Пришло понимание, что заставляя Элени открыть глаза на свое существование, чтобы она не только уяснила себе, но и осознала, насколько ошибочный путь выбрала, я захотел чего-то большего. Пронестись вместе с ней через всю ее жизнь. Сгущая краски, показать каждую неправильную мысль, каждый ложный шаг и каждое неверное решение, которое она когда-либо принимала.
Глава 21
Элени
Хотела бы я знать, почему простое прикосновение вызвало у него такую реакцию. Горячая интимная сцена между нами по непонятной причине оказалась прервана, и уже в следующую минуту я стояла на коленях у кровати с ноющим телом и уязвленным самолюбием.
Отчаянное — до тошноты — желание поскорее покончить с этим заставило меня забыть о правилах, и винить следовало лишь себя.
— Какое у тебя самое ранее воспоминание, Элени? — прервал мои внутренние терзания голос Габриэля.
Подобный интерес вызвал у меня недоумение и убедил в том, что этот тип реально чокнутый на всю голову. Какого хрена перескакивать с интима на побои, а затем ошарашивать дурацким вопросом о гребаном детстве? Я по-настоящему растерялась, черт возьми, не понимала, как поступить и даже не догадывалась, что он предпримет в следующую минуту.
Детство вспоминать не хотелось. Всю жизнь я предпринимала массу усилий, чтобы выбросить прошлое из головы. И признаваться, что причина нынешнего унизительного существования кроется в том дерьме, через которое я прошла будучи маленькой девочкой, у меня уж точно не возникало ни малейшего желания.
— Ты не расстроишься, если я не стану рассказывать тебе о своем детстве?
Задав вопрос, я съежилась, ожидая со стороны своего пленителя физического насилия в ответ на столь слабое сопротивление. И пусть не планировала перечить ему, но я не сомневалась, что подобная беседа ничем хорошим не закончится. Габриэль разочарованно выдохнул, и его голос неожиданно снова смягчился.
Он был Джекилом и Хайдом 9в одном лице, я поражалась тому, как в нем одновременно могут уживаться два совершенно противоположных человека.
— У меня нет желания принуждать тебя, но хотелось бы, чтобы ты рассказала мне об этом.
Я искренне недоумевала, с чего вдруг он преобразился в приятного собеседника. Ожидала ведь, что похититель станет насильно вытряхивать из меня кошмарные истории прошлого, преследовавшие меня годами воспоминания о жестоком и пренебрежительном отношении родителей.
Я поведала ему, что даже думать об этом не в силах, проявляя не свойственную мне искренность. Габриэль для меня ничего не значил, и я до сих пор искала причину его глубокого интереса к себе. Мы были абсолютно чужими люди, однако мужчина вел себя так, будто мы тесно связаны, и он отказывается разрывать эту нить.
Мысли захватили меня целиком и, по обыкновению, я начала трястись.
Только вот на этот раз причиной стала вовсе не алкогольная ломка. Меня до костей пробирал животный страх, вызванный двумя паршивыми людьми, и не важно, что их тела давно уже в земле на глубине шести футов. Я встала, прикрывая голое тело руками, села на кровать и, стянув одеяло, удобно завернулась в него. И хоть не чувствовала себя в безопасности, но мягкая ткань помогла немного прийти в себя. Внутренне я продолжала бороться с собой. Не хотелось рассказывать о произошедшем со мной, однако любопытство пересиливало. Возможно, если излить душу кому-нибудь, мне станет легче. Разве не так поступают тысячи людей каждый день? И не это ли помогает нормальному человеку выбраться из дерьма? Меня мучили сомнения, но не имея другого выбора, я заговорила, раскрывая детали первого гребаного воспоминания, пришедшего в голову.
