«Мой дед готовился лететь в космос вместе с Гагариным...»
Маршал не внял. Прошло два года, и лишь прямое вмешательство члена Политбюро ЦК КПСС Александра Николаевича Яковлева позволило опубликовать весной 1986-го в «Известиях» документальную повесть «Космонавт № 1» и назвать все дотоле «секретные» имена».
Ну, и что случилось, когда бы названы фамилии всех космонавтов первого «гагаринского» отряда? Рухнул мир? Москва-река потекла вспять?
Никаких катаклизмов не случилось. Люди просто узнали правду. Узнали правду и друзья Валентина Бондаренко – их друг прошел отбор в первую плеяду советских покорителей космоса и трагически погиб, не дойдя до цели всего лишь полшага. А еще на мемориальном монументе Валентина Васильевича Бондаренко на харьковском кладбище надпись «Светлой памяти от друзей-лётчиков» была дополнена припиской: « - космонавтов СССР». Отличающийся оттенок золотой краски хорошо заметен даже на фотоснимках.
Любопытно, что секретной гибель Валентина Бондаренко была только для граждан СССР. На Западе, - от которого и скрывались «секреты», - давно уже знали о трагедии. Да еще не было полной ясности, но общее представление о происшедшем уже имелось.
Джеймс Оберг пишет в книге «Красная звезда на орбите»:
«Много фактов о трагедии Бондаренко уже успели просочиться на Запад через железный занавес.
В 1982 году, эмигрировавший незадолго до того из СССР еврей по фамилии С.Тиктин обсуждал советские космические тайны в русскоязычном ежемесячном журнале, издаваемом эмигрантским обществом в Западной Германии. Он упомянул о существовании подобного инцидента. «Вскоре после полета Гагарина распространились слухи относительно гибели космонавта Бойко (или Бойченко) от пожара в барокамере», - писал он в своей статье.
В 1984 году издательство St. Martin's Press опубликовало книгу с названием «Русский доктор», написанную хирургом, доктором Владимиром Голяховским, эмигрантом из СССР. Он описал смерть стажера-космонавта при пожаре в барокамере. Половина главы была посвящена этому инциденту, происшедшему в престижной больнице им. Боткина, где Голяховский (хирург-травматолог) работал в отделении неотложной хирургии и куда был доставлен умирающий космонавт.
Как вспоминает Голяховский, этот очень сильно обожженный человек, зарегистрированный как «Сергеев, 24-летний лейтенант Военно-Воздушных сил», был принесен в носилках. «Я не мог сдержать дрожь, - продолжает Голяховский. - Весь он был обожжен. Тело было полностью лишено кожи, голова волос, не было видно глаз на лице. ... Это был сплошной ожог самой высокой степени. Но пациент был еще жив...»
Голяковский заметил, что человек пытается что-то сказать, и наклонился, чтобы услышать. «Очень больно, пожалуйста, сделайте что-нибудь, чтобы убрать боль», - это были единственные слова, которые он смог разобрать.
«Сергеев» был обожжен всюду, кроме подошв его ног, где летные ботинки слегка защитили его от огня. С большим трудом врачи вставили внутривенные капельницы в его ноги (они не могли найти целые кровеносные сосуды где-нибудь еще) и применили болеутоляющие лекарства. «К сожалению, Сергеев был обречен, и мы поняли это немедленно», - вспоминает Голяховский. «И все же, каждый из нас стремился сделать хоть что-нибудь, чтобы облегчить его ужасные страдания». Врачам удалось отсрочить смерть лишь на шестнадцать часов.
Далее Голяховский сообщает о разговоре с маленьким молодым офицером, который ждал у телефона в вестибюле, в то время как обожженный человек боролся со смертью. Врач потребовал и получил официальную запись о несчастном случае. Она включала такие детали «барокамера ... насыщенная кислородом» и «маленькая электрическая комфорка ... загорание тряпки». Голяховский также сообщил, что потребовалось полчаса, чтобы открыть барокамеру с «Сергеевым», и что за это время выгорел почти весь кислород внутри камеры.
