Отрешённо глядя прямо перед собой, Светлана пыталась собрать воедино всё, что она когда-то слышала о своём дедушке от презиравшей его матери и от своего отца, сбежавшего к внучке Кирилла Евсеевича, тоже знавшего Сергея Даниловича не понаслышке. Жаль, что время успело забрать не только самого деда, но и его жену, юродивую от рождения Верочку.

Первая и единственная Серёгина женщина окрутила завидного жениха с курортной быстротой, родив ему сразу двух сыновей: Ивана и Петра. Светка часто слышала от подвыпившего деда то ли достоверную историю из прошлой жизни своего отца, то ли пьяную придумку, созданную специально для любимых внучек.

Иван Громушкин, отец Светланы, родившийся на полчаса раньше своего брата Петра, по праву считал себя старшим. Поэтому никогда не давал младшему спуску, повсюду таская его за собой по своим мальчишеским делам. Парни росли эгоистичными, самовлюблёнными горлопанами, втайне мечтающими уложить в постель всех хорошеньких старшеклассниц. Быстрое превращение тощих задавак в длинноногих лебёдушек глубоко травмировало неустойчивую психику малолетних мастурбаторов.

Братья Громушкины, застуканные прямо у забелённого окошечка общественной баньки, жестоко побивались старшими парнями, имевшими виды на девиц, хором смывавших с себя отпущенные местным попом грехи. Побиваемые односельчанами братья никогда бы не посмели признаться грозному отцу в этих позорных для мужчин поступках, если бы не случай. Несмотря на порванную одежду, ссадины и синяки по всему телу, они не прекращали шалить. А обиженные бабоньки лишь ждали удобного момента отмщения пакостливым деткам юродивой Верки. И вот настал желанный час.

Неразлучная парочка, крадучись, потащилась дальними полями к запримеченной ещё с утра баньке. Нахальные близнецы надеялись незаметно проскользнуть мимо всевидящего ока заядлых курильщиков, вечерующих на домашних завалинках и приусадебных скамеечках.

Настёна, толстая, некрасивая училка английского языка в их сельской школе, не спеша, поплелась к искомой баньке, прихватив с собой опасное для пацанов оружие – огромную охапку свежевырванной злющей крапивы размером со стог сена. Вечерело, накрапывал мелкий дождичек. Обутая в резиновые полусапожки женщина практически бесшумно подошла к утомившимся от опасной дороги подросткам.

Юные негодники стояли с уже спущенными до самой земли штанишками и вот-вот были готовы произвести двуствольный салют. Оголённые мальчишеские зады призывно белели в вечернем сумраке, смиренно дожидаясь жгучих ударов по-деревенски сильных рук Настасьи. Хлёсткие, прицельные шлепки крапивным веником попали точно в яблочко, изрядно занозив неприкрытые тылы истинных ценителей обнажёнки.

Застанные врасплох парни завопили от боли и стыда. Забыв подтянуть запачканные влажной землёй брючки, они бросились со всех ног к родному очагу, призывно мигающему недавно зажжённым фонарём. Жгучие крапивные тычки летели со всех сторон. Снятые для облегчения любовного процесса штаны мешали защищаться от крепких рук пожилой учительницы, зверевшей от одного вида своих учеников. Вскоре свирепая пенсионерка, утомлённая частыми взмахами крапивной метлой, прекратила обидную экзекуцию. С чувством хорошо преподанного урока она направилась в свой не потревоженный чужим присутствием домик, не забывая по пути приговаривать:

– Так-то вот. Не будете теперь по банькам шастать, да землицу нашу почём зря топтать.

А горе-вуайеристам на всю оставшуюся жизнь запомнились увесистые затрещины учительских рук, разгорячённых битвой за поруганную женскую честь. Внезапное решение уехать в город, пришедшее к обоим юношам одновременно, на семейном совете не обсуждалось. Молчаливый по жизни Сергей окончательно потерял язык, провожая наследников древней фамилии в дальний путь. Посидев перед расставанием под окнами отчего дома, как того требовал старинный русский обычай, подвыпившие родственники разошлись кто куда. А долговязые ковбои весело поцокали к автобусной остановке новыми коваными сапогами.

