– Отказал, сука…– не докурив, Марков швырнул папиросу в нарастающую темноту сумерек. Столько труда псу под хвост…

– А я тебе говорил. Ладно, я пойду. Закроешь кабинет?

– Скатертью дорога.

Марков вернулся к своему столу. Его детище – полдесятка набранных мелким шрифтом листков, лежало перед ним в полном недоумении. Марков сокрушенным взглядом смотрел на статью – как он торопился, набирая текст с грубейшими опечатками; как он постоянно поглядывал на время, стремясь обогнать его; подгонял пальцы и мозг работать быстрее…

– Громкие имена… да ведь к ним люди тянутся, как мухи на сладкое!– схватив листки, Марков перегнул их пополам и спрятал во внутренний карман пиджака.– Нет уж, Марк Олегович, выкуси! В лепешку расшибусь, но статью напечатаю!

– Марков!– позвал за дверью голос редактора.– Мы уходим!

– Сейчас,– парень схватил ветхое пальто и латаный картуз, выскочил из кабинета.

Оделся он уже на улице. Пройдя пару десятков шагов под светом фонарей, выкурив еще одну папироску «для остроты ума» (как говорил он сам) Марков помахал первому попавшемуся извозчику:

– Вези меня, отец, быстро и легко. Дорогу покажу.

2

Дорога Маркова оканчивалась в далеком, окраинном рабочем квартале. Пролетка остановилась перед широким кряжистым домом – старожилом, по меркам многих других питерских домов. Марков расплатился и зашел за угол. Здесь был спуск в подвал, над которым висела большая синяя вывеска с желтыми буквами: «Пивная Журавль».

Улыбаясь, Марков снял картуз и расстегнул пальто. Каждый раз, оказываясь в этом тускло освещенном зале со сводчатыми потолками, слушая вечно бодрствующий гомон посетителей, им овладевала беззаботная радость. Придя сюда впервые, будучи еще студентом, он был поражен: что бы ни творилось снаружи – война, ураган или наводнение – здесь всегда царила атмосфера легкомысленного веселья.

Марков пошел по залу, пробираясь через многочисленные столы к стойке. Он знал, что ему нужно. Для начала – бокал холодного, светлого пива. Получив его, Марков сделал несколько медленных глотков, одновременно с этим окинув посетителей в зале. Их было много, и большую часть из них он знал. В самом дальнем углу, возле газового рожка, в неизменном белом костюме сидит писатель и эсер Ильин.

С Ильиным, как и с большинством своих приятелей, Марков сошелся случайно. Но тот, при всем его дружеском общении, не подходил под обычное описание приятеля. Это был скорее наставник, старше и по возрасту, и по пережитому опыту. Ильин, в свою очередь, познакомил его с несколькими газетчиками, у которых можно было попросить «халтурку». Именно их выискивал Марков.

Из числа таковых, ближе всего к нему сидела шумная и веселая компания: Журов – газетчик из «Хроник Петербурга», Волчков – сатирик-фельетонист и актер на полставки, и Филев – журналист и литературный критик, добившийся пока совсем небольшой известности.

– Здравствуйте, господа!– Марков подсел между Журовым и Филевым.

– Антон!– Журов кивнул.– Давно не виделись! С прошлой недели.

– Два дня всего,– уточнил Филев.

– А сколько сейчас?– спросил Волчков.– А-то мне завтра в театр, Фонвизина играть.

– Успеется твой Фонвизин!– Журов сытно рыгнул. Его красное лицо лоснится от пота – похоже, он уже перепивает.

– Я к вам пожаловал, между прочим…– стал объяснять Марков, но Филев его прервал.

– Стой. Тебе нужен заказ на интервью у Макалина?

– Это кто?

– Резчик по дереву, делает разные… да не важно!– Филев глотнул из своего бокала, продолжил.– Для Альманаха не хватает две статьи по искусству. Нужен Евланцев – который народные музыкальные инструменты делает, и Макалин. Евланцева уже взяли, так что остается Макалин.

– Сколько?– спросил Волчков.

– Пятнадцать.

– Я беру.

– Ты не журналист, а артист-недоучка,– возразил Филев.– Мне нужен журналист! Чтобы накидал вопросы – так и так, мол, сколько лет занимаетесь? Где научились?

Журов громко засмеялся.

