Как только Ремизов шагнул в комнатку, где на полу, на подстилке из плетеных стеблей сухого камыша лежал пожелтевший и высохший, как мумия профессор, Кацебо шепнул ему на ухо: «Это не чума. Это отравление».

Ремизов даже выругался про себя от злости. Кацебо помешался на теме отравлений. Сначала весь отряд переполошил этим отравлением, теперь опять за старое взялся. Он шепотом попросил его выйти и подождать его на улице. Кацебо кивнул и вышел прочь. Ремизов наклонился над профессором и тихонько поздоровался.

Старик открыл глаза. Он несколько мгновений внимательно всматривался в Ремизова, видимо, не узнавая его. Павел Петрович прошептал:

– Это я, Ремизов. Вы слышите меня?

Профессор ответил лишь чуть заметным движением век. Он пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось. Губы беззвучно шевелились. Ремизов встал на колени и слегка приподнял профессора, который стал просто невесомым, пытаясь помочь ему сесть. Ему действительно стало легче говорить, точнее шептать. Ремизов склонился к самому лицу, чтобы попытаться услышать хоть что-нибудь. Немытевский с большим трудом прошептал:

– В рубахе… зашита карта… Найди список Чжана. Помни, он терракотовый… Колю береги. У него все мои записи, расчеты…

Больше он уже ничего не сказал. Снова впал в беспамятство. Ремизов бережно положил старика на лежанку из сухого камыша и побежал за Кацебо.

Доктор курил на пороге сарая. Он и слова не дал сказать Ремизову:

– Павел, у профессора редкая форма отравления. Похоже по симптомам на отравления газом. Помнишь, в 1914 году после немецкой ипритовой атаки, какими были наши парни? Васильев и Колокольцев сразу умерли, а Голенищев несколько дней лежал. Он потом высох, как мумия…

Ремизов не дал ему договорить. Он схватил его за рукав и потащил к старику.

– Да хватит болтать, сделай же что-нибудь. Дай ему хинину, что ли…

– Не поможет… Он не жилец, вот-вот отойдет… Держись, Паша.

Ремизов молча сидел у лежанки профессора, с трудом сдерживая набегавшие слезы. Столько лет они дружили, мечтали, спорили. Немытевский заменял юному Павлу и деда, и отца. А еще он был другом и учителем. Как много узнавал кадет Ремизов из рассказов профессора! Он мог слушать его часами, не уставая удивляться эрудиции странного, вечно лохматого ученого…

А теперь он лежит на плетеном коврике за тысячи верст от Петербурга, высохший, как мумия фараона, готовый вот-вот встретиться с вечностью. И, даже теряя сознание, твердит про список Чжана. Ремизов передернул плечами от набежавшего на него озноба.

«Надо достать эту чертову карту, – подумал Павел Петрович, разглядывая рубаху Немытевского, – пока никто не видит. Раз профессор ждал меня, значит, никто другой, даже Николай, не знают о ее существовании. Но мне-то на что она сдалась? Что я с ней буду делать?»

Пройдя рукой по сгибам на рубашке Немытевского, Ремизов нащупал небольшое уплотнение на отвороте рукава. Ему было очень неловко ощупывать умирающего человека, но ничего не поделаешь, такова была его воля. Он потянул было за кусочек торчавшей нитки, но отворот был пришит довольно крепко. Надо было подцепить край ткани чем-то острым, но, как назло, с собой у Ремизова ничего острого не оказалось. Идти к Кацебо ему не хотелось. Никто не должен знать об этой карте, поэтому Ремизов приподнял руку профессора и зубами принялся отрывать край подшитой ткани на его рукаве.

Кое-как справившись с этой задачей, Павел Петрович извлек из тайника пожелтевший кусок бумаги, аккуратно свернутый в трубочку. Развернув ее, Ремизов ахнул. Перед ним на ладонях лежала схематическая карта местности, прекрасно ему известной.

Кельн, март 201* года

Клара и Гюнтер уже пятнадцать минут торчали в приемной Хельмута Штольца, дожидаясь аудиенции. Приехав минут за десять до назначенного времени, они слегка удивились, найдя офис своего спонсора. Это был всего лишь один кабинет в бизнес-центре, расположенном недалеко от Кельнского собора, минутах в десяти ходьбы от вокзала.

