Она прижалась к нему плечом, пытливо глядя ему в глаза. С благодарностью. Ведь секс, обрамлённый культурными разговорами – нечто возвышенное… Получается, что это уже и не секс, а милое общение двух интеллектуальных… блаженных существ.

Лемакина ласково прикоснулась указательным пальцем к его носу:

– Как ты, Аркадий, относишься к музыке Вивальди? Ведь она неповторима. Её очень приятно слушать в любой обстановке. Но гораздо иметь большой запас свечей. Непременно!

– Очень уважаю его музыку! Безумно даже люблю и… вспоминаю. Но у меня никогда не наблюдалось геморроя, причём от музыки. Я её спокойно слушаю и в это время не ощущаю никаких болевых ощущений в том месте, куда втыкаются свечи. Ведь согласись, ничего плохого в этом нет.

– Ты узко мыслишь. Я имею в виду зажжённые восковые свечи или, в крайнем случае, стеариновые, даже парафиновые. У них горят фитили. Понимаешь? При этом их не нужно пихать ни в какие отверстия.

– Ирина, я не так уж и глуп. Я знаю, что есть и такие свечи. Я просто о них забыл. Наверное, так произошло на почве нашего совместного вагонного счастья.

– Продолжим разговор, и не уходи от него в сторону. Я думаю, что такие твои и подобные воспоминания, обычно связаны с каким-то, скорей всего, чем-то романтическим… Ведь эротика и романтика неразлучны. А под музыкальное сопровождение тем более.

– Понятное дело. Только так. Была у нас в воинской части, совсем молодая преподавательница музыки… детей в гарнизоне обучала. Волосы каштановые. Жена подполковника Ригсина.

– Только не говорите ничего пошлого, Аркадий Дмитриевич! Твой однобокий юмор начинает раздражать.

– Само собой, ничего пошлого. После того, когда она, значит, мне проигрывала этого самого… товарища Вивальди, то…

– То ты с ней погрузился в мыслях в мир прекрасного!

– Раза четыре-пять в день, и столько же раз я с ней по вечерам… погружался…

– Как понять «раза четыре или пять»?

– Чего тут не ясного? Я её Розу Васильевну… воспринимал и встречал телесно… прямо на рояле. Как это прекрасно! Этот Вивальди мне до сих пор помнится. Ну, правда, были и Моцарт, и Шопен. Но уже с… другими дамами. Я очень музыкальный… гражданин.

– Ты не исправим, Аркадий!

– Ну, тебе не угодишь… Не хочешь о музыке, то давай, я расскажу, что-нибудь, допустим, о бухгалтерском учёте или разведении карпов в заброшенных карьерах… ещё со времён Советского Союза.

– Ладно, не обижайся, господин отставной майор Палахов! Чёрт с тобой! Расскажи ещё что-нибудь доброе и нежное о сексе. А то ведь я ни черта не знаю. Только что с дерева слезла – и в жизнь!

– Только не надо недооценивать свои возможности и скромничать, Ирочка! – Он почесал практически лысый затылок своей бедовой головы. – Ты почти многое… в сексе умеешь. У тебя не такая уж и плохая школа. Стоит, конечно, ещё работать, работать и работать. Но кое в чём даже я… тебе уступаю и даже взял бы тебя и в учителя.

Палахов торжественно и даже гордо посмотрел на Ирину. А как же? Ведь он высказался открыто и прямо. Самому стало приятно, что он такой мудрый и наблюдательный. Аркадий Дмитриевич сел на любимого конька и стал рассказывать о своей теории полового совокупления. У него имелись кое-какие соображения на этот счёт.

А проводники Маша и Гриша всё ещё находились на нижней полке служебного купе. Они относительно активно занимались сексом. Правда, он уже помаленьку начинал выдыхаться. Изрядно вспотевший, но счастливый, Гриша стоял на коленях и держал её ноги в своих руках. Производил резкие, но уже редкие телодвижения.

Маша глядела на него с надёждой и говорила, почти с мольбой:

– Только не останавливайся, Гриша! Это будет не… совсем хорошо с твоей стороны. Даже подло… А я верю… в тебя.

