- Со “спонтантами” можно как-то совладать? Или договориться?
- Теперь уже нет смысла. Они исчезли, когда пропал раздражающий фактор: миры, созданные вами, стали выходить из “темного пространства”, напряжение ослабевает с каждой секундой. “Спонтанты” уходят, просто тают.
- Ну, вот и хорошо, вот и славно… И волки сыты, и овцы целы. Все довольны.
- Гм, все довольны, - с иронией передразнил он. – А ты не задумывался о социальных последствиях создания шарового скопления человеческих цивилизаций?
- Знаешь, некогда было, - с легкой издевкой ответил я. – На досуге подумаю… А в принципе, что такого случилось? Ну, вышли мы в большой космос. Почти два миллиона миров – это же ого-го!
- Теперь этим Землям предстоит осознать, что они часть великой космической человеческой общности. Научиться ладить и договариваться друг с другом. Вас ждут острые социальные конфликты. И даже космические войны. Как в ваших фильмах-боевиках. Будут взлеты и крушения космических империй и межзвездных республик. На всю эту кровавую суету уйдут годы и годы. Сотни и тысячи лет. Конечно, вы будете прогрессировать, но гораздо медленнее, чем интенсивные цивилизации.
- Мы – человечество, космическое человечество. Мы выкарабкаемся, - сказал я с уверенностью.
- Да я и не сомневаюсь…
- Представляешь, какая сложная это будет задача: связать в единую семью почти два миллиона человеческих миров? – я улыбнулся. - А вы, интенсивные цивилизации, не будете нам мешать?
- А зачем? С какой стати?
- Ну, не знаю… “Сорную траву – с поля вон!”
- Глупости, - мне почудилась грусть в его голосе. – Большие дяди не верили в способность маленького мальчика проложить игрушечную железную дорогу за пределы песочницы. А мальчик сумел это сделать! Собрал откуда-то группу таких же пацанов и девчонок, и теперь старается, старается, строит изо всех сил. Да, эти сорвиголовы ругаются друг с другом, дерутся – иногда очень жестоко. Но они же растут! Большие дяди по-прежнему строят свои красивые и светлые дома, но нет-нет, да и глянут – а как там дела в этом разросшемся детском саду? Куда вырулила дорожка? Ведь интересно же!
Он помолчал и тихо добавил:
- А еще запомни: в каждом большом дяде где-то глубоко-глубоко все еще живет маленький мальчишка с железной дорогой…
Легкий ветер пробежался по траве, играя зелеными волнами.
- Нам пора прощаться, - сказал он. – Тебе нужно возвращаться в свой мир.
- Прощай. Можно последний вопрос?
- Спрашивай.
- Ты… Ты – кто?
Он зашелся веселым жизнерадостным смехом. Приподнялся над зеленым травяным ковром и медленно поплыл вверх, к хрустальному куполу неба.
- А вот не скажу! – крикнул он с высоты. – Сам подумай!
Он поднимался в зенит все быстрее и быстрее, и уже оттуда, с умопомрачительной высоты я услышал его последнюю фразу:
- На день рождения Аннушки Лисицыной Чеслав Сэмюэль Воля-Волянецкий хотел подарить букет полевых ромашек…
В моей самой первой жизни Аня Лисицына была дочерью богатого купца, писаной красавицей и жила в соседнем доме. Гимназист Воля-Волянецкий сох по ней совершенно безответно. Может быть, Анна и обратила бы внимание на его пылкие чувства, но юный Чеслав робел даже заговорить с ней. На ее шестнадцатилетие гимназист назначил решительное объяснение, для чего утром поднялся спозаранку и за городской околицей набрал огромный букет полевых ромашек. Но так и не решился отправиться в гости к Аннушке…
О букете ромашек знал только один человек во всем мире. Я сам.
- Ты – это я?!
Он не ответил.
- Мы еще встретимся?
Яркая звезда вспыхнула и растаяла в небе.
Мгновение – и я оказался за пределами созданного им мира. Маленькая Вселенная захлопнулась, как прочитанная книга. Сфера снова стала кругом, круг – линией, линия – гаснущей точкой.
