Довез он его почти до деревни, высадил на развилке в поле и поехал в свой колхоз. До родной деревни оставалось всего то километров семь. Сколько раз Володя, пешком возвращаясь из училища на выходные ждал, когда появится эта развилка, значит полпути прошел, немного осталось. И день был хороший, уже по-настоящему летний и теплый. И дом рядом. Но на душе горе.

Он вдруг понял, что все еще стоит на развилке и не сделал ни шагу. Мотоцикл уже скрылся и даже пыль от полевой дороги осела, а он все думал. – К Кольке или домой?

Колькина семья переехала не за долго до того, как он ушёл в армию в соседнюю деревню. Свой старый домик продали колхозу, а в соседнем колхозе им дали хоть и такой же старенький, но бесплатно. А на деньги, коровку купили, нельзя без коровы. Уж очень хороший скорняк был Колькин отец. Да и Колька из армии бы пришел в новую деревню, а в поле рабочие руки всегда нужны были. Да вот не пришел. И отец умер.

Так куда? К Кольке ближе. Но что я там. Да и Мать его меня увидит, с ума сойдет. Нет домой, а завтра на похороны приду – так решил, так и сделал.

Твердо повернул он в свою деревню и через час с небольшим был уже дома.

Дома была только Галя. Обрадовалась и тут же заплакала, рассказала про Колю и все слухи про то, как его зверски убивали. И вот, что странно, убийц так и не нашли, а все знали все подробности убийства. Так обычно в деревнях и бывает.

Мать куда-то ушла, отец уехал в город. Лешка председательствует, а Сашка в поле, на тракториста отучился, домой только спать приходит, а может и в поле заночевать. Но уже скоро должен отец воротится, время то уже к девяти, а к одиннадцати и старшие придут. Так и вышло. Только вперед пришла мать. Обняла и поцеловала сына, осмотрела, еще раз обняла и стала собирать на стол. Она еще постарела, волосы уже были полностью седые, и морщины покрыли все лицо. Галька тоже забегала, то в погреб, то на двор. По деревне уже слух прошел, что Володя вернулся из армии. Вернулся отец, а следом и Лешка приехал на мотоцикле. Скоро и Сашка прибежал. Кто-то из соседей тоже пришел. Сели, выпили. Не праздник, хоть и вернулся. В другой день бы вся деревня гуляла, а сейчас все понимали – не праздник. Много пили и курили, но говорили очень мало. Легли уже за полночь.

В деревне всегда вставали рано, еще до первых петухов, скотины много. Но после армии будить солдата не положено. Так и проспал Володя аж до семи часов. Проснулся от запаха хлеба, который уже был испечен и стоял на столе, а дома уже никого не было. Быстро одевшись, он вышел на двор, умылся у старого рукомойника, побрился и закурил. В голове звенело, не то от дороги, не то от самогона. Покурил, зашел в избу, выпил молока, отломил хлеба, не лезет еда в рот.

Достал из шкафа свою старую одежду. Солдаты в деревни после армии еще долго ходили в форме, но он собирался на похороны, и форма могла еще больше расстроить Колину мать. Так он думал, наверное.

К дому подъехал мотоцикл, хлопнули ворота, потом входная дверь и вошел Лешка. Володя только сейчас разглядел, что он уже начал лысеть, а ему еще и 30 нет. Он так же аккуратно зачесывал волосы назад, хотя это уже и не было модно. Смуглое мускулистое лицо уже было в морщинах. Глаза были строгие и требовательные – председатель.

– Одевайся, довезу. В 10 хоронить будут.

– Я уже оделся.

– А что не в форме, хотя, наверное, правильно. Поехали.

Володя, выходя следом за Лешкой заметил, что тот все еще в солдатских галифе, в которых пришел из армии, а прошло уже пять лет. Вот она мода тогдашняя.

Доехали быстро, полевыми дорогами, да еще знающий человек, быстро довезет. Поехали прямиком на кладбище, на прощание к дому уже опоздали. Хоронили рано, когда председатель машину дал гроб отвезти, тогда и время хоронить. А сейчас лето, все машины на перечет.

Народу на кладбище было не много, человек пятнадцать. Друзья Колькины кто еще в армии, а кто уже в город уехал. Да и лето опять же. Но больше всего – страх. Мать обезумела. Как бы беды не было.

Воронье каркало не стихая, кружило тучей над кронами кладбищенских деревьев.

