Есть в экспозиции Смоленского областного государственного учреждения культуры «Объединенный мемориальный музей имени Ю.А.Гагарина» (Музей «Первого полета человека в космос») в городе Гагарине Смоленской области Российской Федерации документ, о котором мы уже упоминали выше, – в нем перечислены кандидаты в космонавты и сроки их «отсидок» в сурдобарокамере. Перечислены и условия проведения экспериментов: «о» - обычные (деятельность испытателя днем, сон - ночью) и «с» - сдвинутый (деятельность в ночное время, сон с 14 до 23 часов). Например, Валерий Быковский, Борис Волынов, Павел Попович и Алексей Леонов прошли испытания в обычном режиме, а Юрий Гагарин, Герман Титов, Андриян Николаев, Георгий Шонин, Григорий Нелюбов, Владимир Комаров, Марс Рафиков и Павел Беляев – в сдвинутом. А напротив имени и фамилии кандидата в космонавты Валентина Бондаренко – пометка «с/д?». Что такое это «с» - понятно, это сдвинутый режим, спишь днем, работаешь ночью. А что такое «д»? Это еще один режим испытаний – дробный, при котором кандидат в космонавты работает в сурдобарокамере с многократным чередованием периодов сна и бодрствования в течение суток. Если судить исходя из рассматриваемого документа, Валентин Бондаренко был первым из кандидатов в космонавты, в отношении которого был выбран не просто сдвинутый, но одновременно еще и дробный режим работы. Что, разумеется, могло привести к десятым суткам эксперимента к значительной усталости кандидата в космонавты.
В этом документе есть еще одна весьма интересная загадка. Напротив фамилий каждого из участвовавших в «отсидке» в СКБ-48 кандидатов в космонавты указано наличие соответствующих экспериментальных материалов по результатам работ: дневников, которые вели испытуемые во время нахождения в сурдобарокамере, журнала дежурной бригады, графиков черно-красной числовой экспериментальной таблицы, графиков суточных мероприятий, фотографий обработки физиологических данных, записей электрокардиограмм. А вот напротив фамилии Валентина Бондаренко значится прочерк. Что, во время его «отсидки» не было получено никаких экспериментальных материалов? Нет, даже по видеофильмам и фотографиям, которые имеются в сети интернет, очевидно, что, по крайней мере, дневник своего пребывания в СКБ-48 кандидат в космонавты Валентин Бондаренко вел. Видимо, должны быть и другие материалы. Вполне возможно, что в свое время они были изъяты для изучения комиссией по расследования происшедшей трагедии во главе с генералом Александром Бабийчуком. Но почему же не возвращены обратно? Может быть, в тех экспериментальных материалах было нечто, что кое-кому из организаторов эксперимента очень хотелось бы скрыть?
Раздражение и усталость действительно могли стать причиной роковых ошибок Валентина Бондаренко в тот мартовский день. Однако точно узнать, что на самом деле случилось внутри сурдобарокамеры примерно в полдень 22 марта 1961 года, увы, уже не представляется возможным.
А обе главные версии – и официальная (из доклада генерал-майора Александра Бабийчука), и самая распространенная (из статей журналиста Ярослава Голованова) – базируются только на информации о событии, полученной от сотрудников Института авиационной и космической медицины. Насколько полна эта информация? Можно ли ей полностью доверять? Не являются ли вымыслом некоторые «общеизвестные факты» о гибели Валентина Бондаренко – вымыслом, чтобы прикрыть чью-то неорганизованность и халатность? На эти вопросы нет точных ответов.
Ну, и раз уж обе версии базируются на рассказах сотрудников Института авиационной и космической медицины, то позволим себе привести еще один рассказ тоже сотрудника ИАиКМ – Сергея Павловича Нефедова.
Кто такой этот Сергей Нефедов? Можно ли верить его словам?