Так и закончились недетские забавы парней-переростков, уходивших во взрослую жизнь с распухшими от крапивы задами.

Пётр Громушкин, легко входивший в незнакомую обстановку, скоро женился и окончательно пропал из поля зрения своих родных. До самой его кончины никто не знал, где охочий до женского пола мужчина прожигает остатки здоровья и все семейные деньги, украденные им из кухонного шкафчика накануне отъезда из отчего дома.

Писклявый выстрел телефона отвлёк Светлану от грустных мыслей, мгновенно выведя её из обычного ступора, в который она впадала каждый раз, когда звонил Тимофей Гордеев. Женское чутье редко обманывало Светлану. Вот и в этот раз она нехотя взяла трубку, понимая, что Тимоша так и не успокоится, пока не услышит прокуренный голос её мамаши.

– Ну, нет её дома, – она хотела грубо прорычать в замотанную синей изолентой трубку.

Но оттуда опять послышался всё тот же шипящий по-змеиному голос. Обнаглевший мужчина уверенно произносил уже запомнившуюся и изрядно надоевшую фразочку про улётный секс и её неосуществлённые желания. Похоже, мерзавец просто так наугад набрал её номер и теперь от души забавлялся происходящим действом.

Как на сцене, вся её простенькая жизнь пробежала перед крепко зажмуренными от злости глазами. Казалось, владелец наглого голоса каким-то образом пронюхал про Светкины самые заветные мечты и неосуществлённые сексуальные фантазии. Злобный провидец ехидно хихикал прямо в трубку. Открыто издеваясь над собеседницей, он старался успеть проговорить всю фразу до конца. Но разъярённая работница палаты смертников резко оборвала звонившего кретина своей новой коронкой, произнесённой почти по складам:

– Сдохни, сволочь! – и с удовлетворением положила телефон под подушку. Звонкие трели арестованного аппарата больше не нарушали тишину её комнатки.

– Пожалуй, вздремну ещё пол часика, – раздумчиво прошептала сонная девушка. Но тут же вспомнила про утреннее совещание медперсонала, ежедневно проводимое главврачом, строгим, принципиальным мужиком самого что ни на есть пенсионного возраста.

Анатолий Михайлович чем-то походил на её деда Сергея, которого Светка запомнила сухоньким, лысоголовым старичком, одетым по своей личной моде. Его голова, похоже, не имела ни малейшего представления ни о какой защите. Даже зимой она не боялась ни колючего снега, ни лютого холода, ни промозглого ветра. Старые, видавшие виды сапоги, давно забывшие, как выглядят чистые носки, сидели на дедовых ногах, как влитые. А длинный клетчатый пиджак с огромными карманами, вмещающими тысячу забавных вещиц, давно стал его визитной карточкой.

Дед Сергей, прозванный местными остряками ещё в младые годы Серёгой-Тарзаном за беззаветную любовь к иностранному фильму, скоропостижно скончался от обширного инфаркта в далёком татарском городке. Не выдержало больное сердце старика предательства любимого завода, без сожаления отправившего бессменного руководителя заводской партячейки на заслуженный отдых. Правда, на прощание за особые заслуги перед родиной и отечественной металлургией ему была подарена огромная квартира, где без особого труда смог бы разместиться чуть ли не целый солдатский взвод. Мать не захотела хоронить нелюбимого ею свёкра, но наследственную канитель с лакомой жилплощадью всё же затеяла. Успешно выиграв несколько судебных процессов, изрядно поредевшая семья Громушкиных немедленно переехала в новые комнаты, обставленные старым хламьём. В этих почти генеральских апартаментах и понесла малолетняя Светка от непутёвого Тимофея Гордеева.

Человеческая память часто недолговечна и выборочна, а уж мужская – тем более. Спустя всего год после смерти их первенца Тимоша попросту забыл о произошедшем. И теперь почти каждое утро несостоявшийся отец названивал в их дом, беспардонно нарушая сон и покой Светланы, спавшей в обнимку с писклявым другом. Вот и сейчас освобождённый из мягкого подушечного плена телефонный огрызок сдавленно пискнул звучным голосом Тимофея, больно всколыхнув затухающую женскую память.