Возле стойки толпились, задирая головы, посетители, в основном мужского пола. Куприянов пробился к бармену и заказал двойной виски.

Прямо над ним возникла одна из танцующих – с волнистыми распущенными волосами, в легком коротком шифоновом платье с рисунком из виноградных листьев. В отличие от других, передвигавшихся по стойке в мягкой обуви, она была на лабутенах. Упругие напряженные гладкие икры так и просились на ладонь.

Перехватив взгляд Куприянова, девушка улыбнулась сверху и, бесстыже расставив ноги, присела в танце.

– Добрый вечер.

Потом прошлась по стойке, оглядывая копошащихся внизу. Этого было достаточно, чтобы погрузить Куприянова в транс.

Две другие танцовщицы только бросали вызов своему смущению – вялые, не попадавшие в ритм, они оттеняли блеск звезды, сиявшей все ярче с каждым глотком куприяновского виски. Быстрые хищные движения, бесстрашные выпады – она полностью владела стойкой.

– Выпить не хочешь? – осмелился крикнуть вверх дизайнер.

– Чего?

– Я спрашиваю, выпить не хочешь?

Девушка грациозно обняла его за шею и легкая, как пушинка, у всех на глазах соскользнула в его объятия.

– Где ты так научилась? – спросил наш герой, ставя ее на пол.

От нее пахло чем-то банально-клубничным. Выражение лица немного капризное, как бы скованное гримасой высокомерия, словно она знала, что красива, и «умела это подать». Волосы мелированные, подкрученные снизу. Правильные черты лица. Губки полные, но не уточкой. Хотя ботекс, наверно, присутствует. На вид лет двадцати пяти. Куприянов подумал, что при определенном освещении и работе над имиджем ее легко можно было бы сделать топ-моделью. Например, как бы она выглядела с прямыми черными волосами, в строгой школьной форме, стоящей на коленях перед алтарем готического храма?

Не ответив, девушка обратилась к хозяйке за барной стойкой:

– «Лонг-Айленд»…

– Я угощаю, – шепнул Куприянов.

Нежно взглянув на него, она вдруг рассмеялась.

– Что? – спросил дизайнер, уткнувшись глазами в бесконечный ряд нечеловечески белых зубов.

– Ничего, извини. У тебя вид просто такой…

– Какой?

– Не знаю…

Длинными как, у ящерицы, пальцами схватила пол-литровый холодный стакан и, развернувшись спиной к стойке, уперлась в нее локтями.

– Сергей, – сказал Куприянов.

У нее была маленькую грудь с пробившими обтягивающее платье сосками.

– Маша.

Внимательно разглядывая, как он рассматривает ее, она поймала трубочку вначале языком, а потом губами.

– Чем занимаешься?

– Я дизайнер.

– О-о-о, круто, – она усмехнулась. – А я рисую, как курица лапой. Думала, на курсы записаться. Учим рисовать за один день. Знаешь?

– Зато ты танцуешь неплохо.

Она махнула рукой.

– Да ладно…

– И загар у тебя красивый, – сказал Сергей, сглотнув.

– Это в Крыму.

– Сейчас там такое солнце?

– Ага, уже загорают вовсю. Особенно на нудистском пляже.

– Серьезно?

И тут Маша немного отвела бретельку платья.

– Видишь белый след?

– Нет.

– Ну вот.

Куприянов кивнул. Пару секунд смаковал виски, пытаясь придумать план действий. Все как-то сразу перемешалось в голове.

– Всегда на нудистском пляже загораешь?

– Всегда.

– Почему?

– По кочану.

Какой-то иностранец в голубой рубашке, похотливо подслушивавший их разговор, почувствовал слабину и поднял пиво, чокаясь с ней. Она ответила ему в той же манящей манере, собирая губы вокруг трубочки.

– Что, от трусов то-тоже следов нет? – наконец выдохнул дизайнер.

Маша среагировала слишком предсказуемо и поэтому совсем ирреально.