Могила была вырыта с краю, рядом с могилой отца, уже немного поросшей травой. Земля была сухая, рыжая и постоянно осыпалась. Странно, везде чернозем, а на кладбище глина. Закрытый гроб стоял на двух табуретках рядом с могилой, а рядом с гробом сидела мать Коли. Вся в черном, она согнулась над гробом, как бы легла на него, там, где у Коли были ноги, протянула вперед руки и даже не шевелилась. Гроб уже нужно было опускать, но никто не решался к ней подойти.

Из-под ее черного платка выбилась седая прядь, совсем седая, а ведь когда уходили в армию ее волосы были черные как сажа, вспомнилось Володе. Как она рыдала, когда Коля запрыгнул в кузов грузовика вместе с другими призывниками, которых забирали вместе с ним.

Вдруг рядом с Колиной матерью появилась их собственная мать. Володя с Лешей переглянулись и даже хотели подойти, но и с места не сдвинулись напоровшись на ее взгляд.

Наталья подняла бедную женщину, прислонила к своему плечу, что-то шептала ей. И за ее спиной махнула могильщикам – трем забулдыгам в грязных телогрейках и с пропитыми лицами, чтобы опускали. Те курили неподалеку и что-то обсуждали, жестикулируя и ругаясь.

Забулдыги привычными движениями подошли к гробу и начали забивать гвоздями крышку гроба. Бедная старуха завыла на плече. Дикий крик и вопли разлетелись по кладбищу и подняли стаи ворон с деревьев, и кустов, которыми заросло все старое кладбище.

Она выла и кричала в голос, плакала и причитала, но не поворачивалась к гробу пока тот не опустили в могилу. Мать что-то ей все говорила, повернула, подвела к могиле взяла горсть земли, и первая бросила в могилу. Земля упала громко на обитую красной тканью крышку гроба. Старуха повторила за ней и тоже бросила горсть земли и осела на колени у края могилы. Володя с Лешей тоже бросили по горсти земли. Володя почему-то боялся смотреть на мать своего друга. Хотя она всегда была доброй и гостеприимной и любила друзей своего сына. Но Володе сейчас было тяжело даже смотреть на нее. И ужасно страшно, что она посмотрит на него. Но она не посмотрела, даже голову не подняла. И даже бы если посмотрела, то и не узнала бы наверное.

Мать махнула забулдыгам, закапывайте. И те привычно замахали лопатами. Через десять минут на этом месте уже был могильный холмик, аккуратно прихлопанный лопатами, с ровными краями. А забулдыги аккуратно ставили деревянный крест с двумя поперечинами, на котором уже была прибита фотография Коли в морской форме, в бескозырке. Володе показалось, что Коля смотрит на него с фотографии, он даже сделал шаг в сторону, но фотография продолжала смотреть на него.

И тут старуха снова запричитала, закричала и завыла. Мурашки пробежали по телу всех присутствующих, волоски на руках поднялись дыбом, холодный пот проступил.

– Да на кого же ты меня покинул, вернись, приди, да не бросай меня одну одинешеньку. Ждала тебя три годика, и отец не дождался, и ты не вернулся. Хоть бы еще разок увидеть тебя. Лежишь и не поговоришь со мной.

Мать, которая стояла рядом со старухой обхватила ее и зашипела:

– Что ты говоришь, не вернешь ведь его, а сама погибнешь и всех погубишь;

– Уйди ведьма, уйди. Ты своего вымолила, на чью жизнь поменяла? Не на Колину ли?

– С ума ты сошла старая, что мелишь?

– Уйди ведьма. Приди, вернись Коля, – стоны становились все слабее, она упала на свежую могилу, обняла ее, как до этого гроб и замерла.

Холодный ветер пронесся над головами стоявших у могилы людей. Воронье взлетело с насиженных ветвей и полетело прочь от своих гнезд, как будто спасаясь от чего-то невидимого. Стало холодно и мрачно.

Матери уже рядом не было, она ушла так же незаметно, как и появилась.

Володя с Лешей шли уже к мотоциклу, подавленные, разбитые, не понимающие, что произошло. Почему их мать ведьма и кого она вымолила.

Подойдя к мотоциклу Лешка открыл боковую дверку, старенького ИЖа, там, где обычно возят инструменты, достал два стакана, грамм по сто и бутылку водки из своей сумки, которая все время висела на плече. Поставил стаканы на сиденье мотоцикла, разлил водку: