А потом Сэнди в очередной раз напился в стельку, и после этого его письма приобрели несколько иной, более настойчивый характер. Ах, мистер Ларк, как тут великолепно! Территория Аризона – это голубое безоблачное небо, и чудесные зеленые поля, в самый раз под пастбища, и приятные работящие люди, не подверженные тем порочным страстям, что вызывают золотую лихорадку и прочие сумасшествия. А какие тут храбрые, самоотверженные, поистине безупречные дамы! Вот была бы чудная компания для мисс Норы!
Нора, помнится, мгновенно ощетинилась:
– С какой стати мне водить компанию с тамошними храбрыми и поистине безупречными дамами? Какого черта он вообще об этом пишет?
– Просто потому, что ты и сама дама весьма храбрая и поистине безупречная.
– Раздражает он меня!
Эммет искоса на нее посмотрел:
– А что, по-твоему, означает подобная характеристика тамошних дам?
– То, что это дамы с весьма сомнительной репутацией!
Эммет покачал головой:
– Вот как раз пример того, что настоящий писатель должен избегать общепринятых клише и давать людям только такие характеристики, которые порождены его собственным, интуитивным восприятием. А все эти клише можно запросто подвергнуть критике или даже в клочки разорвать. «Храбрые и поистине безупречные» в данном случае означает «доблестные, умные, хорошо воспитанные» – в общем, просто потрясающие.
А Сэнди все продолжал их звать: каждый день, писал он, наш городок пополняется новыми жителями, исполненными энтузиазма. Вот, например, недавно открылся отличный португальский магазин, где торгуют мануфактурой и мужской одеждой. Ах, какие там продаются чудесные шарфы! Сэнди писал, что был бы совершенно счастлив, если бы так сильно не скучал по дорогим его сердцу Эммету и мисс Норе, которые попросту лишают себя истинной радости и Божьего благословения, не имея возможности видеть, как рождается замечательный новый город Амарго. А как было бы прекрасно, если б они смогли вновь воссоединиться и под эгидой умной и достойной газеты привести население Амарго да и всей Территории Аризона в лоно Соединенных Штатов.
– Чего это он так неистовствует? – с некоторым изумлением поинтересовалась Нора.
– Он явно снова попал в беду.
– Надеюсь, ты не собираешься немедленно броситься туда, чтобы его спасти?
Они бы почти наверняка сумели устоять перед соблазном переехать в Амарго, если бы не пожар. Их дом оказался самым последним в ряду строений, которые сентябрьской ночью вспыхнули, как сухой хворост, когда повар в «Золотом гвозде», то есть через два дома от Ларков, позволил бекону на плите не только обуглиться, но и загореться. Всего одной случайной искры, угодившей в их дом, оказалось достаточно, чтобы огонь уничтожил все – крышу, кровать, книги и записи Эммета. Нора сразу поняла, что им придется вернуться к ее родителям, хотя они в разные годы уже предпринимали подобные попытки, оказавшиеся неудачными. Но думала она именно так, стоя на противоположной стороне улицы и держа под мышками двух юных ярочек, пока пожарная команда осуществляла всякие необходимые, но совершенно бесполезные действия. Однако она буквально нутром чувствовала, что Эммет все-таки воспримет этот ужасный поворот судьбы как некий знак, сулящий новые возможности. Все остальное он явно воспринимал как некий поворот назад, а это, конечно же, никак не могло бы удержать его здесь. И Нора поняла, что для нее это последняя осень в Шайенн.
Итак, стадо овец, пожар и письма златоуста Сэнди Фрида – вот тот клубок переплетающихся нитей, который в 1876 году привел их на Территорию Аризона вместе со всем уцелевшим скарбом. Лишь по прибытии они обнаружили, что «город» Амарго – это всего лишь несколько рядов палаток, выстроившихся вдоль речки Биг-Форк-Крик, более известной как Большой Раздвоенный Ручей. А Сэнди Фрид между тем уже строил мечты о новой жизни в штате Монтана, не успев толком начать знакомить Эммета с достоинствами и недугами вашингтонской прессы – и Эммет не без волнения со всем этим знакомился, однако северные газеты и журналы уже практически устарели и не стоили ни гроша, хоть Сэнди и заплатил за них изрядную сумму. Но Сэнди был прежним: все такой же очаровательный и полный добрых намерений, но абсолютно безнадежный и как автор статей, и как издатель газеты. К сожалению, он по-прежнему частенько посещал игорный дом и к ноябрю имел такую отчаянную задолженность, что Эммет был просто вынужден в качестве поручителя поставить на его банковских бумагах свою подпись. Вскоре после этого Сэнди верхом выехал во Флэгстафф за новыми материалами для газеты, и лишь шесть лет спустя Ларки получили от него письмо – это было его последнее письмо к ним – с почтовым штемпелем Онтарио. Об этих местах Нора знала лишь то, что там очень холодный климат и малое количество жителей, а сама провинция отличается изолированностью от прочего мира; кроме того, по слухам, там водилось немыслимое количество всяких злодеев, так что человеку ничего не стоило «случайно» утонуть, замерзнуть или упасть в глубокое ущелье; его также могли избить до полусмерти, если он кого-то обманул чересчур радостными посулами.