Сергей Нефедов родился 18 сентября 1939 года в селе Верхняя Часовня Чердаклинского района Ульяновской области. До призыва на воинскую службу в 1958 году около трех лет работал на шахтах Донбасса (!!! – С.Ч.). С декабря 1960 по ноябрь 1961 года проходил срочную службу в в/ч 64688 в группе штатных испытателей Института авиационной и космической медицины. Во время испытаний переносил перегрузки, аналогичные тем, которые возникают при входе космического корабля в атмосферу Земли при баллистическом спуске, то есть его «раскручивали» на центрифуге до двенадцатикратной перегрузки. Также Сергей Нефедов принимал участие в отработке ситуации взрывной декомпрессии при внезапной разгерметизации космического корабля в вакууме.
В начале 1961 года более десяти суток провел в сурдобарокамере. Во время этого эксперимента максимально создавалась ситуация реального полёта - ограниченное пространство кабины, гипокинезия (малая подвижность), обед из туб, рев двигателей при старте, проблемы с отправлением естественных надобностей и т.д. Позднее, имитируя условия полета в кабине первого космического корабля, в макете корабля «Восток» находился позе «эмбриона» сначала пять суток, потом пятнадцать суток, при этом семь суток провел при имитации разгерметизации кабины корабля. За подготовку первого полета человека в космос в 1961 году награжден орденом Красной Звезды – вместе с кандидатами в космонавты из первого космического отряда.
В конце 1961 года решил остаться на сверхсрочную службу и до конца 1968 года принимал участие в различных испытаниях. Только в 1968 году участвовал в 29 испытаниях. Всего за время службы в ИАКМ провел около 150 испытаний, из них в 22 особо опасных. В 1973 году окончил Московский авиационный институт (МАИ).
Итак, рассказ Сергея Нефедова:
«У американцев корабль «Меркурий» был на кислороде, а наш корабль «Восток» - на нормальной земной атмосфере. Но нашим нужно было знать, что произойдет, если в корабле будет чистый кислород. У Валентина Бондаренко была тренировка - отсидеть десять суток в сурдобарокамере на высоте пять тысяч метров (то есть в СКБ-48 имитировали давление, которое бывает на высоте 5 тысяч километров над уровнем моря – С.Ч.) при атмосфере, где семьдесят процентов кислорода. Не самое сложное задание.
Погиб он по недосмотру инженеров. У нас положено - возле барокамеры сидят дежурный врач, дежурный инженер-механик, а лаборантка постоянно в иллюминатор смотрит и записывает в журнале, что делает испытатель.
В тот момент дежурный механик отлучился, на обед пошел, перекусить. И Валентин тоже собирался поесть, плитку электрическую включил, чтобы что-то себе разогреть.
Тут врач просит его подготовиться к записи кардиограммы, надеть на себя датчики.
Валентин берет ватку, смоченную в физиологическом растворе со спиртом, протирает себя и роняет эту ватку на плитку. Та вспыхивает. Вспыхивает все. В атмосфере, насыщенной кислородом, даже металл горел!
Там у него была кошма, чтобы пламя сбить. Но как сбить, если и она сама пропиталась кислородом, горит?
Мечется врач, мечется лаборантка, а камеру открыть не могут. Они не знают, где нажать надо сброс давления.
Спасти Валентина можно было, если бы рядом находился механик, который бы сбросил давление внутри барокамеры. А его не было...
В тот день и мой эксперимент прервали «по техническим причинам».
Сергей Нефедов оказался в тот роковой день в самой гуще событий. Поэтому его рассказу можно верить.
Заметим, что в рассказе испытателя Нефедова нет ни слова о том, что Валентин Бондаренко вовремя не подал сигнал пожарной тревоги на пульт, нет и слов, которые приписывались пострадавшему кандидату в космонавты: «Я сам виноват, никого не вините...»
Зато из этого рассказа следует, что гибель Валентина Бондаренко стала не столько результатом его собственных ошибок, сколько следствием вопиющих нарушений правил техники безопасности теми, кто планировал эксперимент и следил за ходом его выполнения. Единственное, в чем можно «обвинить» Валентина Бондаренко, - это в том, что он по неосторожности уронил проспиртованную ватку на включенную электроплитку. Но ронял ли Валентин эту пресловутую ватку в действительности? Не возникла ли эта ватка в ходе расследования, чтобы просто прикрыть чью-то преступную халатность? Эти вопросы остаются открытыми до сих пор.
