— А как же твоя мать? Она вообще ничего не предприняла, правда ведь? — спокойным тоном спросил я, тщетно убеждая себя в том, что не задет ее словами.

С губ Элени сорвался грустный смех, и она продолжила:

— Она едва не добила меня. Мама сделала последний глоток из бутылки и ударила меня ей, когда я очнулась. Уверена, что пока валялась в отключке, она стояла надо мной и молилась, чтобы я издохла. Избавление от лишнего рта было им только на руку. Ей не нравилось, когда я расстраивала отца. Мать боготворила его, потому что он потворствовал ее низменным желаниям. Отец мог достать ей лучшие наркотики. Он зарабатывал, играя на улицах, и этого хватало для оплаты счетов жалкой дерьмовой лачуги, где они жили. Это была вонючая коробка с тараканами, где они сделали для себя спальню и выделили мне, как милой маленькой собачонке, местечко на кровати в углу комнаты. — Она повернула голову и взглянула на меня через плечо. — Вот я ответила на твой вопрос. Да. Она поступила так, как должна поступать любая мать. Спасибо за то, что спросил.

Я схватил ее за шею сзади, пальцами глубоко и остро впиваясь в мышцы и сухожилия. Элени завизжала от боли. Я приблизил губы к ее уху и прошептал:

— Будет лучше, если ты попридержишь свой острый язычок. Я понятно объясняю?

Ее молчаливого кивка оказалось достаточно, чтобы заставить меня разжать пальцы. Она закашляла и захлюпала носом. Со своего места я увидел, что ее подушка мокра от слез. Я склонился над девушкой и провел пальцем по влажной щеке, наслаждаясь тем, что будучи жертвой саморазрушения, превратившего ее в жалкое зрелище, она попала именно в мои руки. И я ведь искренне считал, что нехорошо манипулировать женщиной и навязывать ей свою волю. Однако мне нравилось ощущение собственной всесильности. Я получал удовольствие, причиняя ей боль. Я в жизни испытал немало боли. И наблюдать страх у окружающих, срывать с людей маски, обнажая ничтожные и трусливые душонки — это заставляло меня чувствовать, что я не одинок, как полагал раньше...

— Я многого не помню. Большую часть детства я провела в одиночестве. Эти двое либо валялись в кровати, либо до восхода солнца шлялись где-то со своими друзьями. Я боялась темноты, но несмотря на это, меня бросали одну дома. Я часто мечтала убежать от родителей и рассказать кому-нибудь, что творится в нашей так называемой семье. — Элени рассмеялась, и в каждом звуке слышалось страдание. — Я была слишком мала, чтобы понять: мои родители не в силах обо мне позаботиться. Не знала, что есть места для таких детей как я, где кормят, купают и отправляют учиться. — Она сжала простыни с такой яростью, что кожа на руках побелела. — Я хотела сбежать, даже если это значило жить на улице. Даже будучи совсем малышкой, я понимала, что для меня безопаснее находиться вне дома. Мои родители в любой момент могли заснуть с сигаретой в руках и устроить пожар в доме. — Девушка снова всхлипнула. — Я знала, что меня не любят. Я оказалась просто нелепой случайностью, произошедшей, когда они были слишком пьяны, чтобы думать о контрацепции.

Я задумался над ее словами. Каким образом ребенок в таком возрасте мог узнать о зачатии? В голову закрались подозрения, от которых спина покрылась холодным потом. Все же мне следовало копнуть глубже. Возможно, причина ее низкой самооценки таилась в том, что она пережила в раннем возрасте домогательства.

— Твой отец... тебя?..

— Черт, нет.

Слава богу. Элени перевернулась на спину и, удобно положив руки на простыни, начала лениво перебирать бахрому на ткани.

— Тогда как ты узнала, откуда берутся дети? Почему уже в шесть лет ты знала о сексуальных потребностях людей?

Очередной нервный смешок вырвался из ее горла.

— Потому что я привыкла смотреть порно. — Я сохранял молчание, давая ей возможность продолжить самой без давления со стороны. — Мои родители не приобретали кассет с диснеевскими мультфильмами. Поэтому я смотрела то, что было. Порно. Они не подозревали об этом, а я не догадывалась, что это запретное. А узнала, откуда берутся дети от бабушки. Я гостила у нее в то время.

