Свой ответ на прямой вопрос: «Обязан ли ты чем-то женщине, после того как занимался с ней сексом?» я с течением времени (это процесс, иногда называемый процессом взросления) кардинально изменил. Я не беру в расчёт свои идеи по этому поводу в том возрасте, когда был девственником и считал реальным сексом даже простое прикосновение к ложбинке между грудями девчонки.
До бракосочетания я считал единственно возможным отвечать: «Да, конечно». Спустя семнадцать лет: «Нет, конечно». Женщины воспринимали расставание со мной всегда с сожалением, и часто – с пониманием. Пару раз между мной и очередным объектом возникал вопрос о расплате за полученное удовольствие, выражаемое в форме: «Ты не можешь просто так уйти, а как же мои чувства к тебе?» Или вот классическое: «Я отдала тебе лучший (крайне редко встречавшийся вариант – лучшие) год (секунды, минуты, дни, месяцы, века) жизни!» Можно подумать, что я предлагал при этом кому-то обмен на свои худшие аналоги времени! У меня таких в жизни просто не было!
Приходилось напоминать о заранее оговоренных правилах отношений между нами. О бесперспективности изображать из себя жертву насилия со стороны политика Франции, роль которого сыграл харизматичный на все времена Жерар Депардье в фильме «Добро пожаловать в Нью-Йорк»[2]. И я действительно никак не возьму в толк, почему весь мир ополчился против бедолаг, заклёванных героинями курятника под всемирной вывеской «#MeToo». Не хочу при этом обидеть ни одну приличную курицу: попадаются в нашем мире столь же одиозные петухи.
Вы не смотрели «Добро пожаловать в Нью-Йорк»? И не тратьте на него своё драгоценное время! Подаётся это произведение как драма. В прологе «остросюжетного, завораживающего по закрученности» вышеупомянутого фильма, где «высокохудожественные эротические сцены просто потрясают зрителя» (Ирония. Ирония?), Депардье поясняет журналистам в кадре и публике, что он «не понимает, как можно получить удовольствие за шесть минут». Что ж, это личное мнение человека, который, судя по этой фразе, не один десяток лет замерял с секундомером каждый счастливый эпизод своей жизни. Если это именно его мнение, а не фраза из сценария. Так что этот фильм шедеврален хотя бы тем, что такое предисловие к нему позволяет сделать как минимум один эпохальный вывод: всякое сексуальное удовольствие должно длиться хотя бы минут семь!
Выносящим мне мозг женщинам я сделал подходящие подарки в ответ на их претензии: отправил через мессенджер ссылку в интернете с указанием обязательно посмотреть этот кинохит с постскриптумом: «нам и часа было мало». Это действовало на них благотворно: просмотрев этот фильм, они переставали мне надоедать.
Лишь единожды я едва не изменил своим правилам, и гадаю до сих пор: не совершил ли я в ту минуту ошибку? Когда в ответ на мою фразу о том, что нам пора расстаться, одна из моих женщин кивнула: «Да. Только перед тем как ты уйдёшь, просто обними меня, Ален». Любящие просто нуждаются в этом.
Только сейчас я понимаю, что нашёл истинную формулу любви. Нет, это вовсе не похоже на скопище переменных в длинных строках, перемежёванных знаками математических действий, на тесты и инструменты психотерапевтических методик для анализа взаимоотношений партнеров. Любовь – это когда тебе для настоящего экстаза достаточно обнять, прикоснуться до любимого человека. На ощупь, осязательно почувствовать его. И взаимность этого чувства. Секс – да, но это другое. Самоотверженный поступок ради любимого, любимой – да, но это другое. Это проявления любви.
«Просто обними меня, Ален».
Нет, всё же и тогда я не ошибся. В том эпизоде отсутствовала взаимность. С моей стороны.
Бармен наконец избавился от назойливого телефонного собеседника и бросил взгляд на столик девушек. А точнее – на содержимое их бокалов, зычным голосом заставив оторваться их от трёпа:
– Дамы не желают обновить своё пиво?
Дамы и не думали отказываться и согласно закивали. По волнообразным движениям их пьяненьких головок можно было понять, что они уже не один раз посещали дамскую комнату, дабы избавиться от переработанного их организмами пенного напитка.
