Он был настоящим учёным человеком, потому и сообразил, в чём дело. Почти сразу же догадался и по этой причине развязал на шее галстук и даже расстёгнул пиджак. Ведь профессор по праву считался истинным аналитиком, потому и проанализировал ситуацию.

– Пожалуй, вы правы,– глубокомысленно изрёк он. – Я рад, что вы предлагаете мне единственно правильное и рациональное решение сложной математической задачи… Мне нравится, что мы с вами близки к её решению.

Оно ведь и – правда. Если надо и очень хочется, кроме того, пока ещё и активно можется, надо приносить радость и себе, и людям.

Сексуальное влечение – стихия, и вирус безудержного эротического желания, наверняка, передаётся разнополым друг от друга воздушно-капельным путём. Чихнули, к примеру, на тебя, или кашлянули и – всё. Тебя возжелали, выделили, как говориться, из толпы. И не просто так… Ты ведь тоже возжелал.

Почти во время соития профессора и доярки, по коридору пассажирского вагона проходил маленький, скрюченный старичок, опираясь на тросточку. Он, самым естественным образом, направлялся в туалет. Но открылась дверь одного из купе, и перед дедушкой нарисовалась крепкая… бабушка.

Она цепко схватила деда за руку и затащила к себе, в купе. Именно так змея проглатывает кузнечика… Бабуся стремительно закрыла за собой дверь, и её неожиданным гостем стал чрезмерно пожилой незнакомец. Щёлкнул замок.

Что касается отставного майора и учительницы рисования, то они пока ещё приходили в себя. Было ведь, от чего… Их внезапная и активная страсть заставила их потратить часть энергии. Они старались… не ударить друг перед другом лицом в грязь. Потому имели право на… отдых. А за стеной всё ещё слышались громкие и томные женские крики. Разумеется, они раздражали военного пенсионера.

– Вот видишь, Аркадий, – просто сказала Ирина,– тебе такое не очень нравиться… А ведь только, что мы с тобой…

– Я с этим никак не соглашусь, Ирина. Повторяю! У нас вот… с тобой всё происходило красиво, нежно, пристойно. Примерно в таком вот плане и ключе, как у амурских тигров или даже леопардов.

– Грациозные звери. Наверное, по этой причине они гораздо ближе нашему правительству и самым ответственным господам страны, чем многочисленные отряды тех же амурских бомжей, бичей и нищих. Но вот пока что ни звери, ни люди не записаны в Красную Книгу. Ну, с людьми ясно. Этих ещё… нарожают. Особей достаточно…

– Понятно, что неимущих и обманутых гораздо больше. А вот некоторые кузнечики… умирают. Их жалко.

– Кузнечики и жучки, тоже ведь имеют право…

– В первую очередь! А люди уже потом… Но не будем, Ирочка, говорить о двуногих экстремистах! Они этого не достойны. Их многие десятки миллионов, а в мировом масштабе счёт идёт на миллиарды… Так вот… продолжу… Я не перевариваю женских воплей во время самых добрых занятий…

– Но ведь это добрые эмоции.

– Не эмоции! Оральность какая-то. Чего орать-то? Я говорю про тётку в соседнем купе. Вопит… У нас ведь с тобой совсем не так. Ты ведь, Ирочка, чувствуешь разницу?

– Никакой разницы, мой любимый и единственный,– глаза её увлажнились.– Нельзя же, славный офицер, опрометчиво критиковать чужие поступки и, тем более, эмоции. Это не педагогично. Ты ведёшь себя, как последняя сволочь!

– Буду очень надеяться и верить в то, дорогая, что есть на свете мужики гораздо хуже, чем я…

Конечно же, он был не совсем прав.

Ведь и крики во время страстного соития женщины с мужчиной за стенкой купе – может быть, одна из единственных возможностей проявить себя в качестве свободной личности. И ведь это ещё не всё.

– Что же ещё? – заёрзал на сидении отставной майор. – Почему ты, Ирина, защищаешь того, кто не желает находиться в рамках установленного приличия?

Она нежно потрепало его рукой по остаткам волос на голове, почти что, по лысине, и поучительно, как в своё время Мальвина пестовала хулиганистого и деревянного, во всех отношениях, Буратино, пояснила:

– Да, потому, что истинные страсти и эмоции, мой несравненный майор, зачастую очень трудно сдержать. Да и надо ли? Разве у тебя лично, шалунишка, не происходило в жизни ничего подобного?