— Почему тебе не помогла бабушка? Неужели она не знала, как с тобой обращаются родители?

— А кто, по-твоему, научил мою мать всему тому, что она делала в итоге? — Элени продолжала играть с краешком простыни, и я заметил, что слезы на ее глазах высохли. Она тяжело и продолжительно вздохнула перед тем, как продолжить. — Честно говоря, моя бабуля была не такой уж и плохой. Да, слишком старой, чтобы как прежде участвовать в жестких тусовках. И она искренне старалась уделять мне свое внимание. Я же не рассказывала ей о том, что меня били, об ужасных условиях, в которых находилась днями и ночами, без еды, немытая и замерзшая. Я скрывала от бабушки эти факты, думая, что она возненавидит меня за подобную жизнь. Мне нравились проведенные с ней часы. Я не хотела разрушать временное счастье рассказами о гребаной жизни с родителями. — Пухлые губы Элени скривились в грустной улыбке. — Она варила отстойную кашу и покупала мне печенье. Сама никогда не пекла ничего подобного, — рассмеялась девушка. — Бабушка не рискнула бы дать мне съесть печенье собственного производства. Поэтому покупала мне его в магазине.

— Что же случилось с ней в итоге?

— Бабуля умерла, когда я была подростком, — грустно ответила Элени. — Вот так я и осталась предоставленной самой себе. Не осталось иного выбора, кроме как примкнуть к друзьям, парням и случайным людям, которые бы позаботились обо мне, пока я не стала самостоятельной.

— И они помогали тебе безвозмездно?

— Нет. Уж поверь мне, они свое получали сполна.

Я погладил девичье плечо, чтобы понять, отзовется ли она в ответ. Элени не сдвинулась с места. Я прислонился к изголовью кровати и откинул голову, уставившись в потолок.

— Спасибо за то, что поделилась воспоминаниями. Это помогло мне больше вникнуть в суть.

— Вникнуть в суть чего?

Я поднялся с места, делая глубокий вдох.

Решив вернуться обратно в ванную, молча протянул руку, чтобы помочь ей встать. Девушка несколько секунд смотрела на меня, не понимая, зачем я пытаюсь поднять ее с места. Потом все же приняла мою помощь, скользнула с кровати, придерживая одеяло и закрывая им свое тело. Когда она встала, я покачал головой, указывая на одеяло.

— Скинь его.

Глаза Элени расширились, а губы задрожали. С первого взгляда я словно прочитал ее мысли. На ее лице одно за другим промелькнули недоверие, стыд, унижение, а затем принятие. После того как скинула одеяло к ногам, девушка руками автоматически потянулась к телу, пытаясь прикрыть наготу. Однако, приблизившись, я схватил ее за запястья и убрал руки от груди.

— Пришло время увидеть, кто ты есть на самом деле.

Я вел Элени за собой, слушая, как босые ступни мягко ступают по полу. В ванной я попросил ее встать напротив висящего на стене большого зеркала. Девушка посмотрела на меня с явным смущением. Она приоткрыла рот, словно собиралась запротестовать. Однако, в течение нескольких секунд помешкав, все же подчинилась. Глядя на свое отражение, Элени снова попыталась прикрыть обнаженное тело. И я снова убрал ее руки от груди. Она зажмурилась, а когда снова открыла глаза, в них блестели навернувшиеся слезы.

— Скажи мне, Элени, — я приподнял ее подбородок, заставив взглянуть на отражение в зеркале, — что ты там видишь?

Глава 23

Элени

Я стояла перед зеркалом, рассматривая свое татуированное тело. Голос Габриэля эхом отдавался в голове, интересуясь, что на самом деле я вижу в отражении. Не хотелось делиться с ним мыслями на этот счет, ведь я и так выложила ему слишком много информации о себе. В данный момент я была слишком открыта и ранима, и его способы изучения моей натуры ни к чему хорошему привести не могли.

— Элени, я задал тебе вопрос!

Судя по тону, Габриэля раздражало мое молчание. Я не осознавала, сколько времени простояла перед зеркалом, созерцая свое обнаженное тело и потерявшись в глубинах подсознания. А еще я прикидывала, как избавиться от вопроса, который тяжело повис в воздухе. Вот только теперь стало понятно, что отвертеться не выйдет.