В основе ренессансных месс могли лежать как григорианские хоралы – одноголосные литургические песнопения, – так и светские песни, в том числе любовного содержания. Например, среди церковных композиторов была чрезвычайно популярна французская песня L’homme armé, то есть «Человек вооруженный», – ее использовали такие гении ренессансного искусства, как фламандцы Гийом Дюфаи, Якоб Обрехт, Йоханнес Окегем, Жоскен Депре, испанец Кристобаль де Моралес, итальянец Джованни Пьерлуиджи да Палестрина. Предполагают, что под L’homme armé в те далекие времена имели в виду Спасителя, но точно установить это нельзя. Не исключено, что интерес именно к этой песенке у стольких великих композиторов объясняется лишь желанием больших мастеров вступить в своеобразное дружеское состязание с выдающимися современниками и предшественниками.

Одноголосная мелодия L’homme armé, как, разумеется, и многие другие, часто проводилась крупными длительностями в одном из средних голосов, который назывался тенором; а сам такой напев (cantus) называли «солидным», «прочным» (сantus firmus). Впоследствии композиторы, чтобы продемонстрировать мастерство и принести дань уважения своим прославленным коллегам, стали брать за основу многоголосный первоисточник какого-нибудь другого автора – мотет, который пелся в церкви, или даже светский мадригал на любовную тему. Ведь земные чувства часто понимались как аллегория любви духовной, порой даже мистически окрашенной: особенно глубокое преклонение перед Богородицей, верность христианской души Спасителю, томление по новой жизни на Небесах.

Умелый мастер был способен разделить музыкальный материал первоисточника на небольшие фрагменты и рассредоточить их внутри ткани крупного многоголосного произведения. Единство задавалось заимствованными интонациями, при этом в восприятии опытных слушателей, как представляется мне сегодня, могла возникнуть своеобразная полифония текстов. Допустим, в основу мессы кладется песнопение на праздник Тела Господня – Pange lingua gloriosi Corporis mysterium, то есть «Воспойте, уста, таинство Тела славного». И его интонации звучат повсюду, то и дело узнаются на слух. И вот церковный хор исполняет мессу: поет обычные слова каждодневных молитв («Господи, помилуй» и так далее), не связанные с каким-то определенным церковным днем, – но одновременно слух прихожан улавливает интонации Pange lingua, и мы невольно начинаем вспоминать слова этого гимна, восхваляя про себя в праздничный день Тело Господа.

Можно сказать, что в эпоху Ренессанса мы имеем дело с абсолютной музыкой (пусть само это понятие сложилось уже в XIX веке по отношению к светским концертным сочинениям, написанным к тому же совершенно другим языком). С такой музыкой, которая не восходит к нашему непосредственному чувственному опыту, а скорее является вещью в себе. И хотя возникает она, конечно, как часть церковной службы, но вместе с тем является и усладой для любителей высокого искусства. Нам сегодня просто не хватает опыта слухового погружения в мелодический фонд того времени, чтобы получать интеллектуальное удовольствие, сопоставимое с тем, которое должны были испытывать современники.

И тем не менее эта абсолютная красота воспринималась в XV и особенно в XVI веках очень неоднозначно. Полифоническую музыку часто критиковали, особенно в области церковного искусства: достойно ли существования сложное, запутанное многоголосие, когда нужно отчетливо произнести слово, обращенное к Богу? Ученые-гуманисты, влияние которых в те времена трудно переоценить, были убеждены, что в музыке самое главное – выразительно донести смысл слова, и вообще самая лучшая музыка – это та, которая поется одноголосно под лютню, «как в античности». Именно такая музыка, по их представлениям, могла оказывать подлинное воздействие на душу, творить чудеса, исправлять нравы.

