– Он? Ухаживал? Не поверю.

– Или в самоволку попал. Ты же, Димас, вроде не бандюкан? – постучал Семыч по стенке.

За клетчатой сеткой донеслось:

– Отстань! Кончай допрос! Скажите спасибо, что сюда приперся, а так больничный полагается на неделю.

– По рогам тебе дам, а не больничный, – засмеялся Симыч, виртуозно обгоняя ленивые легковушки.

Не втягиваясь в беседу, Максим отстранился и переключился на Ларису: она должна понять его состояние. Их смены не всегда пересекались, но сегодня выпал счастливый случай, когда он сможет напроситься на чай. Надо лишь поймать ее на кардиобригаде, загруженной в летний сезон выше крыши. По объективным причинам им не удается встретиться при других обстоятельствах. Где-то там, в неизвестности, им будет гораздо сложнее. Она изменится, и ему придется меняться. Он привык видеть ее в одном образе, в голубоватом халате с треугольным кармашком с красной ручкой и записками, в шаркающих тапочках, с заплетенной косой и бледной шеей с серебряным крестом, скрывающимся за майкой в тайной ложбинке.

На дежурствах Лариса вела себя незаметно и не капризничала, прощая его сумасбродные выходки, а на нейтральной территории превращалась в злокачественную стерву. Максим не узнавал ее в пылу ссоры, точно любил ее только здесь и боялся выпускать в большой мир, лишь бы она встречала его с теплой улыбкой, чтобы они застывали в душе или позабытой каптерке между аптекой и складом.

…Возвращались долго, специально колеся объездными путями, чтобы потянуть время. Когда въехали за ворота, Максим первым выпрыгнул из кабины и рванул освежиться. Напился холодной воды из кулера и как человек-невидимка просочился к Ларисе. Расположившись у занавешенного окна, она листала затертый до дыр журнал, лузгая тыквенные семечки. Ее босые ноги отражали свет лампы, а на макушке блестела панамка. Она походила на усталую дачницу после поливки клубники. Заметив Максима, Лариса не оторвалась от чтива и только дернула пяткой. Он нагло схватил ее за большой палец. Подруга завизжала и выронила журнал.

– Прекрати! – дерзко заявила она. – Опять привязался?

– Не начинай, и так тошно.

– Снова бывшая послала? Учти, лечить тебя не собираюсь. На жалость не разведешь.

– Ларис? Мы не малолетки. Есть у тебя что-нибудь выпить?

– Поищи в раковине, – хмыкнула она, опрокинув шелуху, затем наклонилась и стала собирать мусор. – Тоже хочу тебя предупредить, чтобы сюда не захаживал. Я нашла себе друга, и, если по чесноку, уже с ним встречаюсь. Так что попрошу руки не распускать.

– Серьезно? – не уловил юмора Максим, напрягаясь.

Лариса сохраняла интригу и терпеливо молчала. Максим искренне верил, что она шутит, что через секунду поцелует его, и они обнимутся как проверенные любовники. Прошла тягостная минута, но она даже на него не смотрела. Под сердцем что-то булькнуло и провалилось в пятки.

В дверном проеме появилась Людмила, постучавшись в знак хорошего тона. Она принесла полный чайник и включила его в розетку, расположившись на соседней койке, явно не собираясь проваливать. Оценив неудачный расклад, Максим предложил прогуляться. Лариса судорожно пошатнулась, и он пораженчески отступил, в дверном проеме обратившись к разлучнице.

– Всего доброго, Люда!

– Иди, иди! – огрызнулась она, надув щеки.

За спиной послышался шум шагов. Поглазеть на немую сцену приперлись медсестры и практиканты из Сеченовки. Максим с позором удалился.

«Что за фокусы? – негодовал он, покрывшись испариной. – Почему я не успеваю избавиться от одной проблемы, как приходит другая? Лариска, мы с тобой еще разберемся!» – сотрясал он воздух, ломая пальцы.