Здание центра было серым и невзрачным. На ресепшене, рядом с охранником, сидели две девицы, одна из которых любезно подсказала Кларе, как найти кабинет за номером 413. Вот именно этот кабинет так сильно смутил Гюнтера: большая комната метров в тридцать была разделена пластиковой перегородкой на две части. В одной части – приемной – сидела с бейджиком «Катарина», выполняющая функции секретаря. За перегородкой, видимо, и располагался кабинет Штольца.

Клара обрисовала Гюнтеру Штольца в самых выгодных красках – совладелец нескольких компаний по производству запчастей для автомобилей, расположенных во всех частях света – в Китае, на Тайване и даже где-то в Центральной Америке. Он решил выступить спонсором экспедиции, но в последний момент захотел вдруг ехать сам. Поэтому и пригласил Клару с Гюнтером на беседу, на которую, к слову сказать, опаздывал.

Гюнтера удивило то, что владелец сети компаний, обеспеченный человек, выбрал такой невзрачный офис. Даже если он появляется здесь нечасто, все равно как-то очень уж здесь простенько и дешево.

Клара только ворчала на Гюнтера:

– Зачем человеку тратить лишние деньги? Все миллионеры каждый цент считают. Это ты в России насмотрелся на местных нуворишей, у которых даже унитазы позолоченные, а теперь придираешься к немецкой практичности.

– Да не придираюсь я вовсе… Просто меня сомнения одолели, а вдруг он не тот человек, за кого себя выдает? И потом, в России я что-то ни одного позолоченного унитаза не видел.

– Ну вот, приехали! Как это не тот человек? Мне его в университете на кафедре представили. Он всю нашу профессуру знает.

– Ой, Клара, где-то ты умная, а где-то такой наивной бываешь, что я просто поражаюсь тебе. Зачем он с нами собрался ехать, а?

– Интересуется человек… Хобби у него такое.

– Странное хобби, согласись.

– Да ничего странного. Может быть, он всю жизнь мечтал в археологической экспедиции поучаствовать?

– Ну и ехал бы. Вон их сколько бывает! Из нашего университета каждый год ученые ездят в экспедиции по всему свету. И совсем не так далеко, как мы. А тут ведь за тысячи километров, в совершенно заброшенный край… Ох, не нравится мне все это.

– А мне твоя подозрительность, герр Зоммер, не нравится. Вечно ты всех подозреваешь, не доверяешь. Вот сейчас с ним познакомишься и поймешь, что он вполне порядочный человек.

Только сейчас Гюнтер понял, что Хельмут мог просто понравиться Кларе. Она сейчас, после своего второго развода, только начала обращать внимание на мужчин. И если она так активно защищает Штольца, значит, он ей пришелся по душе. Ладно, посмотрим, что за тип это Хельмут Штольц.

Только Гюнтер взялся изучать замеченный на столе журнал про автомобили, как дверь офиса стремительно открылась, и в комнату влетел, именно влетел, а не вошел, взъерошенный высокий мужчина лет сорока. Катарина немедленно расцвела в приветственной улыбке. Да и Клара тоже.

Как Гюнтер и предполагал, Клара попала под обаяние этого человека. И хотя первым делом он бросился к Гюнтеру с извинениями за опоздание и чересчур долго пожимал ему руку, и только потом уже обратил внимание на Клару. Поцеловав Кларе руку и нежно улыбнувшись своей помощнице, Хельмут поспешил к раздвижным дверям, ведущим на его половину.

– Прошу в мой скромный кабинет. Сюда, пожалуйста.

Гюнтер прошел следом за хозяином. Кабинет был похож на библиотечный склад: по стенам его ровными стопками, вплоть до потолка, были разложены книги, буклеты, журналы. О том, что в двадцать первом веке существуют книжные полки и стеллажи, Хельмут Штольц, похоже, не знал. У окна стояли деревянные ящики и картонные коробки с наклейками типа: «1993 год. Камбоджа» или «1998. Мексика», видимо, заполненные также бумагами или снимками. В центре, правда, стоял вполне современный компьютерный стол, кресло и несколько стульев для гостей.

– А у вас тут довольно… аскетично, – заметил Гюнтер, вглядываясь в корешки книг.