<p>

- Неполадки на разгонном блоке Д первой ступы. Левушка, займись!</p>

<p>

- Есть, командир! – я принялся отстегивать фиксирующие ремни на кресле.</p>

<p>

Гм, “Левушка, займись”… Мог бы и не говорить, сам знаю свои обязанности. Жердяйчик наш Игошин, хоть по штатному раскладу и записан бортинженером, но в бортовых системах ракеты – ни бум-бум. Водяные – они больше по собственно космической технике специализируются. Да еще в том, чтобы поплавать всласть. Без разницы где: можно внутри герметичного контура орбитальной станции или космического корабля. А можно и за бортом, в открытом космическом пространстве. И не случайно, что первый космонавт, который свободно воспарил на околоземной орбите вне корабля, - Леонтий Лексейшин, - был водянистого роду-племени.</p>

<p>

Ну, а самому Пипелычу покидать свой пост и вовсе не резон. Где это видано, чтобы командир, “Заслуженный домовой Лукоморского Союза”, тратил свое драгоценное время на всяческие поломки и отказы? Да еще во время запуска – самой скучной операции в любой космической миссии.</p>

<p>

Поэтому кто у нас на борту универсальная палочка – выручалочка? Я, леший Левиафан Дормидонтов, пилот. И копаться во всяких неисправностях мне сейчас предстоит собственными волосатыми ручками.</p>

<p>

Я выбрался из кресла, с помощью лома и материнского колдовского слова открыл люк в теплозащитном экране на полу пилотского отсека и полез в образовавшийся лаз. </p>

<p>

Орбитальный рабочий модуль, через который мне пришлось пробираться, был почти сплошь заставлен деревянными ящиками с аппаратурой, запчастями и провиантом. Но погрузку на космодроме я делал сам, поэтому плутать мне долго не пришлось, и уже через пару минут я добрался до спиральной трубы, связывающей наш космический корабль со всеми ступами ракеты-носителя. Подложив под себя толстый том бортового журнала, чтобы не протереть штаны скафандра во время спуска, я оттолкнулся от отполированных до блеска бортов спирального лаза и скользнул вниз, заботливо подгоняемый в спину постепенно нарастающей перегрузочкой.</p>

<p>

Мне всегда нравилось скользить по спиральной дорожке, проложенной между топливными баками ракеты. В качестве баков для хранения окислителя и горючего – живой и мертвой воды, то есть, - у нас используются гигантские водяные жабы. По команде с Земли щекотуны - тараканы начинают пощекотывать горловины жаб, и те отрыгивают воды в большущие рабочие клизмы. Направляющие шланги клизм вставлены в подхвостовые отверстия Змеев Горынычей. В змеевских желудках живая и мертвая вода соединяются, химически реагируют и производят высокотемпературный газ, который через разинутые пасти Горынычей вырывается во внешнее пространство, создавая реактивную тягу. Эта тяга сейчас и толкает нашего “Еруслана Лазаревича” в звездные выси космического пространства.</p>

<p>

Я скользил по спиральному рукаву, тычась в упругие животы жаб, и насвистывал веселую песенку про то, что до старта есть еще четырнадцать минут и можно вполне успеть выпить бутылочку тинного пива. Настроение было хорошим, несмотря на неисправность, которая дожидалась меня в двигательном отсеке первой ступы. Я вернулся из отпуска на югах, встретился со старыми друзьями, снова приступил к любимой работе в космосе. Чего еще нужно молодому пилоту-лешему для маленького сиюминутного счастья?</p>

<p>

Неисправность, впрочем, оказалась совершенно пустяковой. Это я понял с первого же взгляда, как только съехал верхом на бортжурнале в двигательный отсек.</p>

<p>

Одна из голов четырехголового Горыныча в секции Д вместо того, чтобы высунуться в выходное отверстие ступы и дружно изрыгать пламя в единой связке с братскими головами, отворотилась внутрь двигательного отсека и с зажмуренными глазами хлюпала носом.</p>

<p>

Я подошел к диссидентствующей голове и ласково потрепал ее по холке. Она приоткрыла треугольный зеленый глаз и уставилась на меня.</p>

<p>

- В первый раз летишь? – негромко осведомился я. </p>

<p>

Голова шмыгнула носом и кивнула.</p>

<p>

- Высоты, значит, боишься? – я ласково погладил ее за ухом.</p>

<p>

Она всхлипнула и виновато угукнула.</p>

<p>

- Мне тоже, когда первый раз в космос летел, было страшно, - признался я. – Так знаешь, что я сделал?</p>

<p>

Голова распахнула оба глаза и заинтересовано повела ушами в мою сторону.</p>

<p>

- Я закрыл глаза, чтобы не бояться, и спокойненько делал свое дело! – врать, конечно, не хорошо, но сейчас меня оправдывали высокие педагогические цели. – А потом стал постепенно открывать глаза и посматривать с высоты… Знаешь, какая Земля красивая из-за облаков? Видела когда-нибудь?</p>

<p>

Голова качнулась из стороны в сторону. Понятное дело, где ж ей видеть. Молодняк же, зелень еще не облетанная, последний выпуск школы Змеев Горынычей.</p>

<p>

- Хочешь, покажу? – я ткнул пальцем в выходное отверстие ступы. – Просовывай сюда головку и открывай пасть. А потом, когда начнешь работать, медленно открывай глазки – и любуйся!</p>

<p>

Пару секунд голова еще сомневалась, но потом решилась, зажмурила глаза и нырнула в выходное отверстие. Мгновение спустя я услышал гулкий рев заработавшего змеиного горла. Блок ракетных двигателей Д вышел на нормальный рабочий режим.</p>

<p>

Я привязал веревку лебедки к поясу скафандра, сунул горсть лесных орехов белке, крутившей колесо, и заскользил по спиральному коридору вверх, обратно в пилотский отсек.</p>

<p>

 </p>

<p>

2</p>

<p>

Как известно, космическое пространство открыл наш отечественный естествоиспытатель Козьма Навтин. </p>

<p>

Задумавшись после жаркой баньки и ведра выпитого холодного пива над природой окружающего мироздания, Козьма сын Фокия решился на мысленный эксперимент и стал постепенно исключать из располагавшейся вокруг него Вселенной отдельные элементы. Раз – и вывел за скобки толстенькую и шаловливую банщицу Марфушку. Два – и пренебрег воздушной атмосферой. Три – и избавился от вод океанских, морских и речных. Четыре – и мысленно отправил в небытие целиком всю твердь земную.</p>