– Инга!.. Инга!..

Это по-настоящему, или он зовет ее из воспоминаний?.. Инга открыла глаза, но перед ней никого не было. Девушка надсадно всхлипнула и расплакалась. Сойти бы с ума. Начать бы видеть его. Почему она не может видеть его? Пусть заберет ее с собой.

Инга вскочила с кушетки, пнула подушку и заметалась по веранде. Один, два, три, четыре, пять, шесть… Шесть, пять, четыре, три, два, один… Шесть шагов – из одного конца в другой. Еще раз. Еще раз. Инга резко остановилась, словно налетела на невидимую стену. Нельзя. Нельзя. Не поддаваться! Чем больше суетится, тем сильнее распаляется. Подкинешь дров – и пламя заиграет во всю мощь. Не подпитывать его, не кормить эмоциями!

Инга вернулась в дом и в попытке скрыться от невыносимого птичьего тарахтения, от которого тело исходило мелкими и частыми вздрагиваниями, как в нервном припадке, забилась в уборную и съехала на пол. Но трескотня достала ее и здесь, проникнув через маленькое зарешеченное окошко вентиляции в верхнем углу. Инга зажала уши ладонями, но теперь ее раздражали мелькающие перед глазами цветные точки. Было очень неудобно сидеть: давили задние карманы шорт, ноги в мокасинах скользили по забрызганному после умывания дощатому полу, в довесок больно упирались в стену позвонки.

Инга шагнула из уборной в комнату, с размаху закрыла дверь и пришла в неистовство, когда та не жахнула, как положено, на весь лагерь, а легонько шмякнулась о косяк. Инга расплакалась от бессилия и в отчаянии пополам со злостью прижала дверь рукой. Створка громко стукнула, но это было совсем не то, чего хотелось девушке. Добиться желаемого не удавалось, сколько бы сил она ни прикладывала, и после десяти минут исступленной борьбы Инга, оставив несчастную дверь в покое, забегала по каморке, размазывая слезы по лицу.

Изувер со своим прислужником нарочно забрал матрасы, чтобы она не находила себе места и не знала, куда приткнуться! Инга натянула джинсовую куртку и свернулась в клубок на полу под окном, но уже совсем скоро ей стало жарко. Птичья трескотня сверлом ввинчивалась в уши, спасу от нее не было, почему они не замолчат?! Инга со злыми слезами выдернула руки из рукавов и зашвырнула куртку в дальний угол. Может, почитать? Она любила книги, но к собранной Захаром библиотеке не притрагивалась и понятия не имела, какого рода литература пылится на полках стеллажа.

Нет, не будет она читать. Этот способ давно проверен, отвлекаться с его помощью бесполезно.

Пространство давило на виски и рассыпалось мириадами белых мушек. Инга металась от стены до стены в проходе между кроватью и окном, вычерчивая ломаную линию. Как же мало места! Ей хотелось двигаться кругами, двигаться до головокружения быстро, но не хватало проклятого места! В голове шумело, мысли крутились подобно кусочкам мозаики в центрифуге. Но вот выпал один: как жаль, что она разбила светильник. И посыпалось: как жаль, что светильников не пять и не десять, с каким бы наслаждением она перебила их все! Почему в ее комнате нет посуды? Даже окно без стекол! Проклятый шакал, ты все продумал!

– Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу… – задыхалась Инга, со сжатыми кулаками шныряя от стены до стены. – Я хочу, чтобы ты умер! Я хочу, чтобы ты умер!

– Инга!.. Инга!..

Девушка стиснула зубы, чтобы не закричать во все горло. Она не могла себе этого позволить, не хотела, чтобы кто-нибудь услышал и передал Захару и потом он опять издевался над нею. Сколько можно? Ей больше невмоготу выносить его присутствие, отвечать на его вопросы. Сил не осталось, не осталось! Как же она ненавидит его, боже! Почему она не может все закончить?

Инга рухнула на колени и с придушенными рыданиями согнулась в три погибели.

– Почему я тебя не вижу, почему я тебя не вижу, Филипп… – причитала она, давясь слезами. – Я не могу больше, не могу… Я должна была умереть вместе с тобой!..

Бьющееся в истерике тело повалилось набок. Инга притянула колени к груди и зарылась лицом в руки. Ей казалось, она выплакала все глаза.

