И тем более непонятным оказалось вдруг, переступив порог чужой квартиры, моментально погрузиться в непривычное, удивительно-незнакомое ощущение тишины и покоя. Странное дело — за всю свою жизнь, даже возвращаясь к себе домой, он еще ни разу не чувствовал чего-то, хотя бы отдаленно похожего на умиротворение. Даже совместная жизнь с Катей, несмотря на все неумелые, неловкие попытки наладить какой-то уют, стабильность, спокойствие, не приносила ощущения чего-то подобного.
Ощущения дома.
Парадоксально: Зимина, жесткая, деловая, независимая и вечно занятая, никогда не стремившаяся к какой-то семейной гармонии, проявлению типично женской заботы, умудрялась каким-то непостижимым образом создать в своей небольшой квартирке удивительную атмосферу мирного, ненавязчиво окутывающего тепла, расслабленности, комфорта.
Места, куда хочется возвращаться.
Жгучим стыдом обдала эта простая, совершенно искренняя мысль: к Кате ему очень часто возвращаться не хотелось совсем…
— Паш, ну ты чего застрял? Десять минут уже наверное в прихожей возишься, ужин остынет скоро.
Паша, пристраивая куртку на крючок, невольно вздрогнул, переводя на Ирину Сергеевну наполненный неподдельной растерянностью взгляд. Только сейчас вдруг подумав, как это странно: суровая начальница, никогда никому не делавшая поблажек и требующая ответа за все косяки, безгранично уважаемая им женщина, неизменно казавшаяся воплощением власти, силы и недоступности — вот так обыденно и просто — в одной квартире, такая по-домашнему милая, немного утомленная, чуть заметно тепло улыбающаяся, напоминающая про ужин… Невероятно. Наверное, к этому он никогда не сможет привыкнуть.
— А что, у нас в доме водится ужин? — невольно, не заметив и сам, ответил на приглушенную улыбку — снова накатило, распирая, это недозволенное чувство благодарности: просто за то, что он сейчас здесь, просто за то, что не один.
— А ты что думал, ты один готовить умеешь? — легко рассмеялась Зимина, подтолкнув в сторону ванной. — Давай-давай, мой руки — и за стол!
— Паш, что-то случилось? — Выпалила и тут же с досадой закусила губу, жалея о своей глупой несдержанности. Прекрасно отдавала себе отчет, что не должна вмешиваться, лезть в душу, переходить некую границу, ступать на ту территорию, доступ на которую ей наглухо закрыт. Ткачеву и без того требуется немало выдержки, чтобы сохранять нынешнее равновесие, мириться с положением вещей, и нагнетать обстановку лишним напряжением, будь то помощь в решении каких-то личных проблем, недовольство из-за бытовых мелочей или ненужные расспросы, было бы уже чересчур. Но уж очень невеселым, даже подавленным выглядел он сегодня, и этот дурацкий вопрос вырвался сам собой, хотя она понимала: ни к работе, ни к каким-то их общим делам это отношения не имеет, иначе бы она уже была в курсе. Неужели что-то… личное? И сама поразилась тому, каким неожиданно болезненным, неприятным уколом отозвалась вполне логичная догадка.
Ты бы еще ревновать начала! Молодец, Ирочка, ничего не скажешь, заигралась, блин, в счастливую семью!
— С чего вы взяли? — Паша, расставив чистые тарелки на полку, вернулся на свое облюбованное место напротив окна, налил еще чаю.
— Ткачев! — укоризненно-строго, но без раздражения, сопроводив более чем выразительным взглядом. И в самом деле, наивно надеяться, что от удивительной проницательности товарища полковника можно хоть что-то скрыть…
— Ну да, вы правы. — Тяжело выдохнул, сцепил пальцы в замок, отметив, как начальница сразу же напряглась. — В общем… Там такая история… Помните, я вам говорил про старых знакомых? Ну, в школе вместе учились… Так вот у одного из них… у него убили жену. А самое поганое, что он же у следствия основной подозреваемый, насколько я понял.
— Паш, ну ты ведь опер! В таких случаях это и есть стандартная версия, тебе ли не знать?
