Встречу ему Удодыч назначил почему-то не в гараже, что было бы логично и очень удобно, а у черта на рогах, возле станции метро «Сокол». Иван не стал спорить: во-первых, решал тут не он, а во-вторых, к этому времени Удодыч обрисовал ему предстоящую миссию, и просвещенный Иван вынужден был согласиться, что в таком деле лишней секретности не бывает. Дело и впрямь было тайное. Ивана прямо распирало от сознания собственной значимости и предвкушения неизбежного триумфа. Предвкушение это, чего греха таить, не было лишено определенного злорадства. Ну а как же иначе-то? Ему, маленькому, незаметному и никчемному человечишке предстояло собственноручно проверить, на самом ли деле так могущественно одно солидное министерство, как об этом говорят, или оно только пускает пыль в глаза президенту и даром проедает народные деньги. Роль ему досталась малюсенькая – не больше, чем у блохи, которая суетится в шерсти крупного сенбернара, – но от того, как отреагирует упомянутый сенбернар на едва ощутимый блошиный укус, зависела, по словам Удодыча, дальнейшая судьба упомянутого министерства.
В общем, из слов Удодыча можно было сделать вывод, что он, Удодыч, с утра до ночи вращается в высших правительственных кругах и облечен в этих кругах некоторым, понимаете ли, доверием. В принципе, Иван не видел в этом ничего невозможного. Как-то раз ему довелось посмотреть по телевизору (естественно, тогда, когда телевизор у него еще был) передачу, посвященную кремлевскому гаражу и водителям, которые там работают. Передача называлась «Кремль-9». Естественно, лиц кремлевских водителей по телевизору не показывали, да и вообще, в тот момент передача показалась Ивану довольно скучной. Но теперь, после туманных и значительных намеков Удодыча, Иван вдруг подумал, что его сосед по гаражу запросто может оказаться одним из героев той передачи. А что? Почему бы и нет? Те ребята, которые возят президента, – обыкновенные живые люди, которые утром встают, завтракают и отправляются на работу. Они, как и все простые смертные, живут со сварливыми женами, воспитывают детей, которым на все плевать, и любят в свободный вечер посидеть перед телевизором с баночкой пивка. И у них, у этих засекреченных парней, тоже имеются соседи – и по лестничной площадке, и по даче и, что характерно, по гаражу… Всегда так было, во все времена: хороший водитель для начальника значит больше, чем все его окружение. Водитель – это доверенное лицо, которому известны такие секреты хозяина, что даже подумать страшно. И вот, если бы, скажем, даже и сам президент захотел проверить, как работает некое министерство – проверить негласно, без официальной шумихи и утечки информации, на конкретном, отдельно взятом примере, – он, как стреляный воробей, искушенный в закулисных политических интригах, мог бы обратиться со своей проблемой к человеку проверенному и в то же время далекому от политики – то есть к своему персональному водителю.
Удодыч ничего подобного, естественно, не говорил: ну, еще бы – секретность! – но чувствовалось, что догадки Ивана близки к истине. Поэтому всякие конспиративные заморочки, сопутствовавшие предложенной работе, Иван воспринял как должное. В назначенный час он явился в условленное место, одетый, как было велено, по-походному, трезвый, как стеклышко, и полный решимости наилучшим образом выполнить поставленную перед ним задачу. Удодыч просил никому ничего не говорить об этом деле; мог бы и не просить – Иван и сам понимал, что языком болтать не следует. Да и не перед кем ему хвастаться своей важной и ответственной миссией. Стоя на краю тротуара в ожидании Удодыча, Иван чувствовал себя непривычно трезвым, чистым и… значительным. Впервые за много-много дней у него не только завелась в кармане живая копейка, но и появилось некое дело – серьезное, важное и даже секретное, о котором знали только трое: он сам, Удодыч и тот человек, который это дело им поручил. Высматривая в пестром потоке катившихся по Ленинградке машин белую «ладу» Удодыча, Иван совсем размечтался и почти уверился в том, что таинственным шефом Удодыча был не кто иной, как сам президент.
