– Смогу,– уверенно ответил Арцыбашев.– Смогу, так ведь?– спросил он Маслова.

– Без сомнений,– тот с серьезным выражением лица посмотрел на Костромского.– Репутация нашей клиники и рекомендации говорят об этом.

– Что ж,– генерал медленно, опираясь на трость, с болезненным усилием поднялся.– Я человек военный, и не привык откладывать на завтра.

– Вот и отлично. Нюра!– позвал Арцыбашев.

В комнату вошла молодая красивая медсестра.

– Пойдемте в смотровую. Можете облокотиться на меня,– ласковым голосом сказала она генералу.

Когда Костромской и Нюра ушли, Маслов спросил:

– Александр Николаевич? Я все пытаюсь, но не могу припомнить хирурга с фамилией Фланбери.

– Мой учитель,– ответил Арцыбашев.– Он работал в Королевском госпитале, в Париже. Хороший был специалист.

– Был?

– Умер три года назад,– на губах Арцыбашева заиграла шаловливая, немного грустная улыбка.– Только нашему генералу об этом – ни слова. Костромской – патриот до мозга костей, вот и пусть считает, что наше – самое лучшее.

«До чего же идиотское суждение,– понял Арцыбашев.– А вслух звучит еще глупее».

Маслов тихо посмеялся. Сегодня вечером, у своей любовницы, он обязательно расскажет этот случай, с удовольствием описывая реакцию старого генерала.

– Пятнадцать тысяч?– пародируя, хрипло воскликнет Маслов.– Почему же так много?!

– И все же, Петя,– любовница, прижимаясь к его дряблому желтому телу, целует его.– Это не слишком ли большие деньги?

– Это очень большие деньги,– ответит Маслов.– И большая их часть осядет в кармане у Арцыбашева. Ты не представляешь, как он жаден до денег, словно дракон.

Но этот разговор произойдет только вечером. А сейчас вежливый и услужливый Маслов в компании Нюры обхаживали Костромского, словно самого почетного гостя в клинике.

16

В четыре часа вечера Арцыбашев понял что устал, голоден и больше не может сидеть в клинике.

«Надо проветриться»,– доктор скинул халат, запер кабинет и спустился на первый этаж.

– Меня, возможно, сегодня не будет,– предупредил он вахтера перед уходом.

Арцыбашев направился к своей машине. Григорий, докуривавший папиросу, смял ее и выбросил, привычно занял водительское место:

– Александр Николаевич?

– Поехали в Асторию,– сказал доктор.

Эта шикарная красавица-гостиница нравилась ему только из-за ресторана, в котором умелый повар-француз запекал отличное жаркое. Арцыбашев представлял перед глазами то ребрышки с ароматным винным соусом, то нежнейшую отбивную, которая сама таяла во рту. Он представлял ее так вдохновенно и реалистично, что живот, возмутившись, заныл нудной, стонущей болью. Арцыбашеву пришлось отвлечься на серые пейзажи Петербурга.

Дождь прекратился, но пасмурная погода и резкий, стылый ветер ясно говорили доктору – «мы не закончили». Небольшие лужи, растекшиеся по мостовой, отражали в себе хмурое небо, в котором изредка попадался кусок темно-серого облака. Порой над лужами пролегала тьма – второпях проносился экипаж; либо человек, спешивший на встречу куда-то, на миг отражался в мутной воде искривленным отражением, и навсегда исчезал.

Машина Арцыбашева остановилась перед «Асторией». Доктор вышел, и, мимо него, спеша к парадному входу, пронеслась какая-то маленькая фигура в сером пальтишке.

«Все куда-то спешат,– Арцыбашев смотрел, как фигура серой молнией влетела в гостиницу и исчезла. Он успел разглядеть только всклоченные вихри пепельно-белокурых волос, выбившихся из-под шляпки.– Таинственная незнакомка…»

Управляющий рестораном, в темно-вишневом костюме, сам провел Арцыбашева к столику, знаком подозвал официанта и спросил:

– Что желаете, Александр Николаевич?

– Ваших чудесных ребрышек и отбивных.

Управляющий скорчил грустное лицо:

–Увы, эти блюда разобраны. Могу предложить английский завтрак, усиленный.

– Чем усиленный?– подозрительно спросил Арцыбашева.

