Было спокойно. Ветер стих, и прибой гнал вдоль замусоренного берега легкую волну. Айк некоторое время поругался без особой страсти. Наконец брови Грира изогнулись невинной дугой.
– Даже и не знаю, что б такое сказать мумии, когда у ней все обмотки залеплены чешуей. Пошли под палубу. Там всяко найдется чем размочить клей на этих грязных бинтах, а заодно и разбавить мерзкий скут.
Никто, включая наркоадминистрацию, толком не знал, что такое скут и как он работает. Для финальной заварки требовалось два ингредиента от разных дилеров. Обычно это были два чайных пакетика – черный и зеленый травяной. Пакетики заваривали вместе десять-пятнадцать минут, не доводя воду до кипения, ингредиенты соединялись, и выходил действенный наркотик. Но и тогда его не получалось выделить в чистом виде: алкалоиды, обычные для нормального чая, – кофеин, экстракт мяты, шлемника и ромашки – маскировали вещество настолько хорошо, что никто из светил фармакологии так и не смог вывести формулу. Это делало продукт идеальным для продавцов.
Говорили, что чудо-средство придумали в Новой Германии. Тогда стали продавать без рецептов много отличных легальных веществ, разработанных учеными объединенной Германии, и вполне естественно, что к ним прилагалось много отличных нелегальных. Третий рейх изобрел спиды, помните? Пристрастившись к кокаину, Гитлер боялся, что, если, не дай бог, кончится война, торговые пути из Перу окажутся под угрозой. Он хотел на всякий случай иметь заменитель. Метамфетамин – лучшее, на что оказались способны его химики. До скута.
Обе половины формулы разрабатывались, как считалось, в отдельных секретных лабораториях: одна – во Франкфурте, другая – в Берлине. Кто-то из кайнаков с той стороны Алеутских островов утверждал, что видал такую лабораторию где-то в Сибири. Возможно, филиал восточногерманской. Другая, по слухам, располагалась на Тайване, в подвале фабрики хлопушек. После того как все растительные психогены извели генетически, скут стал главной наркопроблемой Аляски. Слишком много юных экстремалов употребляло слишком много скута во время изматывающих лососевых путин. Рыболовная конкуренция сгущалась по мере того, как истощались рыбные косяки. В дело шли забеги на перегретых гоночных моторках и пистолеты поверх непромокаемых штанов. Выборка лосося ценой в десять штук требовала демонстративной защиты.
Айзек Саллас и Эмиль Грир принадлежали к старшей и менее агрессивной породе. Айк почти совсем забросил стимулятор. Грир мог тянуть весь день одну кружку, словно крепкий кофе. Только скут был лучше, чем кофе: с ним можно работать на износ, потом лечь, когда удобно, заснуть и проснуться свежим и бодрым. Разве что сны не снятся. Вроде бы это самый серьезный побочный эффект. А единственные симптомы ломки, если требовалось завязать, – насморк, легкая нервозность и необходимость глубокого сна в течение нескольких дней. Насморк можно пережить, а нервозность легко глушится небольшой дозой выпивки.
В каюте под палубой Грир залез в косой рундук и нащупал там бутылку рекон-«Сиграма». Для разбавки Айк принес две банки «Доктора Лайта». Пока они пили теплую колу с бурбоном, Грир разрезал и снял с головы Айка последние бинты.
– Пфу, чувак, то ж разве сотрясение. То ж голимый шишак на башке. Я уж думал, тебя и вправду поранили.
Бабочковые пластыри отодрались тем же способом, что и приклеились, – щедрым поливом алкоголя. Закончив дело, Грир отступил, изучил расцарапанные щеки и шею Айка, причмокнул сквозь зубы и вздохнул:
– Дикая кошка, значит? Я б сказал, там было штой-то еще. Расскажи дядьке Эмилю, а?
– Сначала я хочу услышать, что происходило в моем фургоне до меня.
– Што? А? Значит, вот шо за дикая кошка тебя расцарапала? Луиза Луп? – Крутанув питье в чашке, Грир расположился на единственном стуле, довольный, что сейчас узнает финал собственной истории. – Вааа-хо! Лулу-за-Луп.
– Нет, она меня только забинтовала, – сказал Айк, – а до того наградила шишкой на голове. Расцарапала меня настоящая кошка.
Потягивая виски с колой, Айк рассказал о событиях раннего утра, как его разбудила застрявшая тварь, потом раздались задушенные крики в ночи, потом этот странный серебряный мужик. Гриру нравился рассказ, он прищелкивал языком и одобрительно кивал.