– Всё нормально, Маша… Буду… почти без… остановок. Как наш… курьерский и пассажирский поезд. Я такой…

Самой собой, Григорий собрал бы все силы в кулак (и не только в кулак) и достойно завершил начатое дело, но… Но в дверь их служебного купе раздался настойчивый и нетерпеливый стук. К сожалению, она была и не заперта. Разве в такой сексуальной суматохе всё упомнишь?

К ним не вошёл, не ввалился, а даже ворвался двадцатидвухлетний, черноволосый пассажир. Он был инструктором по пешему туризму. И пусть даже пассажирский поезд не так далеко отъехал от Москвы, но всё уже знали о специальности молодого человека.

– Господа, проводники! – принципиально и неукротимо заявил он.– Поезд вот уже более четырёх часов тому назад отбыл от… столицы нашей родины, а мне в купе до сих пор… Одним словом. Можно мне чаю?

– Мы тебе, наглый странник, не врачи,– ответил Гриша.– Мы не знаем, можно ли тебе чаю или нет.

– Но ведь вы – проводники, – не унимался инструктор по пешему туризму. – А горячий чай полезен для здоровья, если, конечно, он имеется у вас в наличии.

– Закройте дверь с той стороны! – томно, но настойчиво ответила Маша.– Какой вы не любознательный и назойливый! Вы что не видите, что у нас… тут организовалось… стихийное лежбище морских котиков?

Инструктор, наконец-то, обратил внимание на происходящее. И его весьма это… вдохновило, появился и даже взыгрался определённого рода… аппетит. Маша и Гриша несколько стыдливо, но продолжали заниматься начатым делом. Останавливаться нельзя.

Ведущие медицинские академики уверенно утверждают, что такие внезапные обрывы интимной связи вредны для здоровья… обоих партнёров.

Но неугомонный инструктор осмелился подойти поближе к двум железнодорожникам, ставших на определённое время единым целым, как два сцепившихся пассажирских вагона… Сравнение с товарными тоже подходит.

– Разрешите… познакомиться! – он протянул руку Григорию, как бы, невзначай зацепив указательным пальцем сосок правой груди Машеньки. – Я Пётр Матвеев, инструктор по пешему туризму… Но и не только по туризму и по… сексу тоже в природных условиях. Люди говорят…

Григорий не имел намерения останавливаться. Человек ответственный, пусть за сиюминутное, но нежное и отзывчивое счастье своей напарницы и сменщицы. Да и не имел возможности, потому что та крепко держала его за мошонку.

Но даже в такой экстремальной ситуации проводник оставался человеком находчивым и серьёзным. Поэтому ответил незваному гостю или, точнее, пассажиру, умирающего без своевременного употребления определённой дозы чая:

– Пошёл вон отсюда, инструктор! Я, в недавнем прошлом, чемпион Московской области по боксу! И могу тебе нанести не только моральный ущерб… в области твоей лошадиной челюсти.

Но пассажир Матвеев, хоть и робко переминался с ноги на ногу, пока ещё не

собирался покидать территории служебного помещения.

– Ты ещё здесь, ходячий… инструктор? – очень томно и несколько визгливо поинтересовалась Маша. – А-ах! Ты… здесь?

После прозвучавшего вопроса проводницы в адрес очень реального лица, Гриша и Маша приняли сидячее положение. Усталые, но счастливые. Она выглядела пободрее.

– Я ещё здесь, – ответил инструктор. – Куда же мне деваться?

– И чего же ты хочешь от нас? – уже гораздо миролюбивей поинтересовался у инструктора Григорий. – Чаю?

Матвеев ответил, но дрожащим, даже, каким-то, дребезжащим голосом:

– И чаю тоже хочу.

Маша взяла со стола зеркальце, посмотрелась в него. Поправила пальцами причёску и просто сказала:

– Сейчас, инструктор, приведу себя в порядок и принесу тебе чаю… Не стакан, а целых полведра, но без заварки. Задарма! Будешь пить кипячёную воду и вспоминать нашу доброту.

Пешеходный инструктор настойчиво стоял перед ними. Можно было, вполне принять его за статую, если бы он ни переминался с ноги на ногу.

– Я вот посмотрел, как вы это, – нагло, но всё ещё застенчиво пробормотал он, – здесь… тут занимаетесь.

– Ну, и что? – пожал обнажёнными плечами Григорий.– У кузнечиков и у разных козявок примерно так же… происходит. Ведь ты же, Петя, видел кузнечиков или паучков каких-нибудь?