Аркадий начал нервно стучать пальцами по крышке столика. Лично у него в жизни многое чего случалось. Но это ведь он, а не какая-то там кричащая за стекой купе незнакомка.

Но поразмыслив немного, Палахов решил дать Ирине прямой и, по возможности, честный ответ:

– Были у меня такие моменты… Не у меня, конечно. У моих… дам, то есть сексуальных партнёрш. А вот к соседям я несколько раз вызывал полицию. Впрочем, вру, я тогда был молодой и вызывал не полицию, а милицию и пожарную команду… пока мне доходчиво не объяснили, что у них… дикой супружеской пары, такая вот кричащая и рычащая… любовь.

– Ты хитрый и продуманный… мальчишка! Я про тебя лично спрашиваю, а не про твоих соседей, которых, судя по… твоему возрасту, уже нет и в живых. Что, Аркадий, на данную… тему было у тебя… у тебя лично?

Он пожал плечами и с неохотой ответил:

– У меня? Ничего особенного… Так… по мелочам. Мне всего-то сорок, чёрт возьми! Даже ещё и не исполнилось. Я молодой… мужчина.

– Не отвлекайся, Аркаша, на посторонние темы. А всё-таки… у тебя что-то было подобное?

– Ну, случалось. И у меня случалось. Не у меня лично, а вот у тех, с кем я находился в… стыковке, крики наблюдались, имели место быть или присутствовать. Что было, то было.

Пришлось ему на некоторое время напрячь память.

В относительно молодые годы Аркадий был знаком с рыжей красоткой Варенькой, бывшей женой одного старшего лейтенанта по фамилии Крипов, который оставил службу, а заодно и свою супругу, и очень резво слинял в неизвестном направлении.

Скорей всего он скоропостижно решил, что он не командир мотострелковой роты, а заготовитель грибов, где-нибудь, в отлогах Восточно-Саянских гор. Одним словом, исчез. А свою Вареньку оставил на попечении не только Аркадия, но и, считай, всего гарнизона.

При этом Крипов, увольняясь в запас из рядов Российской Армии, имел наглость с дрожью в голосе сокровенно сказать ему, Аркадию: «Береги её!». И вот Аркадий берёг, причём очень интенсивно. Раз пять только лично для неё вызывал скорую помощь. Понятно, в тот момент беспокоился о здоровье своей напарницы, когда она начинала кричать и даже, как бы, похрюкивать.

– Исхода летального у моей подруги Вареньки, – просто пояснил Аркадий, – так сказать, партнёрши, как и обычно, не наблюдалось и не ожидалось.

– Ты наивный человек, Аркадий Дмитриевич, как только что родившийся лягушонок. А ведь по возрасту уже потасканный, почти старый лягушачий самец.

– Я молод, Ирочка, как сто тысяч лягушек! А все другие сравнению отрицаю. Но в первую очередь, Ирочка, я просто добрый. И этого не скроешь…

– В чём же заключается твоя доброта, Аркаша?

– В том, что я не желаю садиться за решётку по… причине сексуального недоразумения. Поэтому вовремя сигнализирую… Потому и вопли … театральные с некоторых пор не теплю! А доброта к самому себе – это свято.

Скорей всего, отставной майор был прав. Пора бы уже прекращать пахать за того и на того… парня.

За стеной послышался очередной душераздирающий женский крик… вперемешку со стонами и плачами. Аркадий не выдержал и стал судорожно колотить кулаком в стенку. Ирина, обнажая себя почти целиком и полностью, соскочила с места, схватил отставного майора за локоть.

– Не надо так! – она проникновенно посмотрела в его, пока ещё не совсем выцветшие, голубые глаза. – Успокойся, Аркаша! В конце концов, Аркадий Дмитриевич, не мешайте людям дружить…

– Дружить организмами? – он прекратил калечить свой кулак и ломать пальцы об стенку, но закричал. – Если вы не прекратите с такими воплями трахаться, то я вызову сюда дружный и очень организованный наряд линейной полиции! Я ничего не боюсь! Я майор в отставке!