– Поскакал на выручку, трубя в рожок. Айзек, я теперь буду страдать, что не остался поглядеть на экзотического серебряного, – пожалел Грир. – Невероятно было б интересно.
– Попробуй разок зайти через переднюю дверь, вместо того чтобы сбегать через заднюю, – познакомишься с интересными людьми.
– Я лучше погляжу, Айзек, понаблюдаю, как ученый. А знакомства оставлю паладинам вроде тебя. Так откуда, – Грир поерзал на стуле, заметно увлекшись, – ты думаешь, заявился этот внезапный супруг Лулу?
Айк пожал плечами:
– Из-под земли, как поганка, – все, что я могу сказать.
– Вчера в «Битых Псах» говорили, будто в Куинаке собираются снимать большое кино. Может, он голливудский скаут. А что сказала Лулу?
– Лулу сказал, что на нем метка Ионы.
– Метка Ионы? Что еще за фигня?
– Приносит несчастье, согласно религии ее папаши.
– Чуу! Какая такая религия может быть у старого Омара Лупа?
– Десять кегельных заповедей. – М-да, он таки был немного под кайфом. – Все то несчастье, что не красный кегельный мяч и не черный боров.
– Чистокровный альбинос, говоришь? Совсем белых мне изучать не доводилось.
– Был один такой в особом лагере при шерифе, – вспомнил Айк. – Тощий мелкий панк-дилер, носил очки с опаловыми линзами, чтобы фильтровать свет. Охрана бесилась, что их нельзя конфисковать.
Грир был в восторге.
– Он приносил несчастья?
– Нет, только шум и нудеж – как все хвастливые панки. Корчил из себя лагерного клоуна: свистелки, брызгалки – все такое. Как-то брызнул суперклеем на зубы лагерному псу за то, что тот его тяпнул. Для заморыша в тюрьме не самый мудрый поступок. За такое могли бы и прибить, но кто-то из крупных Кровников[13] взялся за ним присматривать. Прозвали его Святой Ник.
– Он был похож на Санту?
– Он ходил с важным видом, словно обещал подарки. Но примерно за неделю до конца срока я заметил, что Кровники трясут должников.
– Трясут должников? – Грир обожал Айковы тюремные воспоминания. – А что в этом ужасного?
Айк глотнул смесь из кружки и посмотрел на запотевшее окно:
– У пацана была работа в лагере, он чистил сортиры. А я был в дорожной бригаде. Однажды меня привезли раньше времени, потому что собирались приехать адвокаты консультировать насчет развода. Транспорт высадил у лагеря, а там ни души. Спальни, общие комнаты, столовая – как вымерли. Наконец слышу, из тренажерной доносится смех. Подошел ближе, смотрю, вся банда собралась в углу, где штанги: охрана, начальство – все. И стоят в очереди.
– Ох ты, – сказал Грир.
– Именно. Вскоре из душа приковылял этот панк, все ноги в крови.
– Что ты сделал?
– Нечего было делать. Всё уже сделали.
– Ты кому-нибудь сказал?
– Кому? Все офицеры и так были в курсе. Не думаю, что бедняге пошло бы на пользу, если бы я устроил ему рекламу еще и среди сержантов.
– Что с ним потом стало?
– Он был еще там, когда меня перевели на соцадаптацию. Говорили, что под конец стал слишком выступать и получил на морду подушку.
– Вон оно как. Может, вчерашний мужик – дух того несчастного придурка, восстал из мертвых.
Айк покачал головой:
– Если так, то этот дух стал в три раза больше хозяина. Нет, вчерашний придурок – просто оборзевший муж с проблемами пигментации и злобным тестем.
– Никогда не знаешь, – возразил Грир. – Духи и не такое выделывают.
Лодка мягко шаталась-болталась, бутановая горелка шипела, а двое мужчин тянули питье и обсуждали Луизу Луп с ее внезапным мужем. Айк прекрасно себя чувствовал. Его даже устраивало то, как он торчит здесь, у всех на виду. Именно такая рыбалка и нравилась ему больше всего: новая вода, новые приключения. Что с того, что их будут стаскивать с мели и волочь на буксире, как последних дураков? Зато эти пижоны узнают, у кого хватило яиц хотя бы сунуться в Утиный. А уж когда он вывалит на причал всех своих королевских… да, зрелище стоит того, чтобы побыть некоторое время дураком.
