— Значит, вы... не делаете ничего противозаконного?

Он не сводил с меня глаз.

— Я этого не говорил, — тихо произнес он.

Тэк снова перекатился, так что я оказалась внизу, а он нависал надо мной.

О боже.

Затем он стал объяснять, более тихо, более мягко, я поняла, что меня ожидает впереди.

— Мы делаем то, что обязаны делать, чтобы защитить свое, то, что принадлежит нам, и то, как мы это защищаем, может быть осуждено законом. Например, двадцатитрехлетний ублюдок теперь дважды подумает, прежде чем подкатить к другой шестнадцатилетней девочке, и определенно больше никогда не поднимет руку на девушку. И дышит он сейчас совсем не легко, с болью, усваивая тот урок, когда ты шлепала его по щекам. И дышит он так и усваивает этот урок потому, что как только ты ушла, мы с ребятами закончили твою работу.

Я так и подумала, что они далеко не ушли от моих уроков, которые я хотела преподать этому ублюдку, но проделали все, скорее всего, более жестко, поэтому молча кивнула.

Тэк продолжал:

— Мы также делаем то, что хотим, наслаждаясь жизнью, и ты видела, это может включать в себя такое дерьмо, как курение травки. У нас имеются проблемы с другими клубами и в мире вообще, тогда мы заключаем сделки, но дерьмо может обернуться не лучшей стороной. Но пять миль по периметру вокруг любого магазина «Прокатись» свободны от наркотиков и проституток. Это закон, если на нашей территории появляется дилер или сука, мы не вызываем полицию, сами принимаем меры, чтобы их убрать с нашей территории.

О боже.

Тэк продолжил.

— Но бухкниги у «Прокатись» чистые, а это значит — имеют репутацию. Мы не перевозим наркоту. Не продаем это дерьмо. Мы не продаем «п*зды». Не продаем оружие. Мы делаем автомобили и продаем автозапчасти.

— Продаем «п*зды»?! — Пискнула я, и Тэк, не отводя взгляда, ответил:

— Ага, я же говорил тебе, что клуб шел по темной дорожке, увязнув во многом.

Срань господня!

— Итак, э-э... теперь вы не перевозчики наркотиков, не сутенеры и не торговцы оружием, а механики, адские байкеры и что-то вроде друганов?

— Ага.

— И ты занимался всем этим, — прошептала я, Тэк продолжал смотреть мне прямо в глаза.

— Да.

— Лично ты, — уточнила я.

— Да, я, — тут же ответил он.

О боже.

— Детка, моя цель был «Прокатись» и «Гараж». Это не значит, что я мог остаться в стороне, не втягиваясь в это дерьмо. Втянулся. И как брат, я внес свою лепту. И это заняло чертовски много времени, но я сделал все, что мог, чтобы вытащить нас всех.

— Хорошо, — тихо произнесла я. — Так вот почему ты мне говорил «позже»? Потому что ты не горел желанием делиться со мной всеми этими вещами?

— Ага, поэтому, — подтвердил он.

Я втянула воздух носом.

Прежде чем успела осознать хоть что-то из того, что он рассказал, не говоря уже о том, чтобы внутренне смириться с этим, Тэк заявил:

— Любовь и искупление

Моя голова откинулась на подушку.

— Что?

— Тот фильм, который ты заставила меня посмотреть у тебя дома, когда я пришел первый раз. Любовь и искупление. Ты сказала: «Самые прекрасные истории труднее всего воспринимать». Ты сама это сказала, Рыжая. Тогда. И я знал, если ты понимаешь этот фильм, то позже, когда я поделюсь с тобой своим дерьмом, ты поймешь меня. Я никогда не считал свою историю жизни красивой. Думал, что кругом одно дерьмо. Но ты произнесла эти слова, и когда ты их сказала, я вдруг понял — моя жизнь еще не закончена, если я смогу сохранить свой клуб и найти милую, дерзкую женщину, которая будет у меня за спиной, поддерживая меня, а не таща вниз, подумал, что в конце концов, найду свой путь к красоте. И найду отпущение грехов, потому что буду знать, что я заслужил любовь такой женщины, женщины, которая так много для меня значит, для которой важна любовь, что мне потребуются годы, чтобы как следует ее узнать и покорить ее сердце, и это будет для меня настоящей наградой.

О боже.

ОМойБог!