— Когда мне было четыре года, я на кухне уронила кувшин с молоком, пытаясь приготовить себе кашу. — Я сделала паузу и глубоко вздохнула, прежде чем продолжить. — Я была очень голодна. Родители забыли меня покормить. Два дня ничего не ела, и желудок болел так, что я плакала от боли. Но, несмотря на мои слезы, никто и не думал прийти ко мне на помощь. — Говоря это, я чувствовала наворачивающиеся на глаза слезы и подступающие к горлу рыдания. — Молоко из кувшина мне удалось налить успешно. Я гордилась собой, считая, что налить молоко без последствий означает, что я выросла и могу сама о себе позаботиться. Я радовалась, что скоро перестану быть обузой для людей, которые не удосуживались найти время, чтобы позаботиться обо мне. — Я до сих пор отчетливо помню черно-белый шахматный пол, покрытый белой массой. Сцена, напоминающая кадр из фильма «Один дома». — Когда молоко разлилось, я вскрикнула от удивления. Догадываясь, что если разбужу родителей, окажусь в полном дерьме, я быстро начала вытирать пол. Но пока я старалась замести следы, меня поймали. — Меня трясло от рыданий, но я продолжила: — Отец вошел в комнату. Подняв голову, я увидела его налитые бешенством глаза и поняла, что мне несдобровать. Вместо того чтобы смотреть на отчитывающего меня отца, я уставилась в пол, мечтая, чтобы это поскорее закончилось. Однако он и не думал прекращать, продолжая кричать на меня. Так же, как на маму, когда она делала то, что ему не нравилось.
Мои воспоминания связаны с жестокостью, и даже врагу я не пожелала бы подобного дерьма. Этот кошмар я пыталась забыть с помощью приносящего временное расслабление алкоголя. Кровать скрипнула, это позади меня сел Габриэль. Я не двинулась, продолжая лежать спиной к нему. Мое местами открытое тело наверняка его дразнило. Прикрывая наготу, потянула одеяло к плечам. Я надеялась, что он не заметит скрывающегося под изображением Девы Марии глубокого шрама.
— Продолжай.
Я ощутила его горячее дыхание на своей шее. Но вовсе не испугалась, прекрасно понимая: что бы ни случилось — самое страшное я уже пережила.
— Оказалось, что я разбудила отца. Он вошел на кухню в одних отвратительных обтягивающих трусах. Казалось, он не в себе, и я не знала причины. Да, я провинилась, пролив молоко. Однако этого бы не случилось, не будь я не смертельно голодной, черт возьми. Неужели они не понимали, что ребенка нужно кормить? Он кричал на меня некоторое время и потом бросил полотенце под ноги, пытаясь вытереть пол. Когда это не сработало, поднял мокрое от молока полотенце и начал меня им избивать. Он не остановился на этом, стал бить меня рукой, затем деревянной ложкой, и закончил тем, что бросил мне на голову стеклянную тарелку с кашей. Я потеряла сознание и не помню, что было дальше.
Я снова начала дрожать, и перед глазами замелькали темные пятна. Грудь сжало словно в тисках, и мне стало чертовски тяжело дышать, кислорода не хватало. О, эти симптомы я хорошо знала, со мной это случалось очень часто. Меня мучили панические атаки, а алкоголь хоть немного облегчал состояние. Голоса в голове кричали, дразнили и оскорбляли меня, убеждали в том, что я ничтожество. Слезы ручьем побежали по щеке, и я понимала, что не успокоюсь, пока темнота в душе не отступит.
— Элени, он был неправ. Он никогда больше не сможет и пальцем тебя тронуть. Все позади, и он не причинит тебе вреда. — В попытке утешить, Габриэль сжимал и гладил мое плечо. Но мне от этого становилось только хуже. Мне удалось выжать из себя каплю ответа, пока темная пелена снова не накрыла меня.
— Он не сможет причинить вред. Но ты... сможешь.
Глава 22
Габриэль
Мне хотелось причинять боль. Я бы снова и снова делал бы ей больно. Однако мое желание не являлось бесчувственной жестокостью человека, стремящегося удовлетворить собственную врожденную порочную страсть. Напротив, я стремился избавить ее от алкогольной зависимости и исцелить глубокие раны, связанные с печальными событиями в жизни. Я жаждал вытрясти из этой девушки все ненужное и грязное, оставив в памяти лишь близких людей, которые всегда были рады ей помочь. Я мог бы жить только этим. Это стало бы положительным итогом борьбы, начавшейся в один роковой день между двумя людьми.
