***

— Тьфу ты, еще тебя не хватало! — сердито чертыхнулась Ирина, заметив перед самым капотом взметнувшуюся полосатую палочку. Послушно притормозив, раздраженно опустила стекло. — Проблемы, лейтенант?

— Лейтенант Гришковец, — представился дэпээсник, приложив руку к фуражке. — Можно ваши документы?

— А я что, что-то нарушила? — вздернула бровь Зимина, начиная накаляться тихим бешенством.

— Плановая проверка. Так я могу увидеть ваши документы?

Ира заученным жестом распахнула красные корочки.

— Могу ехать?

— Простите, но я имел в виду водительское удостоверение, — настойчиво произнес лейтенант, кажется, ничуть не впечатлившись.

— Ты что, лейтенант, ослеп, не видишь, что написано?! — не выдержав, взорвалась Ира. — Я полковник полиции, начальник местного отдела, между прочим! Да ты завтра отсюда полетишь с ускорением!

— Да хоть сам президент, — невозмутимо отозвался дэпээсник. — Правила для всех одинаковые. Просто документы покажите и поезжайте спокойно.

Зимина, приглушенно выматерившись, открыла бардачок, признавая, что проще будет найти права, чем препираться с этим упрямым лейтенантом. Откуда только он такой взялся…

А в следующую секунду что-то обожгло шею; вспыхнув, разорвались перед глазами яркие искры и темнота навалилась душным тяжелым беспамятством.

***

Она опять оказалась права, а он, замороченный своим упрямством, поверил тому, чему верить вовсе не следовало; невольно покрывал убийцу, даже не подозревая, какие темные глубины таятся в душе казалось бы близкого человека.

Кажется, разочарования становятся гребаной традицией.

Паша невесело усмехнулся, швыряя на столик ключи от машины и проходя в кухню. Опустился на свое привычное место у окна, разглядывая расцвеченный вечерними огнями поздний заснеженный сумрак. На душе было особенно муторно — и от узнанной истины, и от виноватой неловкости за те отчужденно-холодные дни — было в этой сдержанности что-то ужасно неправильное, зловещее даже. Напиться бы, мрачно хмыкнул про себя Ткачев и замер, остро пронзенный запоздалым пониманием очевидного: а ведь он попросту бы спился и загнулся, если бы не…

Если бы ничего не было.

Если бы не отрезвившая, заставившая собраться правда. Если бы не наполненные такой простой и тем для него удивительной суетой дни. Если бы не тонны обрушившейся информации со страниц книг и с интернетовских сайтов и форумов. Если бы не настороженный первое время Саня, с которым сдружились как-то незаметно и легко, совсем не по-взрослому. Если бы не суетливые утренние сборы с его неизменными завтраками, с прихорашивающейся перед зеркалом начальницей, ее сонно-ворчливыми “да где же ключи?”, “черт, телефон забыла!”, “блин, опаздываю!” и стремительным стуком каблуков мимо лифта. Если бы не удивительно-мирные, нелогичные вроде бы вечерние посиделки за чаем с незначительной болтовней, его забавными байками и ее дружескими подколами; если бы не ворох дурацких книжек на тумбочке в ее спальне, так не вяжущееся с образом суровой начальницы постельное белье трогательных расцветок и ее привычка спать с настежь раскрытой форточкой, кое-как укрывшись одеялом…

Так много.

Так мало.

Господи, да еще несколько месяцев назад он бы только нервно рассмеялся, скажи ему кто-то, что он будет жить под одной крышей со своей начальницей. Что будет торчать на кухне, старательно готовя для нее завтраки и ужины, будет возить ее на работу и забирать с работы, будет бегать по аптекам в поисках витаминов и еще какой-то лекарственной фигни, будет таскать ей пакетами свежие фрукты и поправлять перед сном одеяло.

Бред же, ну?

Он все признавал и осознавал прекрасно — всю неправильность, странность, запретность даже. И другое признавал тоже — только так, удерживая на плаву ее, растерянную и беспомощную в нынешнем состоянии, он может держаться сам. Только так и никак иначе. И разве это само по себе не самое правильное?