– Хочешь посмотреть?

Решительно поставила «Лонг-Айленд», взяла дизайнера за руку и, ни слова не говоря, повела через зал. Не задумавшись, открыла дверь в кабинку мужского туалета, потом сама заперла ее на щеколду изнутри и стянула с себя платье, под которым оказалось маленькое жилистое тело спортсменки, а на лобке – только узкая вертикальная полоска.

– Ну что?

– Ну да.

– Что да?

– То есть нет. Белых следов нет, – констатировал Куприянов.

Маша усмехнулась и крепко взяла его за член.

– Молодец. Возьмешь меня сзади?

У нее была крепкая маленькая задница с прохладной и тонкой, чуть липкой, как будто каучуковой, кожей, и кричала она, совсем не стесняясь.

– Глубже, ударь, глубже…

Его хватило секунд на десять.

– Подожди, – сказала она.

Успела опуститься на колени и взять в рот. Он все еще пытался справиться с ремнем, когда Маша, накинув платье, чмокнула его в губы.

– Вкусно, но быстро.

Когда она вышла, он некоторое время мочил шею холодной водой. Потом долго всматривался в свое отражение. Раньше ему нравилось это лицо. Утомленное и мужественное, оно хорошо смотрелось бы на крупном плане в каком-нибудь вестерне Серджио Леоне. А сейчас в декорациях мужского туалета, при жестком верхнем свете, лицо выглядело, как из современного боевика.

Такой психологический момент – герой приходит в себя, покачиваясь и упершись руками в раковину, всматривается в отражение, пока в ушах пульсирует кровь.

Потом Сергей вернулся к барной стойке, Маша была уже наверху и медленно извивалась под безжалостную Лили Аллен. Песня что надо: «Littlest things».

Волосы совсем закрыли ее лицо, она плавно опускала руки, покачиваясь, тонула в расплавленном одиночестве, полностью отдавая себя музыке, рассказывая собственную печальную историю. Возможно, у нее за плечами болезненное расставание, человек, о котором она не может забыть. Возможно, она ищет кого-то, кто мог бы занять его место.

Этот подонок в голубой рубашке, розовая скотина, водил по воздуху зажигалкой, как на концерте, издеваясь над искренностью и красотой танца.

Куприянов заказал еще виски. Торопиться было уже некуда. Вот так стоять и смотреть на женщину, которая только что стала твоей. Он пытался поймать ее взгляд, но она уже почти не обращала на него внимания – да и зачем, они и так чувствовали друг друга.

Мысли Сергея закружились, как ил, поднятый вверх набежавшей волной. Он задумался – о жизни, о жене, которой так и не простил, а почему? Что, собственно, такого она сделала? Просто в какой-то момент они стали раздражать друг друга, сил на то, чтобы завтракать, ужинать, ходить в кино, целоваться, больше не было. У всех оказались дела поважней. Было бы так естественно сразу расстаться, а не устраивать все эти унизительные, никому не нужные дележки.

Часов около пяти Маша, наконец, слезла. К тому моменту расплывшийся по стойке Куприянов был способен спокойно наблюдать, как его дама сердца с очередным «Лонг айлендом» в руке заигрывает с неудачником в голубой рубашке. Потом, не простившись, пошла к гардеробу.

– Ты что, уже уходишь? – Сергей настиг добычу у двери.

– Да, – Маша была сильно пьяна, туш размазалась, веки наплывали на плохо фокусирующиеся глаза.

– Я тебя провожу.

– Не надо, я вызвала такси.

– Да ладно, – Куприянов попытался обнять Машу, но охранник, вот идиот, встал между ними.

– Ты чего?

– Вам же сказали.

– Да это моя девушка…

Оттолкнув исполнителя чужих приказов, из тех, кто, наверное, не задумываясь, расстрелял бы демонстрацию за сменяемость власти, Куприянов открыл наружу дверь, которую тянула на себя Маша. Она, скатившись со ступеней, поковыляла было к машине.