- А какое у тебя самое приятное воспоминание о детстве?
- Я любил, положив голову на колени матери, слушать, как она, ласково гладя мои волосы, напевала мне песенку об усатом Феде-дворнике, – смущенно признается Георгий.
Эта семейная идиллия просуществовала недолго. В декабре 1938 года Наркомом внутренних дел СССР вместо Николая Ивановича Ежова был назначен Лаврентий Павлович Берия. Новая метла – по-новому метет: из самой Москвы и до самых дальних окраин в системе НКВД началась смена административно-управленческого аппарата. И каждый новый управленец «тащил» за собой свой круг людей на государственные должности.
В 1939 году в городском отделении НКВД города Ровеньки тоже сменилось руководство. Перемены коснулись и нижестоящего звена работников. Степану Васильевичу Шонину после чистки аппарата отделения пришлось оставить прежнюю курьерскую службу и уехать на строительство Кольской гидроэлектростанции. Кольская ГЭС возводилась руками заключенных, общее количество которых достигало 7700 человек. Кроме собственно Кольской ГЭС в том же районе строились железные дороги и ряд военных объектов на побережье Кольского полуострова.
Софье Владимировне оказалось не по силам одновременно работать, вести домашнее хозяйство и в одиночку воспитывать двоих детей. Поэтому летом 1939 года вся семья Шониных перебралась в город Балту Одесской области, где жила бабушка Мария Петровна, мать Софьи Владимировны.
Балта… Об этом городе поэт Эдуард Багрицкий в стихах «Дума про Опанаса» писал:
«Балта - городок приличный
Городок что надо,
Нет нигде румяней вишни,
Слаще винограда.
В брынзе, в кавунах, в укропе
Звонок день базарный;
Голубей гоняет хлопец
С каланчи пожарной...»
Шонины поселились в бабушкином доме на улице имени Петровского. Дом был стареньким, не слишком просторным, но родственники потеснились и приняли Софью Владимировну с двумя маленькими сыновьями. Жоре Шонину на всю жизнь запомнилась покрытая соломой хата, кривоватые улочки с грунтовыми дорогами, городок в долине речушки Кодымы, утопающий в тенистых садах и дубравах.
Степану Васильевичу Шонину иногда удавалось вырваться со службы в кратковременный отпуск, и он приезжал с Кольской ГЭС погостить в доме у тещи, увидеть детей и жену.
«Я очень любил, когда он приезжал, - вспоминал через много лет Георгий Шонин. – Утром вся большая семья во главе с бабушкой шла на фабрику, и мы с отцом оставались одни. В доме было тихо, размеренно тикали «ходики», и мы, присев на корточки и прислонившись спинами к теплой печке, вели длинные мужские разговоры. А с какой радостью я выполнял его «важные поручения» - бегал в магазин за спичками и папиросами. Семья собиралась вместе лишь за обедом и ужином».
О чем они говорили? Что за вопросы обсуждали за большим семейным столом? Позднее в своей книге «Память сердца» Георгий Шонин напишет:
«Было тревожное время. Все вдруг стали политиками. Любые разговоры за нашим, всегда людным столом, сводились к мучившему всех вопросу: «Будет ли война с Германией?». Участившиеся учения по гражданской обороне на предприятиях и школах будоражили и беспокоили людей. Чуть ли не ежедневно пробегающие по улицам колонны молодых парней и девушек с надетыми противогазами, пугали и детишек и взрослых обывателей. Призванные еще весной на переподготовку молодые мужчины, уже отслужившие срочную, до сих пор из лагерей не вернулись и это обстоятельство, естественно, усиливало общую тревогу. И, тем не менее, война, о которой говорили много и задолго до ее начала, оказалась для всех неожиданной как гром среди ясного неба».
