- Как вы мне нравитесь, дорогой мэтр! Чем ближе вас узнаю, тем больше ценю. Вы умеете всего одним словом, всего одним жестом вызвать к себе симпатию, внушить доверие. Уж вы-то не посеяли бы у домохозяек неверие в прогресс, вас бы они, скорее, попросили продать им что-нибудь еще!.. Заметьте, что и я вам в глубине души нравлюсь... Может быть, против своей воли, как любят, проклиная себя, ребенка-шалопая... Самым достопочтенным родителям порой приходится иметь дело с таким сыном-негодяем, по которому веревка плачет... Как люди рассудительные, они жертвуют малым ради спасения главного: отсекают палец, чтобы не лишиться руки...
- Вы закончили? - спросил Лежанвье, уперевшись руками в подлокотники. - В таком случае...
Он и так уже долго терпел. Не хватало еще, чтобы Диана застала этого проходимца в его кабинете. Но Лазарь раньше его оказался на ногах.
- Глух и слеп, а? - уже ядовито бросил он. - Вам перевалило за полета, мне нет и сорока. У вас барахлит сердце, вы маетесь одышкой. Я же здоров как бык. Так что выгнать меня у вас кишка тонка. Другая аксиома: мы с вами отныне гребем в одной утлой лодчонке. Неосторожный взмах веслом, лодчонка опрокинется - и мы с вами окажемся в воде...
Постепенно Вернер Лежанвье начал понимать, чего добивается от него поздний гость. Быть может, первое предчувствие осенило его, когда он развязывал золоченую тесьму на маленьком белом свертке?
- Шантаж, - произнес он спокойно, как объявляют очевидное. - Сколько?
Лазарь в очередной раз прикинулся оскорбленным:
- Вы ошибаетесь на мой счет, дорогой мэтр! - Но ему не удавалось вернуть себе былое хладнокровие, напялить прежнюю личину. - Я допускаю, что Картье поверил мне в долг под вашу репутацию, что я остановился в отеле, который мне не по карману, что с гонораром вам придется немного повременить. Но в этом мире деньги - еще не все! Знаете, о чем я мечтал на скамье подсудимых? О вещах, которые не купишь, которых я был лишен на протяжении всей своей жизни, которые сделали бы меня совсем другим человеком. Что это за вещи? Горячая симпатия, полезные знакомства, гостеприимный дом, наподобие этого, где при желании можно расслабиться, отдохнуть душой... Ведь вы же не спихнете меня в яму сразу после того, как оттуда вытащили, дорогой мэтр? В конце концов, выручить бедного запутавшегося типа - разве это не накладывает определенные обязательства на его богатого спасителя?
Пока его собеседник чередовал угрозы с уговорами, перед внутренним взором Вернера Лежанвье разрозненные кусочки мозаики постепенно сложились наконец в цельную картину.
- Я же спросил у вас: сколько?
Лазарь, пожав плечами, заговорил примирительным тоном:
- Ну, раз вы так настаиваете... Ваш портсигар потянет тысяч на сто [Во всем повествовании речь идет о старых франках. (Прим. автора.)], но Картье может и обождать... Пять тысяч франков в день улетает за номер в отеле "Швеция", пока я не снял квартиру... Мне нужны два или три костюма, максимум четыре, белье, туфли, карманные деньги. Бывшей госпоже Лазарь я должен алименты в размере двадцати тысяч в месяц, и она уже требует недоимку... Короче, чтобы вас не слишком обременять, пятьсот тысяч наличными.
Лежанвье сознательно дал Лазарю возможность выговориться до конца. Вспыхнувшая однажды ненависть должна чем-то питаться. А еще ему непременно нужно найти способ, как отразить удар.
- Предположим, вы их получите. Что я приобрету взамен?
- Гробовое молчание, дорогой мэтр, гарантированное соблюдение тайны. Верное средство против моих угрызений совести.
- Ну а если я их вам не дам?
- Тогда мы вместе пойдем ко дну, и уж тогда кусайте себе локти...
- Понятно.
Лежанвье протянул руку к телефонному аппарату, снял
трубку, набрал номер.
- Куда вы звоните? - встревожился Лазарь.
- В полицию.
- Зачем?
- Чтобы попросить ее избавить меня от вашего опостылевшего мне присутствия и ознакомить ее с вашими запоздалыми признаниями. "Пусть погибнет мир, но да свершится правосудие!" Ведь вы сами предложили мне этот девиз, не так ли?
- Да, но...
