть такой: безумное смешение безбашенности, бесстыдной откровенности, страстности с какой-то поразительной истинно женской податливостью, тихой нежностью и самозабвением.

И все ушло. Не было в эти тягуче-раскаленные, бережно-неторопливые мгновения ничего — ни едких, изматывающих воспоминаний, ни въевшейся в самую подкорку запретности, ни виновато-раздражающего так-не-должно-быть. Были ее ласково скользившие ладони, приглушенно-сбитые выдохи, долгие терзающе-неторопливые поцелуи, будоражащая соблазнительность мягких линий, сменивших привычную изящную угловатость, и полная потеря реальности: пронзительно-острые, остались лишь ощущения.