Позже Голяховский видел фотографию этого офицера в газетах. Это был Юрий Гагарин, который стал первым человеком в космосе.
Несмотря на некоторые неточности в сообщениях Тиктина и Голяховского, они явно указывали на какую-то катастрофу, произошедшую в начале советской пилотируемой космической программы. Советским властям оставалось только привести детали относительно реальной смерти Валентина Бондаренко, что они и сделали в апреле 1986 года».
Выше Джеймс Оберг цитировал Владимира Голяховского по книге, изданной в 1984 году. Через двадцать лет (в 2005 году) уже в русском издании книги «Путь хирурга. Полвека в СССР» Владимир Голяховский существенно дополнил картину событий, происшедших в марте 1961 года и касавшихся гибели кандидата в космонавты Валентина Бондаренко:
«22 марта 1961 года я дежурил в Боткинской больнице. Меня вызвали к телефону, я услышал взволнованный мужской голос:
- Товарищ дежурный хирург, с вами говорит военный врач полковник Иванов. Через несколько минут к вам привезут больного с тяжелым ожогом. Будьте готовы к оказанию немедленной помощи. Я приеду вместе с ним.
Это было задолго до мобильных телефонов, звонок и взволнованный голос военного врача были необычным предупреждением. Я сказал сестрам и анестезиологу приготовить комнату для выведения из шока, наладил систему для вливания физиологического раствора и вышел наружу - встречать. Через несколько минут на большой скорости в ворота въехала военная санитарная машина, а за ней несколько официальных черных «Волг». Из них торопливо выскочили военные в полковничьих папахах и кинулись к «санитарке». Из нее уже вытаскивали носилки с пострадавшим. Ничего не спрашивая, я тоже взялся за носилки, почти бегом мы внесли больного в «шоковую». От прикрытого простыней тела исходил жгучий запах опаленных тканей, типичный для ожога. С помощью сестры я снял простыню и - содрогнулся: человек сгорел весь! На теле не было кожи, на голове не было волос, на лице не было глаз - все сгорело: глубокий тотальный ожог с обугливанием тканей. Но больной был еще жив, он с трудом поверхностно дышал и шевелил сгоревшими губами. Я наклонился вплотную к страшному лицу и разобрал еле слышные слова:
- Больно… Сделайте… чтобы не болело…
Первым делом следовало начать внутривенное вливание жидкостей с обезболивающими лекарствами, но в обожженных тканях невозможно было найти ни одной вены. Только на обеих стопах еще оставалась кожа. Я с трудом смог найти мелкую вену и ввел в нес иглу (пластмассовых катетеров тогда еще не было). Через иглу я ввел в сосуд морфин, и больной задышал спокойней.
Тогда я смог поговорить с полковником Ивановым. Он был напряжен и взволнован:
- Сделайте все, что возможно, чтобы спасти его - он не простой человек.
Выяснилось, что этого молодого больного - Валентина Бондаренко, двадцати четырех лет - привезли к нам прямо из института космонавтики, возле метро «Динамо», всего в трех километрах от нас. Он получил ожоги час назад, когда находился внутри испытательной барокамеры с повышенным содержанием кислорода. Внезапно в ней произошел пожар, и Бондаренко оказался в атмосфере горящего воздуха. Пока смогли разгерметизировать камеру, прошло около получаса, и все это время он горел. На нем был специальный костюм, который частично предохранял его вначале. Но потом сгорел и костюм, осталась только специальная обувь - поэтому на стопах сохранилась кожа.
- Что это за барокамера, в которой он находился?
- Я вам скажу, только не для распространения: это модель космического корабля для человека. Бондаренко проходил в ней испытания - готовился к полету в космос.
Теперь стал понятен и механизм тотального ожога, и взволнованность полковников, и секретность вокруг больного. До того времени еще никто не вылетал в космос, кроме собак Белки и Стрелки. Ходили разговоры, что готовится полет человека, но информации об этом, естественно, не было. Эта трагедия носила секретный характер.
Все время звонил единственный телефон отделения неотложной хирургии - полковники отвечали кому-то. Позвали меня:
- Вас просит к телефону главный хирург Советской Армии генерал-полковник Вишневский.