Страшный и тревожный июнь 1941 года… Степана Васильевича Шонина призвали в армию в первые же дни войны. Причем, призвали прямо с места службы, со стройки на Кольской ГЭС. К сожалению, у Шонина-старшего не получилось хотя бы на день-другой вырваться в Балту, чтобы увидеться с семьей. Он смог только прислать коротенькое письмо, в котором прощался с любимой женой и детьми. Увы, это было его последнее письмо. Солдату Шонину так и не суждено было увидеть свою дочь Джульетту, которая родилась через неделю после начала войны - 30 июня 1941 года. Степан Васильевич Шонин ушел воевать и пропал без вести, сгинул в кровавой мясорубке летних месяцев того первого и, наверное, самого страшного военного года…
В доме остались только одни женщины и дети. Все мужчины ушли на фронт.
Семья не хотела оставаться «под немцами». Это было небезопасно, поскольку отец Георгия все-таки служил в системе НКВД и был коммунистом. Решили эвакуироваться. Никакого попутного транспорта для эвакуации не было, поэтому уходить из дома пришлось своим ходом, пешком по пыльным и грязным дорогам. Бабушка Мария Петровна вела за руку Олега, Софья Владимировна несла на руках крошечную Джульетту, которую для простоты называли Жанной, мамина младшая сестра Татьяна – маленького Жору.
Нескончаемый поток беженцев то и дело застревал на забитых дорогах. Отовсюду ухали взрывы, слышалась беспорядочная стрельба, из придорожных сел тянуло дымом пожарищ…
Сколько можно пройти за жаркий летний день с маленькими детьми, с пожитками в руках и за плечами? От силы пятнадцать – двадцать километров. Но фашисты в то страшное лето 41-го продвигались на восток значительно быстрее. Сначала над колонной беженцев на бреющем полете с воем проносились немецкие самолеты, стреляя и едва не касаясь винтами людей, сея ужас и панику, заставляя прятаться среди стеблей неубранной кукурузы.
А потом отступающих вслед за частями Красной Армии женщин и детей нагнали передовые отряды моторизованной фашистской армады. Гитлеровские вояки на ревущих мотоциклах сходу, не тормозя, врезались прямо в колонны людей, давили, били людей прикладами винтовок, весело гоготали. А иногда проходились по колоннам пулеметными стволами, изрыгающими горячие свинцовые очереди. Трупы расстрелянных приказывали оставлять в придорожных канавах, запрещая хоронить. Над пыльной лентой дороги повисали стоны и плач, чужая лающая брань и рокот мотоциклетных моторов.
Фронт уже продвинулся далеко на восток. Идти дальше не было никакого смысла. Посовещавшись, женщины решили вернуться обратно, в Балту. В родном доме, как известно, и стены помогают.
Снова пыльная дорога, жаркое солнце над бескрайней степью. Наконец, на горизонте показались беленькие домики на окраине Балты…
Потянулись долгие дни оккупации.
Через много лет, вспоминая те грозовые годы, Георгий Шонин скажет:
- Мне казалось, что даже солнце померкло, и соловьи перестали петь.
Играть на улицу детей старались не отпускать – случиться могло всякое. Но и сидеть дома тоже было не сладко: у бабушки Марии Петровны, у которой снова поселилась Софья Владимировна с маленьким Жоркой и его старшим братом Олегом, теперь квартировал эсэсовец из зондеркоманды. Вечером «настоящий ариец» возвращался злой, дышал перегаром, громко ругался, угрожал расправой и взрослым, и детям.
Из книги М.Реброва «Советские космонавты»:
«Жора называл его гадом. Произносил это слово громко, отчетливо. Бабушка хваталась за голову: «Убьет он тебя, молчи!» - она старалась быстренько увести мальчика в другую комнату, подальше от беды. А он все время думал, как бы насолить гитлерюге. В комнате, где жил эсэсовец, на подоконнике лежали гранаты. Жора ухитрился утащить несколько штук и спрятать. Гранаты попали в надежные руки. По селу ходила молва о некоем Казанчике. Много хлопот он фашистам доставлял. Взорвался склад, горели автомашины, на площади находили убитых полицаев с запиской на груди: «Смерть гадам!» Ночами фашисты устраивали облавы. Лаяли собаки, громыхали глухие выстрелы. Искали того самого Казанчика».