Мама, раздался голосок Ивлин, и Нора поняла, что накатала уже около двадцати страниц, – ты снова подменяешь одно другим. Тебе же совсем не об этом нужно писать.
– Ты права, – вслух сказала Нора. – Нужно писать по существу.
Почему бы тебе не написать о нашем доме? У каждого ведь есть дом.
Их дом. Эммет тогда настоял, что их первый дом он будет строить сам. Но после того, как тот первый дом августовские муссоны буквально смыли с лица земли, этот, второй, они строили уже вместе и без конца спорили, как лучше обустроить его внутри. Эммет тосковал по белым колышкам ограды в палисаднике и бархатным обоям своего детства. Ему хотелось, чтобы у Норы было хотя бы это. Но она ничего не могла с собой поделать: подобные мелкие «роскошества» она воспринимала как верный путь к постепенному разорению. Должна же быть причина, по которой каждый poblador[17] в радиусе ста миль строил себе не дом, а скромную хижину с земляными стенами, из-за чего эти убогие домишки выглядели крепкими, приземистыми, замкнутыми, скрывая то впечатление, что их хозяевами являются уязвимые невежды. И если они с Эмметом тоже намерены во всех отношениях стать невежественной деревенщиной, то им, наверное, стоит быть практичнее, когда речь идет о строительстве собственного жилья, не так ли? И потом, они ведь наверняка надолго здесь не задержатся – снова снимутся с места уже в течение ближайшего года.
Но Эммет твердо стоял на своем. Так что они тащили с гор бревна; вырубали заросли похожего на мимозу мескитового дерева и манзаниты; с утра до ночи стучали молотками; отмеряли и засыпали нужное количество песка, пока не построили нечто вроде весьма симпатичной, хотя и кривоватой дорожки для бега трусцой. Норе казалось, ничего лучше она в жизни не видела. Затем они построили курятник, но любая предприимчивая лисица, обитавшая в радиусе десяти миль от их дома, запросто в него проникала, пока они не поумнели и не начали подкладывать в курятник стрихнин – в результате одна за другой отравились и погибли несколько их собак. К концу года они расчистили и распахали тридцать акров земли и посеяли свою первую озимую пшеницу – а когда весь урожай пшеницы к чертям собачьим погиб, они принялись выращивать на продажу зелень и овощи, тоже, разумеется, обреченные на гибель, пока над ними не сжалилась Десма Руис и не подарила им семена тыквы и турнепса, а также – что было куда ценнее – дала массу полезных советов насчет того, как можно «задобрить» эту насквозь прожаренную землю и «упросить» ее оставить посаженным растениям жизнь. В заявке на владение земельным участком Ларки написали, что собираются «выращивать пшеницу и овец». Эммет теперь мог бы посмеяться над этим, словно эта пасторальная фантазия пришла в голову не ему, а какому-то неведомому незнакомцу из далекого прошлого – но факт остается фактом: они тогда еще не один год продолжали заниматься овцами, продавая животных, разбирая мили перепачканной навозом шерсти и принимая во время окота бесчисленных ягнят, покрытых еще дымящейся кровью. Каждый год осенью они приводили свое стадо с пропеченных летним зноем пастбищ на холмах, надеясь хоть чуть-чуть сдвинуться с мертвой точки – выплатить наконец долг за печатный станок и получше обеспечить своих троих сыновей, которые до сих пор спали на соломенных тюфяках прямо на полу у очага, хотя бы купив им книги и карандаши; а еще они мечтали собрать достаточно денег, чтобы превратить старую веранду в две комнаты, а затем и в три, а потом и второй этаж надстроить, чтобы у каждого мальчика была собственная комната, где он мог бы спокойно расти, взрослеть и становиться настоящим мужчиной.