- Поймите же, - терпеливо объяснял Лежанвье. - Я представлял ваши интересы на процессе исходя из вашей невиновности, но ваше несправедливое оправдание полностью развязало мне руки. Теперь мне в качестве простого свидетеля позволено вас изобличить.
Проворным движением Лазарь прервал соединение.
- Momenta [Минутку (итал.)], дорогой мэтр! На досуге и я полистывал кодекс... Я признался вам в убийстве не своей консьержки, а этой паршивки Габи. Другими словами, я всего-навсего беседовал с вами о деле - неважно, прекращенном или нет, - в котором вы защищали мои интересы, и, что бы я вам сегодня ни доверил, вы остаетесь связанным профессиональной тайной. Всякое иное ваше поведение было бы строго осуждено Коллегией адвокатов и вашей совестью честного человека.
Вернер Лежанвье утер лоб - не столько по необходимости, сколько для того, чтобы скрыть замешательство. Парируя его ответный удар, Лазарь в очередной раз попал прямо в яблочко. Что и говорить, в адвокаты себе он сумел выбрать именно такого олуха, какой требовался!
- Ну так как, дорогой мэтр? Будем дружить? Вы даете мне шанс?
Лежанвье успел овладеть собой. Он пожал широкими плечами:
- Если я бессилен против вас, то и вы бессильны против меня. Я хочу лишь одного, - вдруг рассвирепев, добавил он (впрочем, разве не Лазарь задал тон?), - а именно: в один из предстоящих дней вновь увидеть вас на скамье подсудимых, но самому на этот раз представлять интересы гражданского истца. Заберите этот портсигар, я освобождаю вас от уплаты гонорара.
Вместо ответа Лазарь в свою очередь снял трубку телефона, набрал номер.
- Куда вы звоните? - встревожился Лежанвье.
- На набережную Орфевр. А потом, с вашего разрешения, - на радио и на телевидение.
- И что же вы им скажете?
- Правду, дорогой мэтр. Что я на самом деле зарезал Габ-риэллу Конти, что угрызения совести не дают мне уснуть, что я решил оплатить свой долг перед обществом. Одним словом, все, что вам запрещено им говорить... Алло, уголовная полиция?
Теперь уже Лежанвье положил тяжелую ладонь на рычаг телефона.
- Подумайте! - Адвокат брал в нем верх над человеком. - Вас снова будут судить. Вы рискуете головой.
Лазарь повторил набор номера.
- Тсс, дорогой мэтр! Скажите, на протяжении вашей долгой карьеры вы знавали много таких отчаянных парней, которые добивались бы пересмотра уже выигранного дела, объявляли бы себя преступниками после того, как их признали невиновными? Я всегда мечтал стать знаменитостью, попасть на первые полосы газет. Меня снова будут судить? Пускай. Но на этот раз перед целым сонмом присяжных, среди которых будут знаменитые писатели, психоаналитики, блестящие репортеры, фотографы, кинооператоры. И не найдется больше преступника, который был бы так блистательно оправдан. "Волнующее признание раскаявшегося убийцы! Лазарь, или Воплощение совести!.." Честно говоря, мэтр, я спрашиваю себя, что побудило меня делиться с вами своими проблемами, тогда как достаточно двух-трех телефонных звонков, чтобы их решить.
Вернер Лежанвье со все возрастающей тревогой тоже начал задаваться этим вопросом. Вслух же он сказал:
- Не надейтесь, что вы так легко отделаетесь! Запоздалой откровенностью не загладить прошлого двуличия...
Лазарь прикрыл правый глаз, вопросительно вздернул левую бровь:
- Какое двуличие! Дорогой мэтр, освежите ваши воспоминания. С самого начала я решил держать ответ перед правосудием. Если я в ходе процесса и передумал, то это под дружеским давлением моего советника, великого Лежанвье, который, гарантируя мне оправдание благодаря его искусству и авторитету, убедил меня не признавать себя виновным. И с этой минуты уже не повторный процесс надо мной, а вновь открывшийся процесс над вами привлечет несметные толпы. Согласен, вы будете все отрицать, возражать самым энергичным образом. Но, скажите на милость, кто из нас двоих имеет больше шансов быть услышанным? Раскаявшийся, измученный бессонницей человек, который бросил на весы собственную жизнь, или же краснобай адвокат, ремесло которого в том и состоит, чтобы лгать всем и вся?.. "Я люблю вас, дорогой, но я восхищаюсь и мэтром Лежанвье, великим Лежанвье, поборником справедливости, надеждой угнетенных, удачливым победителем в самых безнадежных процессах. Если бы я перестала восхищаться одним, то, вероятно, разлюбила бы и другого..."