ОБожеМой!

Он только что сказал это?

Он. Только. Что. Сказал. Это?

— И ты сказала мне, — продолжал Тэк, приблизив лицо, — что у меня есть, что мне искуплять, когда я впервые встретил тебя.

— Я..

— Ага, я подсел на это дерьмо, я участвовал в нем, я делал то, что делал, был верен своим братьям, как и обещал им, и я вытащил себя и свой клуб из этого ада. Я вытащил, но это не стерло моих грехов, которые мы совершили. Ты — мое отпущение грехов.

О.

Мой.

Бог.

Неужели он только что это сказал?

— Тэк…

— И ни за что бл*дь я не ввяжусь в тупую ссору со своей женщиной после пары часов, когда узнал, что какой-то мудак поднял руку на мою дочь, справедливо потеряв все свое дерьмо, а потом буду наблюдать, как женщина, которую я столько времени ждал, выходит за мою дверь.

Боже.

Он именно это и сказал. Все сказал.

— Тэк, милый, я...

— Я разозлился, детка, пережди или дай мне остыть, — заявил он.

— Но…

— Я говорю глупости, когда злюсь, например, что ты не имеешь права голоса с моими детьми, но ты практически живешь с ними и определенно являешься неотъемлемой частью моей жизни.

— Ну, я…

— Если хочешь что-то сказать, выскажись. Ты злишься, не держи в себе, а скажи. Если ты не согласна со мной, поделись своим мнением. Но ты никогда не должна меня бояться и никогда не должна нас бросать.

Я захлопнула рот.

Тэк ждал.

Я держала рот закрытым.

Тэк спросил, подождав еще пару минут.

— Я ясно выразился?

— В основном, да, — ответила я.

Он тут же прищурился.

— Что тут непонятного?

— Реки крови.

Его голова дернулась, и он спросил:

— Что?

— Русская мафия.

Он тут же отрицательно покачал головой.

— Нет.

Что он имел в виду под словом «нет»?

— Нет?! — Переспросила я.

— Нет, — ответил он.

Я сформулировала свой вопрос.

— Что значит «нет»?

— Я не буду ничего объяснять. Но дело уже сделано. Осторожно и тихо. Как оно сделано, ты не знаешь. И ни черта не узнаешь. Так что, когда все будет окончательно сделано, не будет больше дерьма, ты будешь чувствовать себя свободной. Клуб занимается этим вопросом. Ты работаешь в офисе и делишь со мной постель.

— Я…

Его пальцы поднялись и прижались к моим губам, глаза встретились с моими.

— Просто доверься мне.

— А что, если с тобой что-то случиться? — Спросила я, он пошевелил рукой.

— Не случиться.

— Да, но, что, если все же случиться? Или с Догом? Бриком? Хаундом? Или…

— Не случится ни со мной, ни с ними.

Мой голос повысился, когда спросила:

— Как ты можешь быть так уверен?

— Смысл и заключается в том, чтобы сделать все осторожно и тихо, чтобы русские не сделали ответный ход. Я повиновался своему низменному инстинкту, детка, кровь русских должна была пролиться примерно через пятнадцать минут после того, как мы окружили грузовик Хоука. Но такая месть не принесет ничего, кроме боли, физической боли, которую причинили, если кто-то пострадает или умрет. Нет, планировать дерьмо нужно так, чтобы месть, которую ты хочешь осуществить, осталась на всю гребаную жизнь.

Я увидела преимущества того, что Тэк был «острым», как гвоздь, умным.

Он продолжал.

— Мафия купилась на это дерьмо, когда забрала детей Мары и Лоусона. Мы работаем над этой местью уже целую гребаную вечность. Они забрали тебя, пришло время ускорить этот процесс и покончить с этим. Но ты ничего не узнаешь. Ты должна делать только одно — довериться своему мужчине. А потом, когда все закончится, мы спокойно доживем до какой-нибудь следующей чертовой драмы. И Тэбби не собирается вытаскивать голову из задницы, хотя уже два года периодически, а сейчас все время живет в этом доме, по крайней мере, с ее дерьмом может случиться такое и завтра, такое же, как случилось вчера. И кстати, — добавил он, — я знаю, что вчера вечером высказал свою точку зрения, но все же повторю. Ты не должна изображать коммандос своей задницей с каждым ублюдком Тэбби.