Многие служители Церкви охотно прислушивались к мнению ученых, да и сами отличались образованностью. Начавшаяся в середине XVI века с открытием в конце 1545 года Тридентского собора Контрреформация в целом склонялась к упрощению стиля литургического многоголосия. Ведь Католической церкви необходимо было дать ответ бесчисленным реформаторам, которые в центр своей духовной практики ставили именно слово: и слово Божие, и слово молитвы, и покаянные псалмы, и духовные лютеранские песни, и проповедь пастора. Для всех представителей разделившегося западного христианства слово, соединенное с музыкой, становилось очень сильным средством воздействия на прихожан.

В результате богословские споры, догматические расхождения и вообще религиозный раскол Европы в XVI веке дали мощный импульс развитию музыкального искусства. И это затронуло не только собственно искусство церковное. Мы видим, что музыка в эпоху Ренессанса – одно из главных наслаждений для всех слоев общества. Но в ренессансном гедонизме всегда присутствует Бог – иногда даже «зримо», и не случайно Церковь, а также, параллельно ей, светское государство начинают проводить в отношении музыки, как и других видов искусства, определенную «культурную политику». Многие музыкальные произведения насыщаются политическими и религиозными аллегориями, зашифрованными символами, просто используются в идеологических целях. В последующие столетия с помощью музыки люди станут осмыслять и обсуждать не только собственно религиозные проблемы, но и культурные, национальные, идеологические и прочие животрепещущие вопросы. Музыкальное искусство активно вовлекается в ход духовной, политической, даже военной истории Европы Нового времени. Начинающийся в эпоху Ренессанса расцвет светского по своей организационной форме искусства становится возможным только потому, что такое искусство затрагивает самые серьезные духовные темы.

В духовной истории Европы в это время наступает новая эпоха – наступает, конечно, не просто так; причин множество, но, на мой взгляд, самая глубокая из них – уже с давних пор накопившиеся неудовлетворенные эсхатологические настроения. Можно сказать, что Средневековье продолжалось до тех пор, пока доминантой духовной жизни было ожидание конца света. Апокалипсис означал для средневекового человека торжество Божественного Провидения: после всех бед и несчастий должна была наступить справедливость. Но в какой-то момент эта вера пошатнулась. И люди стали заново продумывать и переосмысливать вопрос о том, каким образом они спасутся, как будут оправданы в своих грехах перед лицом Божиим.

И здесь мы видим точку раскола между Реформацией и Контрреформацией. Для Лютера не было ничего более неприемлемого в католицизме, чем образ Девы Марии как Царицы Небесной. Он говорил, например, в своем толковании на Ее песнь, Magnificat, примерно следующее: «Дайте ей быть земной служанкой. Дайте ей быть простой смиренной девушкой. Не возносите ее на небеса, не обожествляйте». У протестантов безусловным центром веры является Христос. Согласно представлениям многих из них, человеческая природа пала настолько низко, что стала непоправимо больной. Человек не способен излечиться и вернуть себе образ Божий самостоятельно, и потому вся надежда возлагается исключительно на Спасителя, на Его Искупительную Жертву. Соответственно, человек должен полностью довериться Христу, и только тогда он получит возможность исцелиться и жить духовной жизнью.

В истории музыки это отразилось самым непосредственным образом. Многие представители радикального протестантизма – прежде всего, это пуритане в Англии, кальвинисты и гугеноты во Франции, реформаты в Нидерландах – выступали против всякой роскоши. Известны печальные случаи, когда они разрушали органы, запрещали пышную музыку, уничтожали иконы – разрешалось только пение псалмов на национальных языках, потому что псалмы призывают покаяться.

Лютеранская Реформация была, как мы с вами знаем, далеко не самой радикальной, в том числе и в своих богословских установках. Сам Лютер очень любил музыку и хорошо знал творчество лучших композиторов своего времени, он много заботился о роли музыки в литургии, а также в домашней молитве. Наконец, благодаря Лютеру укрепляется связь между музыкой и богословием. Протестанты изначально делали ставку на слово, на разумное понимание этого слова, и музыка должна была стать его служанкой, что, кстати, вполне соответствовало и гуманистическим представлениям.