But ay she blush'd, and ay she sigh'd,
And said: – ' Alas, ye've ruin'd me!'
I clasp'd her waist, and kiss'd her syne,
While the tear stood twinklin in her e'e.
I said: – ' My lassie, dinna cry,
For ye ay shall mak the bed to me.'
She took her mither's holland sheets,
An' made them a' in sarks to me.
Blythe and merry may she be,
The lass that made the bed to me!
The bonie lass made the bed to me,
The braw lass made the bed to me!
I'll ne'er forget till the day I die,
The lass that made the bed to me.
***
О песне дрозда
которую Роберт Бернс
слышал в день своего рождения -
на рассвете 25 января
Спой, милый дрозд, про летнее тепло,
Пой, птичка, поднимая настроенье,
И у зимы – старухи твоё пенье
Разгладило угрюмое чело.
И в бедности всегда в простых сердцах
Живёт неистребимое терпенье,
Не спрашивая быстрые мгновенья,
Что ждать от них: надежду, или страх.
Благодарю, стал песней поздравлять,
Когда восток украсило светило,
Такую радость подарить не в силах,
Богатство мне, не может и отнять.
Сын бедности, по нищете, брат мой,
Всем, что Бог даст, я поделюсь с тобой.
1 вариант
Спой, милый дрозд, про летнее тепло,
Пой, птичка, поднимая настроенье,
И у зимы – старухи твоё пенье
Разгладило угрюмое чело.
И в бедности всегда в простых сердцах
Живёт неугомонное терпенье,
Не спрашивая быстрые мгновенья,
Что принесли надежду, или страх.
Спасибо, что сумел меня поднять,
Когда восток украсило светило,
Такую радость подарить не в силах,
Богатство мне, не может и отнять.
Сын бедности, по нищете, брат мой,
Всем, что Бог даст, я поделюсь с тобой.
Sonnet on Hearing a Thrush Sing in a Morning Walk in January
written January 25, 1793, the birth-day of the author.
SING on, sweet Thrush, upon the leafless bough;
Sing on, sweet bird, I listen to thy strain:
See aged Winter, ‘mid his surly reign,
At thy blythe carol clears his furrow’d brow.
So in lone Poverty’s dominion drear
Sits meek Content with light unanxious heart,
Welcomes the rapid moments, bids them part,
Nor asks if they bring aught to hope or fear.
I thank thee, Author of this opening day!
Thou whose bright sun now gilds the orient skies!
Riches denied, thy boon was purer joys,
What wealth could never give nor take away!
Yet come, thou child of poverty and care;
The mite high Heaven bestow’d, that mite with thee I’ll share.
1793
***
Благоразумие
Благоразумие пугало:
–Мир страшен, беды предрекало;-
Любовь, спасая, подарила крылья,
Парю над миром страха и бессилья.
Те, кто твердят, что неудачник, шут
Меня с пути насмешкой не собьют.
Страданья от несчастий и обид –
Легко любовь Кларинды возместит.
IN vain would Prudence, with decorous sneer,
Point out a cens’ring world, and bid me fear;
Above that world on wings of love I rise,
I know its worst-and can that worst despise.
‘Wrong’d, injured, shunn’d, unpitied, unredrest,
The mock’d quotation of the scorner’s jest-’
Let Prudence’ direst bodements on me fall,
Clarinda, rich reward, o’erpays them all!
***
Поцелуй
Поцелуй – печать желанья,
Предвкушенье сладких нег,
Залог нового свиданья -
Чистый, девственный, как снег
Говорящее молчанье,
С ласки, снявшее запрет,
Нежность первого желанья,
Дня сияющий рассвет.
Радость встреч, печаль прощанья,
Губ касание весной,
Он замена слов признанья,
Когда искренен, как твой!
To a Kiss
Humid seal of soft affections,
Tend'rest pledge of future bliss,
Dearest tie of young connections,
Love's first snow-drop, virgin kiss.
Speaking silence, dumb confession,
Passion's birth, and infants' play,
Dove-like fondness, chaste concession,
Glowing dawn of brighter day.
Sorrowing joy, adieu's last action,
Ling'ring lips, – no more to join!
What words can ever speak affection
Thrilling and sincere as thine!
***
Горю, горю
Горю, горю, меня терзает жар,
Как ветром раздуваемый пожар.
Я, как в бреду, то проклинаю час,
То славлю ночь, когда увидел вас.
Напрасно, как враги любви, законы
Стараются поставить ей препоны.
Священники, увидев нежный взгляд,
Смирившись, мне любить не запретят.
И совесть упрекает меня зря,
Любовь в сердцах бросает якоря.
Она и разум мой свергает с трона,
И водружает на себя корону:
Теперь все мысли только о тебе,
За это благодарен я судьбе.
Пусть небеса и смертные узнают:
Мою любовь и страх не убивает!
Клянусь, и нету этой клятвы строже,
Что ты души и жизни мне дороже!
Оригинал
‘I BURN, I burn, as when thro’ ripen’d corn
By driving winds the crackling flames are borne.’
Now raving-wild, I curse that fatal night;
Now bless the hour which charm’d my guilty sight.
In vain the laws their feeble force oppose:
Chain’d at his feet they groan, Love’s vanquish’d foes;
In vain religion meets my sinking eye;
I dare not combat-but I turn and fly;
Conscience in vain upbraids th’ unhallow’d fire;
Love grasps his scorpions-stifled they expire!
Reason drops headlong from his sacred throne,
Your dear idea reigns and reigns alone:
Each thought intoxicated homage yields,
And riots wanton in forbidden fields!
By all on high adoring mortals know!
By all the conscious villain fears below!
By your dear self!-the last great oath I swear;
Nor life nor soul were ever half so dear!
***
Джон Китс
(1795-1821) английский поэт-романтик
Родился в Лондоне в семье содержателя конюшни. Изучал медицину, но потом оставил её и занялся поэзией. В 1817 Китс издал первую книжку лирических стихов, а в следующем году – большую поэму «Эндимион». Недоброжелательные отзывы критики привели к депрессии. Нравственные волнения ускорили развитие чахотки – наследственной болезни в семье поэта. В 1818 его отправили в Южный Уэльс, где он немного окреп. В 1819 Ките влюбился в Фанни Браун. Она отказывалась выйти за него замуж, пока он не составит себе положения в обществе. Очень стеснённые обстоятельства сделали жизнь Китса крайне тяжёлой. Болезнь возобновилась. Китс медленно угасал. Поэт осознавал это и отражал в своих одах и стихотворениях настроение умирающей молодости и таинственную торжественность перехода в мир иной. В 1820 отплыл в Италию, поправить здоровье, болезнь оказалась сильнее. Скончался в Риме в 1821 году.
О море
Вокруг не затихает вечный шёпот,
Могучей зыбью берега ласкает,
Взроптав, без счёта гроты заполняет,
Пока Геката не умерит ропот.