– Всем. Двойная порция яиц, колбасы, сосисок…

– Хорошо. Но с чаем подайте коньяк.

Разобравшись с заказом, Арцыбашев расслабился и стал от скуки рассматривать гостей. Здешняя публика отличалось от публики Мариинки разве что скромностью костюмов. Впрочем, некоторые «уважаемые» господа и дамы даже здесь умудрялись выглядеть так, словно пришли на императорскую аудиенцию.

«А серенького пальтишка нигде не видать»,– окинув зал, Арцыбашев посмотрел в окно. Яркие блики на лужах, небо посветлело – неужели солнце пытается пробиться?

– Здравствуйте, Александр Николаевич,– напротив него сел Марков.– Не ожидал вас здесь видеть.

«Говорит полунищий журналист в обтрепанном костюме»,– подумал Арцыбашев.

Принесли усиленный английский завтрак. Большое столовое блюдо, на котором красовалась тройная яичница и сопутствующие ей ингредиенты, заставили Маркова жадно сглотнуть подступившую слюну.

– Вы могли бы принести мне тоже самое?– спросил он официанта.

– Сию минуту.

– А у меня, Александр Николаевич, творческий период пошел,– признался Марков, пока Арцыбашев начал возился с едой.– Три статьи за два дня. А вот еще недавно… но вы наверняка слыхали?

– О чем же?– отхлебнув чай, спросил доктор.

– Сегодня ночью Вторая эскадра приняла первый серьезный бой. Ее противник – флотилия балтийских рыбаков, на которую эскадра вышла случайно. Но какая заварушка началась,– улыбнулся Марков. В его воображении представлялось, как хлипкие суденышки рыбаков ныряют между водяными воронками от снарядов, но упорно продолжают держаться на плаву.– Этому славному побоищу дали название Гулльский инцидент.

– Ну и названьице вы придумали.

– Честное слово,– Марков прижал руку к груди.– На самом деле, почти никто не пострадал, зато номер разлетается на ура. Избранник Императора – вице-адмирал Дуболом, он же Бешеный адмирал, рвет и мечет – его эскадра на первых страницах всех газет, от Атлантики и до Тихого океана.

– Ваш патриотизм зашкаливает,– отметил Арцыбашев.

Маркову подали еду. Но даже тогда он не перестал болтать. Доктор, слушавший, но не вникавший в смысл, молча доедал «завтрак».

– Вот увидите…– с набитым ртом бухтел Марков.– Эта война окончится полным для самодержавия поражением… Народу надоело, что цвет армии и флота гибнет по указке глупых, несведущих людей. Эта война полезна, она… покажет все промашки и грехи, всю гниль… И рабочие гнут спины за копейки…

«Он и сюда рабочих приплел,– устало подумал Арцыбашев. Он закончил с блюдом, выпил чай, затем коньяк и закурил.– Вот кто позволил этому ублюдку портить мой обед? Зачем вообще такую шваль пускать в Асторию и Мариинку?!»

Арцыбашев внимательно изучает его усталое лицо, бесконечно дергающиеся, как у паралитика, руки – что он пытается изобразить? «Того и гляди – ткнет вилкой, и не заметит. Морда мелочная, непримечательная… Глаза с две копейки, в отеках и синяках. Бессонница, злоупотребление алкоголем?»

Чем дольше Арцыбашев наблюдал за Марковым, тем больше вопросов возникало. «Он бреется хоть иногда? А этот помятый, замызганный пиджак в отвратительную клетку? Он в нем спит, что ли? Почему манжеты такие грязные, почти черные? Забывает стирать?.. Откуда у него деньги на еду, где он живет? Может, ночует в редакции? Или скитается по любовницам? Обручального кольца нет – да и кому такой нужен? И почему он ко мне привязался?»– последний вопрос заставил Арцыбашева насторожиться. Он и Марков слишком разные, чтобы устроить внезапный дружеский обед… Тогда почему газетчик так охотно разбалтывает ему про настроения на заводах, среди рабочих? «Кто-то его подослал или… ну все»,– решив, что наигрался в детектива, Арцыбашев попросил счет.

«Только попробуй намекнуть заплатить за тебя»,– злобно подумал он про газетчика.

Расплатившись, доктор поднялся из-за стола:

– Мне пора.

Неугомонный Марков кинул из кармана на стол несколько помятых банкнот и бросился за ним:

– Александр Николаевич!