- Поди сюда, Мэри, - сказал Уорингтон и своей большущей рукой погладил девочку по светлой кудрявой головке; но она увернулась от его грубоватой ласки и, подбежав к Пену, стала играть его красивой цепочкой от часов, чем доставила ему большую радость: ведь он был очень добрый и бесхитростный человек, хотя от застенчивости скрывал душевную мягкость под личиной напыщенного высокомерия. Девочка забралась к нему на колени, а ее отец тем временем продолжал читать проспект.

- Вы засмеялись, когда я упомянул о "понятных причинах", - заметил он, обращаясь к Уорингтону. - Эх вы, Фома неверный! А я вот сейчас объясню, в чем они состоят. - И он прочел: - "Как уже было сказано, мы, по понятным причинам, вынуждены утаить имена людей, поддерживающих это начинание. Мы имеем влиятельных друзей в обеих палатах парламента и заручились союзниками в дипломатических кругах всех стран Европы. Источники, из которых мы черпаем наши сведения, не подлежат оглашению, и никакая другая газета ни в Англии, ни на континенте не может и надеяться получить к ним доступ. Но одно мы все же можем сообщить, а именно: самые последние новости касательно политики Англии и европейских стран можно будет прочесть только на столбцах "Пэл-Мэл". Нас будут читать государственные деятели и денежные тузы, землевладельцы и духовные лица, потому что они же будут для нас писать. Мы адресуемся к высшим кругам общества и не намерены это скрывать: "Пэл-Мэл" пишется джентльменами для джентльменов. Авторы ее обращаются к тем общественным классам, к которым и сами принадлежат. У странствующих проповедников есть своя газета; у вольнодумцев-радикалов есть своя газета; так почему бы джентльменам Англии тоже не быть представленными в прессе?"

Затем мистер Шендон остановился на литературном отделе газеты и на отделе светской хроники, скромно упомянув, что их будут вести джентльмены, -показавшие себя с самой лучшей стороны: люди, отличившиеся в ваших университетах (тут мистер Пенденнис покраснел и чуть, не рассмеялся), хорошо известные в клубах и в том обществе, о котором они пишут. Он деликатно дал понять лицам, желающим поместить объявления, что "Пэл-Мэл" лучше всякой другой газеты будет способствовать сбыту их товаров; красноречиво призвал всех английских дворян, всех английских баронетов, все высокочтимое английское духовенство, всех матрон, дочерей и домашние очаги Англии сплотиться на поддержку правого дела, И едва он умолк, как Бангэй, уже успевший снова вздремнуть, проснулся и еще раз сказал, что все в порядке.

Когда с проспектом было покончено, Шендон и Уорингтон обсудили кое-какие подробности касательно политического и литературного направления газеты, а Бангэй слушал и кивал головой, точно понимал, о чем они говоят, и одобрял их взгляды. Взгляды самого мистера Бангэя были очень несложны. Он считал, что никто не способен лучше капитана написать сокрушительную статью. Он желал сокрушить своего конкурента Бэкона, и, на его взгляд, капитан был для этого самым подходящим человеком. Если бы капитан Шендон списал на листок бумаги письмо Юниуса или главу из катехизиса, мистер Бангэй остался бы вполне доволен и решил бы, что это - самая что ни на есть сокрушительная статья. Итак, он с величайшим удовлетворением забрал рукопись и не только заплатил за нее, как мы уже знаем, но, уходя, подозвал к себе маленькую Мэри и дал ей пенни.

После обсуждения газеты завязался общий разговор, причем Шендон, подлаживаясь под двух своих гостей, в которых он, судя по их виду и манерам, усмотрел представителей "бомонда", изображал из себя заправского светского человека. О высшем свете он имел весьма смутное представление, но издали видел его, а из того, что видел, извлек все возможное. Он говорил о героях дня и о светских львах фамильярно, с игривыми намеками, словно каждый день с ними общался; рассказывал анекдоты о их личной жизни, вспоминал шутки, которыми с ними обменивался, и забавные случаи, коим был свидетелем. Пен мысленно посмеивался, слушая, как бойко этот арестант в потрепанном шлафроке болтает о великих мира сего. Миссис Шендон бывала счастлива, когда ее муж пускался в такие рассказы, и свято в них верила. Сама она не стремилась в высший свет - куда ей, с ее-то умишком! Но для ее Чарльза это было, по ее мнению, самое подходящее место: там он может блистать, там его уважают. На самом деле Шендон один-единственный раз был зван на обед к графу X.; пригласительную карточку его жена до сих пор хранила в своей рабочей шкатулке.

Мистеру Бангэю эти разговоры скоро наскучили, он встал и начал прощаться, а за ним поднялись и Уорингтон с Пеном, хотя последний не прочь был остаться и поближе познакомиться с этим семейством, которое его заинтересовало и растрогало. Он выразил надежду, что ему будет разрешено повторить свой визит, на что Шендон ответил с кривой усмешкой, что его можно застать дома в любой час и что он всегда будет рад видеть мистера Пеннингтона.

- Я провожу вас до ворот парка, джентльмены, - объявил Шендон и взялся за шляпу, несмотря на умоляющие взгляды жены и ее тихий возглас "Чарльз!". Шаркая рваными туфлями, он первым вышел из комнаты и повел своих гостей по мрачным тюремным коридорам. Когда они дошли до дверей в караулку, одна его рука уже нащупывала в кармане полученные от Бангэя пять фунтов, в то время как другую он протягивал на прощанье посетителям, и надо сказать, что один из них, мистер Артур Пенденнис, с облегчением вздохнул, выбравшись из этого гнусного места и снова почувствовав под ногами камни Фаррингдон-стрит.

Опечаленная миссис Шендон продолжала работать, сидя у окна. Окно выходило во двор, и она увидела, как Шендон, в сопровождении каких-то двух мужчин, пробежал в сторону тюремного кабака. Она мечтала в этот день покормить его обедом: на наружном подоконнике у нее хранился кусок мяса и немножко салата, и она рассчитывала закусить вместе с мужем и маленькой Мэри. Теперь эта надежда угасла. Он просидит в кабаке до самого закрытия, а потом пойдет к кому-нибудь играть в карты и пить и ввалится к себе молча, с остекленелыми глазами, пошатываясь на ходу, и ей же придется за ним ухаживать. О боже, каких только мук мы не причиняем нашим женщинам!