Снова вокруг были темнота и тишина.
А потом появились звуки…
…- Он мертв! – услышал я голос Инги где-то в пространстве над собой. – Три пули в спину…
Я медленно раскрыл глаза. Огляделся.
Рядом на корточках сидела Инга с понуро-отсутствующим выражением на окаменевшем лице. На ее щеке постепенно наливался кровью огромный синяк.
Мартын стоял чуть в стороне, широко расставив ноги и сжав виски ладонями. Левую часть его лба украшала здоровенная ссадина.
Леонтьев – бледный, с перекошенным странной гримасой лицом, - помогал подниматься Королевину.
На полу лицом вниз лежал Карлос Донилья. Мертвый…
Мои губы были тяжелыми, как два мокрых каната. Язык похож на старый диванный матрац с растянутыми пружинами. И все же я заставил себя заговорить.
- Будущий курсант Лаукайте, - прохрипел во Вселенную. – Вы не умеете правильно измерять пульс…
Голос прозвучал как шепот человека, на груди которого остановилось колесо груженого “МАЗа”.
Мир испуганно замер, а потом взорвался эмоциями. Едва ли не в одно мгновение эти четверо оказались рядом, в пространстве надо мной. Смешной вздыбившийся хохолок на волосах Алексея Леонтьева. Радостная улыбка на мучнисто-белом, как недожаренный блин лице Королевина. Веселые искры в зеленых глазах Инги. Хохочущий Мартын Луганцев.
И я тоже улыбнулся им. Что-то теплое затопило сердце. В глазах защипало. Расколовшимися льдинками разлетелись прочь одиночество и вечная тоска скитальца между мирами. Они, эти четверо склонившихся надо мной людей, все наши ребята-миростроители в одночасье сделались моей семьей…
И, конечно же, Марго… В первую очередь – Марго. Милая моя, любимая моя… Плевать на все запреты и инструкции, на морализаторство и осуждение коллег. Если Марго согласится, - а она согласится, как же иначе? – я обязательно возьму ее с собой в новую экспедицию, в новые миры и вселенные. Потому что миростроитель Волянецкий – не функция и не бездушный автомат, у которого периодически стирают часть памяти и чувств. Я – человек. У меня есть любовь, и пусть она будет со мной всегда. Я так хочу. И ничего иного больше не будет.
Хотя, какие еще мне нужны новые вселенные? Там, в пространстве, одна за другой сейчас выныривают солнечные системы, населенные людьми, образуя Великую Космическую Цивилизацию Человечества. Никто, кроме меня, - ни миростритель Королевин и космопроходец Леонтьев, ни Инга из ГУРОНа и журналист Луганцев, - никто еще не знает, что наша Вселенная уже стала совершенно иной. Пройдут еще недели и месяцы, прежде чем лучи света донесут весть о рождении в Галактике нового шарового скопления – дома, для будущего объединенного человечества.
Голова кружилась от света, красок и звуков, от ощущения безграничных просторов и свободы.
Мир, человеческий мир, выросший за доли секунд почти в два миллиона раз, станет нашим домом. Нашим большим и просторным космическим домом. Нашей Родиной.
“Нам предстоит трудная работа, - подумал я. – Объединить в единую общность один миллион восемьсот двадцать три тысячи пятьсот сорок семь миров! Пойти дальше, в Галактику, во Вселенную, в бесконечное множество иных пространств и мирозданий. Наверное, в конце концов, тоже стать интенсивной цивилизацией, но уже всего многомирья, всех разумных космических рас! Создавать миры, вселенные и… Что там еще дальше найдется? Ведь обязательно же найдется! А если нет – мы сами, космическое человечество, обязательно построим то, чего не может быть. Потому что мы – человечество. И мы сможем все!”
Новый мир разлетался на кусочки и снова складывался в единое целое, закручивался надо мной стремительными хороводами, нырял в неведомые глубины воронками.
Потом явилась спасательная группа, шумные и возбужденные Михеев и фон Браух. Колокола голосов били прямо в мозг. Световые зайчики молниями носились в глазах.