— Да все я понимаю, Ирин Сергевна! Просто это ж надо совсем Витьку не знать, чтоб в такое поверить… Он приходил ко мне сегодня… На нем лица просто нет! Я еще хорош, пообещал помочь, выяснить все, а по итогу так ничего и не узнал, послали меня…
— А что там за история хоть? Ты расскажи в деталях, может, у меня получится что-то узнать…
— А вы можете? — Ира только вздохнула, заметив, как его глаза вспыхнули надеждой. Ткачев-Ткачев… Сколько бы ни было всякой дряни в жизни, какие бы непростые моменты ни подстерегали в очередной раз, каким бы легкомысленным, порой даже безответственным ни казался со стороны его характер, одно — непоколебимая верность дружбе — в нем неизменна, несмотря ни на что.
Непроницаемая январская ночь сгустилась чернильным бархатным покрывалом, приглушила привычную суету, беспокойность, громкость. Шумел под окнами вечно переполненный машинами проспект; тихонько капала вода из неплотно прикрытого крана; ненавязчиво окутывало кухню мягкое сияние светильников. Пушистая нахалка Дымка, успевшая заметно подрасти и еще больше распушиться за время привольного житья у новых хозяев, тихонько урчала на диване, топча лапками сброшенную джинсовую куртку; мерно гудел забытый Саней на подоконнике ноутбук; Ирина Сергеевна, внимательно слушая его рассказ, незаметно уминала соленое печенье из только что открытой разноцветной пачки… И невыносимо-острым ужасом накатила внезапная мысль: он бы не пережил, если бы довелось потерять еще и это. Все — мирный домашний уют, чужого, по сути, ребенка, с которым неожиданно просто сошлись, и даже — ее, эту женщину, по отношению к которой так старательно растил отчужденность и неприязнь. И вовсе не потому, что совсем скоро она подарит ему настоящее чудо, о котором не задумывался никогда, — их общего ребенка. Нет, совсем не поэтому. И жутко, по-настоящему жутко допустить даже мысль, что этого всего в одночасье может не стать. Их может не стать.
========== III. 4. Опрокинутое небо ==========
Он был уверен: Яна не сдаст его ни при каком раскладе. Ведь, даже будучи не очень далекой бабой, некой жизненной сообразительности мадам Мурашова не была лишена, так что не могла не понимать: стоит ей заикнуться о его участии в том громком деле, и судьба ненужной свидетельницы окажется весьма предсказуемой. Да и одно дело — грохнуть чужими руками надоевшего муженька, который узнал о ее махинациях с недвижимостью и грозился посадить, и совсем другое — оказаться в составе преступной группы, организовавшей сеть борделей, где преспокойно предоставляли “девочек для битья”, а то и чего похлеще… Ну и еще один небольшой нюанс: за время их “сотрудничества” Яна успела влюбиться в него как кошка, что и неудивительно — темперамент молодой привлекательной бабы брал свое, а вечно занятый на работе муж с не слишком-то презентабельной внешностью и малоприятным характером потребности в любви не удовлетворял от слова вообще. Так что, помня об их бурном совместном времяпрепровождении, вдовушка вряд ли пожелает сдать галантного любовника и надежного делового партнера — так он думал до недавнего времени. До того момента, как на экране дорогого смартфона высветился неизвестный номер, а затем ударил из динамика знакомый голос, искаженный раздражением и истеричной слезливостью.
— С ума сошла? — прошипел он, с трудом вклинившись в поток бессвязных восклицаний. — Какого хрена ты мне звонишь, спалиться по полной хочешь и меня вслед за собой потащить?! И вообще, откуда у тебя телефон?
— Да какая разница, откуда у меня телефон! — взвизгнула Яна. — Адвокат дал! Ты когда собираешься меня отсюда вытаскивать? Или вообще не собираешься? Я больше не могу! Твой адвокат полный кретин, требует, чтобы я во всем призналась! Найди мне нормального! И сделай уже что-нибудь, сколько я могу париться в камере с какими-то уголовницами?! Ты вообще в курсе, что меня этой ночью одна психованная чуть не задушила?! Хотя о чем я! Тебе же только на руку, если со мной что-то случится!
— Прекрати истерику! — рявкнул он, чувствуя, как начинает наливаться бешенством. Еще одна… Твою же мать, как они все его достали!
— Сам заткнись! — всхлипнула Мурашова. — Имей в виду, не поможешь — я молчать не буду! Не собираюсь за тебя и за всех остальных отдуваться!