Паша снова потянулся к лежащему на столе телефону, ожидая в который раз за последние минут пятнадцать услышать механическое “абонент недоступен”. Ну вот где ее только носит… Не полковник, а недоразумение какое-то, в самом деле…

В унисон мыслям мобильный в его руке разорвался трелью.

— Паш, это я. — Голос — неестественно-спокойный, сухой, заиндевевший будто бы. — У меня мало времени, так что слушай внимательно.

========== III. 13. Наизнанку ==========

— Ну что, довольны? — яростно сверкнув глазами, Ирина отшвырнула поданный мобильник — координация подвела и телефон, отклонившись на пару сантиметров, упал на пол, развалившись на части. Застывший изваянием у двери парень в черном костюме даже не вздрогнул, услышав грохот — на секунду показалось, что это всего лишь манекен, неуместно и непонятно зачем поставленный в кабинете.

— Подождем. — Мужчина, сидящий напротив, расслабленно откинулся в кресле, бросил взгляд на настенные часы. — В ваших же интересах, чтобы он успел вовремя и не натворил глупостей.

Ира, сжав губы, отвернулась, стискивая пальцы.

Она не понимала! Она не понимала, черт возьми, где ошиблась, в чем просчиталась! Да, генерал Смольский мог знать о ее стремлении развалить все его дело; мог догадываться о ее дальнейших действиях; но как, как он мог предугадать ее визит, ее попытку откровенной провокации, если даже она сама не знала точно, как построит разговор и на чем конкретно его зацепит?

— Вы, наверное, сейчас ломаете голову, как я догадался? — генерал усмехнулся, наблюдая за ней. — На самом деле ничего сложного. Не думали же вы, что все эти ваши детские попытки нарыть компромат, копаясь в моем прошлом, останутся незамеченными? А учитывая ситуацию в моей семье… Вы, видимо, решили, что сейчас самое подходящее время нанести ответный удар, я прав?

— Кто? — с усилием выговорила Ирина, чувствуя так не вовремя подступившую дурноту.

— Какое это имеет значение? — отмахнулся Смольский. — Когда работаешь с кем-то в одном отделе, где все на виду, нужная информация просачивается сама.

— А если я вас обману и вместо нужных вам бумаг отдам какие-то левые?

— Ну это вряд ли. Вы же не будете рисковать жизнью своего ребенка?

Показалось, что из легких разом выкачали весь кислород.

— Ч-что? Откуда…

— Элементарно. Когда в вашей квартире оказался этот ваш бойкий оперок, о котором мои ребята даже не подозревали, я сначала ничего не понял. Да еще эта его привычка в последнее время всюду с вами таскаться… А уж потом, когда узнал, что он оплатил вам наблюдение в дорогущей клинике… Обычный мужчина вряд ли будет так дергаться и суетиться. Если только это не его ребенок.

— И как я могу быть уверена, что после всего вы меня… нас отпустите? — Слова, с трудом прорываясь сквозь ледяную толщу накатившего страха, вязли в горле, с трудом пробивались наружу.

Страх. Не страх даже — сковывающий все внутри ледяной ужас.

Она и не помнила уже, когда так боялась — на автосвалке под прицелами нескольких десятков автоматов? На лестничной клетке возле своей двери, когда в спину дышал подосланный к ней убийца и близкая смерть? Когда дверь ее кабинета прошила автоматная очередь, выпущенная конченым психопатом?

Никогда.

— А у вас разве есть другой выход? — Равнодушное пожатие плеч. — Вы, конечно, можете дергаться, хитрить… Но это глупо. Пока вы были под действием электрошока, мой знакомый врач, у которого мы сейчас находимся, сделал вам укол. Безобидный такой укол. Но не в вашем положении. И если ничего не предпринять, через несколько часов ребенок умрет. Вы, с вероятностью в девяносто процентов, — тоже.

Нет, это не ужас был несколько фраз назад — просто растерянность и испуг. Ужас, беспросветный, всепоглощающий, нахлынул сейчас, затапливая, затягивая в черную выстужающую бездну.

Вот и все, Ира, вот и все, с какой-то обреченной усталостью подумала полковник, рывком сдергивая душащий галстук. Вот она какая, оказывается, твоя расплата.

Самое жуткое — не только твоя.

***