Она пролежала так очень долго, пока не очнулась от какого-то грохота. Инга вздрогнула, высунула голову и подслеповато посмотрела на дверь. С веранды доносились голоса и суетня. Не хватало еще, чтобы ее увидели на полу такой вот скрюченной! Помогая себе руками и морщась от боли в плечевых суставах, Инга как можно скорее поднялась на ноги. Голова закружилась, комната поплыла в грязно-сером тумане, скрадывающем очертания предметов. Инга пошатнулась, но вовремя схватилась за широкий подоконник.

Дверь отворилась, в каморку вошел Захар со своим любимчиком Хомским, единственным приемышем среди птенцов, о котором прожужжал Инге все уши: да какой он надежный и незаменимый, да как же повезло, что он попал на остров и присоединился к команде, да как же я обходился без него раньше. У каждого в руках было по свернутому ватному матрасу. Пираты застелили кровать, Хомский пообещал «придержать Оскара», что бы это ни значило, и ушел, даже не глянув на узницу.

Захар поправил матрасы, вогнанные в кровать точно по размеру, и обернулся к Инге.

– Как самочувствие?

Филипп Ирман. Инга Ирман. У них один разрез глаз и один взгляд. Они поженились после тяжелого испытания. Он не оставил ее тогда, не оставит и сейчас. Она помнит. Ему выстрелили в грудь у нее на глазах. Он захлебнулся кровью. Она не прикоснулась к нему на прощание. Захар, этот шакал, отобрал у нее обручальное кольцо, а его жалкий выкормок срезал часы с мертвой руки. Она помнит.

– Почему ты не переоделась?

Инга с облегчением поняла: ничего не изменилось. За время умоисступления она вспомнила о палаче лишь однажды и то с ненавистью.

Пират меж тем разглядывал ее с любопытством, точно видел впервые.

– Что ты сделала с волосами?

Длинные вихры падали на лицо подобно свалянной пряже. Инга сумрачно глядела сквозь них.

– Ты сможешь их распутать? Выглядишь так, словно из колодца вылезла.

– Что вы мне вкололи? – хрипло спросила Инга, смутно сознавая, что палач снова обвел ее вокруг пальца.

Мучитель растянул губы в лукавой улыбке фокусника, который мановением руки отделил голову зрителя от плеч и затем также ловко вернул на законное место.

– Убойную смесь для забега на дальние дистанции. Или получения грамоты лучшему работнику месяца. Короче говоря, дали тебе психостимулятор, который обычно применяют для лечения таких вот безжизненных амеб. Хорошо время провела?

Инга ответила испепеляющим взглядом. Захар коротко рассмеялся, но тут же посерьезнел.

– Первый раз для острастки, только взбодрить. Но вздумаешь снова давить подушку целый день, и без шуток вкатим что-нибудь из личных запасов. И тогда посмотрим, вспомнишь ли ты ту ночь, когда выпрыгнула от меня из кровати.

Узница похолодела. Она не знала, что случилось – может, действие препарата пошло на убыль, – но соединять между собой мысли стало проще. Взрывные волны энергетического удара теряли мощь и затихали в глубине, отголоски еще прокатывались по организму, но были слишком слабы, чтобы возыметь на нее действие.

– Разъяснил понятно?

Не поднимая глаз, Инга покорно тряхнула вихрами и на всякий случай прибавила вслух:

– Да.

– Вот и умница. Скоро ужин принесу. Думаю, не надо говорить, что на тарелках не должно ничего остаться?

– Откуда мне знать, что вы ничего не подмешаете и все не повторится… – забормотала Инга, не глядя на палача, и тут услышала вздох раздражения.

– Вот зачем ты задаешь глупые вопросы? Или сегодняшний урок не впрок пошел и надо повторить?

– Нет… – Инга испуганно замотала головой, покачивая космами. – Не надо… Я все поняла…

– Что ты поняла?

Инга молчала.

– Инга, что ты поняла? – нажимал он.

Узница вогнала ногти в ладони, сдерживая слезы и пытаясь справиться с давящей болью во лбу и висках, от которой сводило челюсть.

– Я жду.

– Что ты не… – Инга судорожно облизнула губы, скрепилась. – Что ты не действуешь из-за спины…

– И…? Что еще?

– И если захочешь меня накачать, позовешь своего… своего человека, – закончила Инга едва слышно, дрожа от унижения и ненависти.