«Клево, – думал Иван, затягиваясь сигаретой и косясь при этом на часы. – Был бомж, а стал личным порученцем президента. Специальным, понимаете ли, агентом заделался… Может, орден дадут? Это, конечно, вряд ли, да и на кой ляд он мне нужен, этот орден? Лучше бы квартиру дали – пускай однокомнатную, завалящую, но все-таки свою. Надоело в подвале жить, надоело из пластиковой бутылки умываться и пользоваться старым ведром вместо унитаза…»
Он высматривал белую «шестерку», но Удодыч приехал почему-то на новенькой, с иголочки, пятидверной «ниве» баклажанного цвета, сплошь обвешанной серебристыми пластиковыми накладками, защитными дугами, дополнительными фарами и прочей дребеденью, делавшей ее похожей на настоящий джип. Иван решил, что это служебный автомобиль Удодыча, и, не удержавшись, спросил, так ли это. Удодыч в ответ лишь пожал мощным плечом, и Иван смутился: действительно, если разобраться, это не его собачье дело. Удодыч, похоже, заметил возникшую неловкость и, видимо, в качестве компенсации предложил ему сесть за руль. И вот теперь Иван вел новехонькую «ниву» по лесной дороге, довольный собой и окружающим миром. Правда, когда Удодыч подробно растолковал ему, в чем, конкретно, заключается возложенная на них секретная миссия, радость несколько потускнела. Иван забеспокоился: проверка проверкой, но засуха держалась уже целый месяц, лес высох, как порох, и в нем было страшно даже курить, а не то что разводить какие-то костры. Снова не удержавшись, он поделился Удодычем своими сомнениями, и тот ответил в присущей ему спокойной, немного снисходительной манере:
– Я что, п-по-твоему, д-дурак? Д-диверсант? Вредитель к-какой-нибудь? С-сказано т-тебе: проверка. За нами с-следят, все б-будет п-п-путем. Да я т-тебя не неволю. Х-хочешь н-на попятную – п-пожалуйста, вы-вылезай. П-подхвачу тебя на обратном п-пути. Аванс м-можешь оставить с-себе.
Пристыженный Иван молча помотал головой и заставил себя успокоиться. В самом деле, если операция спланирована наверху, то ему, Ивану Зубову, беспокоиться не о чем. Все наверняка учтено и предусмотрено, и приняты все меры к тому, чтобы ситуация оставалась под контролем. Чтобы, значит, максимально приближенные к боевой обстановке учения не превратились ненароком в настоящее стихийное бедствие…
Постепенно он взял себя в руки и проникся предназначенной в этом спектакле ролью. Он даже внес в сценарий небольшой штрих, призванный усилить правдоподобие: закурив сигарету и сделав несколько коротких затяжек, взял да и выкинул ее в открытое окно. Заметив этот маневр, Удодыч одобрительно кивнул: дескать, молодец, парень, так держать.
За поворотом он велел Ивану остановить машину. Они вышли и окунулись в густую неподвижную жару. Поднятая колесами пыль щекотала ноздри, от машины пахло горячим железом и бензином, по спине тек пот. Слева от дороги стоял сосновый лес, а справа сплошной стеной тянулись непролазные заросли лиственного молодняка. Удодыч молча кивнул в сторону этих зарослей: пошли. Иван тайком вздохнул: лезть в кусты не хотелось, но его спутник, наверное, был прав. Уж если проверять пожарников на вшивость, так по полной программе, без поддавков. И потом, сосна – как-никак, деловая древесина, ее ради какой-то там проверки губить жалко. А кусты, березняк этот, осинник бесполезный, даже если и пропадет, так черт с ним, невелика потеря.
Продираться через кусты пришлось довольно долго, но в конце концов они выбрались на прогалину, посреди которой росла старая сосна. При их приближении с верхушки сосны сорвалась и, лениво размахивая крыльями, улетела куда-то в сторону Москвы ворона. На прощание она хрипло каркнула, и Иван сердито погрозил ей вслед кулаком.
– Я тебе каркну, – сказал он.
– К-кажется, здесь, – сказал Удодыч. – К-классное местечко. То, что надо.
Иван огляделся. Местечко действительно было классное – тихое, укромное и с большим запасом горючего материала. Огромная куча выбеленного временем и непогодой хвороста была свалена прямо посреди прогалины, будто кто-то заготовил ее нарочно.