– Ох, Филев, душа моя… кому твои народные рукомельцы нужны? Чашки-ложки вырезать любой дед умеет, езжай в слободу и спроси.

Филев насупился – выпад Журова сильно задел его.

Поняв, что компания сидит давно и расслабилась очень сильно, Марков не стал осторожничать и рубанул прямо:

– У меня статья есть, про сегодняшнюю самоубийцу.

Волчков с пьяным недоумением посмотрел на него:

– Простите? Чью, говорите, убийцу?

– Самоубийцу!– повторил Марков громче.– Статья совсем свежая, сегодняшняя, но мой редактор взять ее отказался.

– Почему?– спросил Журов.

– Имена в ней громкие. Бывшая любовница Самсонова выбросилась из Астории.

– Самсонов, который…– Волчков неуверенно взмахнул рукой и щелкнул языком, имитируя звук кнута.– Цирковой начальник?

– Конферансье,– поправил Филев.– Всероссийско известный, между прочим.

– И еще, там замешан Арцыбашев,– добавил Марков.– Всеевропейско известный.

– Каким боком?– спросил Журов.

Марков достал из пиджака статью, разгладил ее и положил на замызганный стол:

– Читайте сами.

Компания замолчала, углубившись в чтение.

– Понятно,– сказал Журов. Он закончил быстрее всех.– Полагаете, эта циркачка – любовница и Самсонова, и Арцыбашева? Хитро.

– Настолько, что даже иск о клевете не припаять,– добавил Филев.– Написано так туманно, вскользь.

– А главное, вполне может быть правдой,– закончил Журов.

– С чего вдруг?– спросил Волчков. Он почти ничего не понял из статьи.

– Голубчик, если бы вы станете вникать в цирковое дело, то первое, что узнаете – нет никого похотливее Самсонова,– объяснил Журов. Марков, начинающий хмелеть, наградил его благодарным кивком.– Он дурит молодым и наивным девочкам головы, обещая славу и деньги. И пока их глупенькие головки витают в облаках, он обгладывает мягкое мясцо с их нежных косточек. А когда остается один скелет, избавляется от старой пассии и ищет новую.

– Может, мне так и сделать, пойти в цирк?– мечтательно спросил Волчков.– В театре скучно. Актрисы все заняты или замужем. То ли дело цирк? Молодые артистки, музыка, овации…

–…а еще вонь нечищеных клеток и вечная дорога по матушке России,– добавил Журов.

– Я рад, что вы впечатлены, господа,– вставил Марков.– Но хочу напомнить, что мой редактор запретил ее печатать.

– Твой редактор – не мой редактор,– ответил Журов.– Он печатает все, что я приношу.

– Знаете, а ведь мне в Альманах нужно что-то особое,– вмешался Филев.– Места для октября еще свободны, так что я могу поместить эту статейку у себя.

– Замечательно,– от радости Марков осушил свой бокал до дна и закурил.– Учитывая, как долго я над ней корпел, как много сил приложил, распутывая клубок истории, предлагаю вам за нее тридцатку.

– Очень смешно,– сказал Журов. Филев вяло похлопал и добавил:

– Присоединяюсь.

– Ну, господа,– смущенно улыбаясь, сказал Марков.– Вы же сами оценили труд и стиль…

– Стиль дрянной, бульварный,– проговорил Филев.– Десять, и не больше.

– Ох,– Марков взял листки и собрался встать, как вдруг Журов подал голос:

– Пятнадцать.

– Пятнадцать?– удивленно выдавил Филев.– Ты с ума сошел?

– Почему же? Просто напился,– Журов широко улыбнулся, но выглядел вполне серьезным.– Она тебе понравилась, Филев? Вижу по глазам, что понравилась. Не бойся – ее сначала в моих Хрониках отпечатают, а потом я продам ее тебе в Альманах. За двадцать пять.

– Ты с ума сошел…– зашептал Филев.– Точно, сумасшедший…

– И ты ее купишь, как миленький,– продолжая улыбаться, сказал Журов.– Как бы ты сейчас не кривлялся – я вижу, ты ее купишь…

– Антон, я дам тридцать,– обратился Филев к Маркову.– Давай сюда статью.

Глаза Маркова блеснули от радости – ровно столько, сколько хотел выручить! Он уже отдал было листки в руки Филеву, но вдруг остановился:

– Подожди.

– Что такое?– Филев почти взвыл от нетерпения.– Больше не дам! Никто не даст!