Чтобы отвлечься, он попробовал разузнать информацию о погибшей женщине. Долго дозванивался до знакомого терапевта, по стечению обстоятельств дежурившего в ту роковую ночь в психосоматическом отделении. Терапевт нашелся, но сослался на занятость, пообещав перезвонить. Не справляясь с волнением, Максим обливался водой, тщательно растирая скулы. Через полчаса терапевт сдержал обещание, объяснив, что дело весьма запутанное, даже патологоанатом завис. Согласно предварительному заключению пациентка скончалась от многочисленных кровоизлияний, ее сосуды лопались, как пистоны, пережив грандиозную серию микроинсультов. Казуистический случай, добавил терапевт, ведь подобное случается исключительно в пожилом возрасте. Учитывая, что ее повреждения не носили фатального характера – не поддается разумному объяснению, разве что пациентка имела врожденную аномалию сосудистой стенки, проявившуюся в неподходящий момент. Врачам «вставят» за летальный исход, так как что-то нужно объяснять родственникам, а за коллег обидно: они ни в чем не виноваты. Только родные покойной пока не объявлялись, что тоже довольно странно, хотя это уже вопросы второстепенные.

Максим пытался выудить подробности и попросил сделать копию эпикриза, а терапевт открыто посоветовал не лезть в дебри, намекая, что лично к Маликову претензий нет, и никто не уличит его в халатности или ошибке, поэтому нет смысла париться. Переживают сейчас реаниматолог и патологоанатом. Им придется составить логический протокол случившегося. Скандал удалось предотвратить. Собственно, никто пока и не жаловался, значит, есть шанс, что вообще обойдется.

Когда Максим хотел отключиться, терапевт перешел в контрнаступление и допытывался, почему он так рьяно спрашивает о ней, будто знает что-то особое. Максим ответил, что дама сразу показалась ему плохой, а муж ее тоже скончался при невыясненных обстоятельствах. По старинке он привык интересоваться судьбой своих пациентов, особенно если подозревал осложнения. Терапевт удовлетворился ответом и пожелал Маликову терпения и здоровья, добавив, что собирается навострить лыжи из больницы, но податься пока некуда, и он сидит в режиме ожидания, а случай действительно запоминающийся. На том и расстались.

Максим ожидал услышать нечто подобное. Новости как раз соответствовали бредням полоумного психиатра.

«Это его обрадует!» – предвкушал Максим, набирая номер Глеба, но телефон оказался вне зоны доступа.

Мотаясь от окна к умывальнику, Максим прикидывал, не махнул ли в отпуск его дружок, и не прохлаждается ли сейчас на сочинском пляже или в Крыму с чернобровыми девицами, пока он копается в чужом грязном белье? С какой стати? Довольно!

Как он не пытался забыться, Коромыслов упорно маячил перед глазами. Он пять раз набирал его номер и даже отправил сообщение, чтоб тот незамедлительно ответил.

Поняв, что до Глеба ему не добраться, Максим вернулся к Ларисе. Что эта чертовка хочет? Не послать ли ее всерьез и надолго? Слишком сложно, ведь они регулярно пересекаются на планерках. Нужно наведаться к ней ближе к вечеру, чтобы выкрасть и утащить в душ, обойдясь без лишних свидетелей.

Вдруг дверь ординаторской распахнулась. Лариса форсировала события, скрестив на груди руки, задыхаясь от возмущения.

– Выйдем? Есть разговор.

– Ты редко сюда заходишь, – опешил Максим. – Угостить кофе? Парни не скоро будут. Или сразу в кабинку?

– Перестань! – твердо произнесла она. – Хочу тебе кое-что объяснить! Ты, видно, не понял! Я нашла мужчину, нормального парня, который не использует меня как куклу, а ухаживает и заботится. Возможно, даже любит. Я не молода, и годы уходят. Мне тоже хочется семью. Ты свою семью разрушил, а я хочу замуж. Возможно, это последний шанс, а ты крадешь его. Ты хочешь, чтобы я оставалась твоей подстилкой, но у меня осталась гордость, и я себя уважаю.

Совсем рядом послышались ворчание и сиплый кашель. С вызова возвращались Сальников и Бочкин, круглощекие юмористы, сыскавшие сомнительную славу неугомонных балагуров. Их присутствие становилось невыносимым. Халеные шутники зашли поздороваться, тем более куковать им придется вместе.

– Я тебе вдалбливаю, внимательнее читай ЭКГ, – навеселе вещал Сальников.

– А ты тщательнее пиши анамнез, – гоготал Бочкин. – Из-за тебя мы переписываем карты, дурень! Твои диагнозы никуда не годятся! Эх, у кого там намечается день варенья? Хочу праздника. Как же тошно вкалывать летом! Макс, у тебя, случайно, в июле не юбилей?