– Анна-Мари, не забудь отнести девушкам новые бокалы, – бармен не жалел своего голоса, хотя в тихом и пустом заведении он мог позволить себе говорить даже шёпотом, и при этом не бояться быть неуслышанным.
– Сейчас, – с лёгкой хрипотцой отозвалась официантка, подходя ко мне с бутылочкой уже откупоренной колы и кофейной парой на подносе. Если бы не её габариты, уже оцененные мною со спины, я мог бы признать, что тембр её голоса принадлежит весьма сексуальной особи. И тембр знакомый, где-то я его уже слышал. – Я только отнесу кофе месье.
Я так устал, что сидел в каком-то оцепенении. В судах всегда много людей: взгляды, речи. Вы ни разу не были в суде? Это отнимает много энергии. Словно в одну секунду меня покинули все силы, и я неподвижно жду собственного возрождения. Это бывает. Наступает такое состояние, когда человек думает вроде бы обо всём, а на самом деле ни о чём. Смотрю сквозь стекло в никуда, в полной уверенности, что нахожусь там, где могу спрятаться от знакомых лиц и взглядов.
Не очень изящная фигура официантки пришвартовалась у моего столика и поставила передо мной напитки, но не ограничилась только этим. Анна-Мари успела рассмотреть адресата на моём конверте.
– Ой-й-й-й, мэтру Алену Тавернье, – перекосив свою шею над конвертом, удивлённым голосом прочла вслух моё имя официантка и пристально стала рассматривать меня, словно бы встретила в этой дыре как минимум Алена, но Делона. Хриплый сексуальный голос стал ну просто оргазмическим. Готов поклясться…
Так, кое-что всплывает в моей памяти. Молоденькая мадам Бадин, которая лет десять назад в первый раз оказалась в моём кабинете. Помню, она трагически рыдала на пороге кабинета и кокетливо улыбалась на выходе из него.
– Неужели это ты, Ален?
Я помедлил, прежде чем ответить, в надежде, что она отстанет от меня и решит, что ошиблась. Но нет.
– Кажется да, – нарочито неуверенным голосом отозвался я, переводя взгляд с выдавшего меня проклятого конверта на пухлые щеки этой женщины, за которыми светились зажёгшиеся огоньки её глаз. Она даже отступила на шаг, чтобы то ли рассмотреть меня получше, то ли чтобы дать мне возможность осмотреть её габариты теперь и с боку.
– Бог мой, Ален, это же я, Анна-Мари Бадин. Как ты поседел!
Я конечно же вспомнил и её бракоразводный процесс, которой я вёл. И это имя, хотя в этом парусном фрегате угадать сразу прежде худенькую девушку было непросто. Она мне запомнилась, конечно, не только из-за того, что её муж, военный офицер от артиллерии, небезосновательно грозился убить нас обоих, названивая мне с десятка разных телефонных номеров. Насколько я помню, кроме незначительного аванса, который она оставила мне до того, как мы оказались вместе на диване моего кабинета, весь мой остальной гонорар по этому делу был получен в виде натуральной оплаты её хрупким телом. И по её инициативе. Видимо, так ей было проще пережить расставание с любимым мужем.
Я зачем-то встал со стула. Анна-Мари приняла это за некий порыв и, приобняв руками, придвинулась своей пышной грудью ко мне, задев при этом крепким бедром столик так, что расплескала при этом мой кофе.
– Мой страстный адвокат, – прошептала она мне на ухо. – Как же надолго ты пропал из моей жизни. Нам надо будет как-нибудь с тобой встретиться и поболтать.
Отодвинувшись от меня, она осмотрела меня с головы до ног, покачала головой, словно бы что-то вспоминала: должно быть, сравнивала меня сегодняшнего с прежним, и, возможно, пыталась через внешнее сходство уловить произошедшую разницу; дала мне возможность опуститься на стул и только тогда заметила, какой раскардаш она устроила неосторожным движением своего упитанного тела.
– Не беспокойся, – проговорил я приглушённо, показав жестом на свой кофе, – ничего страшного.
– Ой, прости, я сейчас всё исправлю! – она всплеснула руками и побежала за стойку бара, где вновь загудел баритон бармена, напоминавший ей о том, что девчонки в углу уже заждались своего пива.
